Поэмы Оссиана - Джеймс Макферсон

Он возвратился, но мрачно было его лицо: он видел умершего друга. Это было под стенами Туры, и тень Кухулина блуждала по ним. Частые вздохи исторгались из груди его, и страшен был угасший пламень очей. Его копье было столп тумана; звезды тускло мерцали сквозь призрак. Голос глухо звучал, словно ветер в пустой пещере, и поведал он горькую повесть. Душа Натоса омрачилась, как солнце в туманный день, когда лик его влажен и смутен.*

*

Спрячется если во мглу и середка его омрачится.

Вергилий [Георгики, I, 442].

"Почему ты печален, о Натос? - спросила прелестная дочь Коллы. - Ты сияние света для Дар-тулы; вождь Эты - радость ее очей. Есть ли друг у меня, кроме Натоса? Мой отец почиет в могиле.** Тишина воцарилась в Селаме; печаль струят лазурные реки моей страны. Друзья мои сражены вместе с Кормаком. Могучие пали во брани Уллина.

**

...никакой мне не будет отрады,

Если, постигнутый роком, меня ты оставишь...

...Нет у меня ни отца, ни матери нежной!

Гомер [Илиада], VI, 411.

Вечер темнел на равнине. Лазурные реки сокрылись от взоров моих. Редкие ветра порывы шумели в вершинах Селамских дубрав. Я сидела под древом у стен моих праотцев. Трутил представился мыслям моим, брат мой любимый, тот, что на битву ушел против колесницевластного Карбара.*

* Семейство Коллы сохраняло верность Кормаку долгое время после смерти Кухулина.

На копье опираясь, пришел седовласый Колла; мрачно чело поникшее, и скорбь поселилась в его душе. Меч блестит на бедре героя, праотцев шлем осеняет главу. Думой о битве вздымается грудь. Он старается скрыть слезу.

"Дар-тула, - молвил, вздыхая, он, - ты последняя в роду Коллы. Трутня пал в сражении. Нет уже короля ** Селамы. Карбар ведет свои тысячи к стенам Селамы. Колла встретит его гордыню и отомстит за сына. Но где ж мне найти для тебя безопасный приют, Дар-тула темнорусая? Прелестна ты, как солнечный луч в небесах, а друзья твои все полегли!"

** В поэзии Оссиана титулом короля наделяется обычно всякий вождь, отличившийся доблестью.

"Ужели повержен сын войны? - спросила я, вздох исторгая. - Ужель благородное сердце Трутила не озаряет поля брани? Мой безопасный приют, о Колла, в этом луке. Я научилась разить косуль. Разве Карбар не схож с оленем пустыни? Ответь, родитель павшего Трутила".

Чело старика осветилось радостью, и стесненные слезы излились из его очей. Затрепетали уста Коллы. Седая его борода развевалась по ветру. "Ты сестра Трутила, - молвил он, - и пламень сердца его зажигает тебя. Возьми же, Дар-тула, возьми то копье, тот медный щит, тот блестящий шлем: это добыча бранная, совлеченная с воина, что стоял на пороге юности.*** Когда свет взойдет над Селамой, мы пойдем навстречу колесницевластному Карбару. Но держись близ десницы Коллы, под сенью его щита. Отец твой, Дар-тула, некогда мог защитить тебя, но старость дрожит на длани его. Сила десницы иссякла, а душа помрачилась горем".

*** Поэт, желая сделать более правдоподобным рассказ о том, как Дар-тула вооружалась для битвы, заставляет ее обрядиться в доспехи очень молодого воина, иначе никто бы не поверил, что она, сама очень юная, могла их носить.

В печали мы провели ту ночь. Утренний свет взошел. Я воссияла в бранных доспехах. Седовласый герой шел впереди. Сыны Селамы собрались вокруг звенящего щита Коллы. Но мало сошлось на равнине бойцов, и седина убеляла их кудри. Юноши пали с Трутилом в битве за колесницевластного Кормака.

"Соратники моей юности, - молвил Колла, - не таким вы видали меня в бранных доспехах. Не так я шествовал в бой, когда пал великий Конфадан. Но вас отягчает горе. Настигает мрачная старость, словно туман в пустыне. Мой щит изношен годами, мой меч закреплен недвижно на месте своем.* Я сказал в душе: твой вечер будет покоен, и ты отойдешь, как свет угасающий. Но буря вернулась; я клонюсь, словно древний дуб. Мои ветви опали в Селаме, и я колыхаюсь на месте своем. Где же ты, мой колесницевластный Трутил и твои герои сраженные? Ты не ответствуешь мне из вихря, тебя влекущего, и душа твоего отца скорбит. Но я больше не буду скорбеть: или Карбар падет, или Колла. Я чувствую, как возвращается сила моей десницы. Мое сердце радостно бьется, голос брани заслыша".

* В те времена существовал обычай, согласно которому каждый воин, достигший определенного возраста или потерявший способность сражаться, закреплял свое оружие на стене большого чертога, где пировало его племя в дни торжеств. В дальнейшем он уже никогда не участвовал в битвах, и эта пора, жизни называлась _время недвижного оружия_.

Герой извлекает свой меч. Блеснули клинки его ратников. Они двинулись по равнице. Их седые власы развевались по ветру. Карбар сидел за пиршеством на тихой равнине Лоны.** Он узрел приближенье героев и призвал вождей своих к битве.

** Lona - _болотистая равнина_. Во времена Оссиана было принято после победы устраивать пир. Карбар только начал угощать свое войско после разгрома Трутила, сына Коллы, и остальных защитников Кормака, когда появился Колла со своими престарелыми ратниками, чтобы дать ему бой.

Но зачем мне рассказывать Натосу, как все жарче бой разгорался! *** Я видала тебя среди тысяч, подобного перуну небесному: он прекрасен, но страшен; падают люди на алом его пути. Копье Коллы сеяло смерть, ибо он вспомнил битвы юных своих годов. Стрела пролетела, звеня, и вонзилась герою в грудь. Он пал на свой гулкозвучный щит. Душа моя содрогнулась от страха; свой щит я простерла над ним, но грудь моя, тяжко дышавшая, обнажилась. Карбар пришел, подъемля копье, и узрел Селамскую деву. Радость взыграла на мрачном его лице; он удержал подъятую сталь. Он предал Коллу земле, а меня, рыдавшую горько, привез в Селаму. Он повторял слова любви, но скорбела душа моя. Я узрела щиты своих праотцев и меч колесницевластного Трутила. Я узрела оружие мертвых, и окропились ланиты слезами!

*** Поэт уклоняется от описания битвы при Лоне, поскольку оно было бы неуместно в устах женщины и не представило бы ничего нового после множества подобных описаний в других поэмах. В то же время он дает Дар-туле возможность воздать лестную хвалу своему возлюбленному.

Тогда ты пришел, о Натос, и мрачный Карбар бежал. Он бежал, как призрак пустыни от света зари. Рати его стояли не близко, а десница была слаба против стали твоей.

Почему ты печален, о Натос?" - спросила прелестная дева Коллы.****

**** Оссиан обычно повторяет в конце вставного эпизода то же предложение, которым он открывал его. Это возвращает читателя к основному содержанию поэмы.

"Я видел бои, - ответил герой, - уже в юные годы. Моя рука еще не могла поднять копья, когда опасность предстала мне в первый раз, но душа просияла при виде брани, словно узкий зеленый дол, когда солнце струит потоки лучей, прежде чем спрятать главу свою в буре. Моя душа сияла в опасностях, прежде чем я увидел красу Селамы, прежде чем я увидел тебя, прекрасную, словно звезда, что сияет в ноч над холмом; медленно туча подходит и грозит любезному свету.

Мы в стране врагов, и ветры нас обманули, Дар-тула; нет рядом с нами ни силы друзей, ни горных вершин Эты. Где я найду для тебя мирный приют, дочь могучего Коллы? Братья Натоса неустрашимы, а меч не раз уже в битве блистал. Но что такое три сына Уснота пред ратью колесницевластного Карбара! О если бы ветры пригнали твои паруса, Оскар, король мужей! * Ты обещал сразиться в битвах за павшего Кормака. Тогда была бы сильна моя длань, как смерти десница огненная. Карбар дрожал бы в чертогах своих, и мир воцарился вокруг любезной Дар-тулы. Но зачем ты поникла, моя душа? Сыны Уснота могут еще победить".

* Оскар, сын Оссиана, давно уже задумал поход в Ирландию, чтобы отомстить Карбару, который убил его друга Катода, сына Морана, ирландца благородного происхождения, а также чтобы помочь семейству Кормака.

"И они победят, о Натос! - воскликнула дева, духом воспрянув. - Вовек не увидит Дар-тула чертогов угрюмого Карбара. Дай мне твой медный доспех, что сверкнул под звездою падучей, я вижу его в темногрудой ладье. Дар-тула выйдет на битву мечей. Дух благородного Коллы, тебя ли я зрю на облаке? Что там за смутная тень рядом с тобою? То колесницевластный Трутил. Узрю ль я чертоги того, кто убил вождя Селамы? Нет, вовеки я их не узрю, любезные сердцу призраки!"

Радость взошла на лице Натоса, когда он услыхал белогрудую деву. "Дочь Селамы, ты озаряешь душу мою. Приходи же, Карбар, с твоими тысячами, сила вернулась к Натосу! А тебе, престарелый Уснот, не придется услышать, что сын твой бежал. Я помню твои слова на Эте, когда начинали вздыматься мои паруса, когда я сбирался направить их к Уллину, к мшистым башням Туры. "Ты держишь путь, - он сказал, о Натос, к владыке щитов Кухулину, к вождю мужей, который вовек не бежал от опасности. Да не будет слаба десница твоя, да не помыслишь о бегстве, чтоб не сказал сын Семо, будто племя Эты бессильно. Его слова достигли б чертогов Уснота и опечалили душу его". Слеза по его ланите скатилась. Он дал мне сей меч блистающий.