Не искушай меня - Лоретта Чейз

– Она не моя нало…

– У неё отличная посадка. Лучше, чем у меня.

Герцог хотел бы придушить человека, рассказавшего ей о леди Тарлинг. Он приказал себе сохранять спокойствие.

– Ей подходит её седло, – сказал он. – Ей подходит её конь. Она не крала его у своей матери…

– Нет, – Зоя подняла руку, – Ты не будешь меня отчитывать. Это была забава. Я хочу веселиться. Я хочу жить. В Египте я была игрушкой, развлечением. Домашним животным в клетке. Я поклялась себе не терпеть больше такого существования.

Он уставился на неё в яростном неверии.

Он сказал себе, что её английский звучал достаточно хорошо, но понимание значений было далеко от совершенства. Он говорил себе много разумных вещей, но его нутро среагировало на обвинение, откровенно несправедливое обвинение. Она сравнила его с негодяем, который держал её в клетке и обращался как с животным или игрушкой.

– Я провёз тебя через весь Лондон вчера, – сказал Марчмонт, – я возил тебя покупать платья, бельё, обувь и чулки. И я сказал тебе, что возьму тебя сегодня на прогулку.

– Мне было нужно прокатиться верхом.

– Ты должна была мне это сказать.

– Тогда я не знала. Даже если бы знала, ты бы не дал мне возможности сказать, чего я хочу. Мы сделаем так, ты говоришь. Мы сделаем этак. Я заберу тебя в два часа, Зоя. Я сделаю тебя респектабельной, Зоя, нравится тебе это или нет, ради твоего отца, и потому, что я так сказал, и я всегда держу своё слово.

– Я знаю, что слова английские, – ответил Марчмонт, – но мысли, должно быть, арабские, потому что я ничего не понимаю.

Она подала лошади знак двигаться.

– О, нет, – сказал он, – ты не будешь изрекать загадочные замечания и прогонять меня. Меня не прогоняют!

Зоя не обратила на него внимания.

Люсьен слез с коня и зашагал к ней. Он заставил её лошадь остановиться.

– Слезай, – сказал он.

– Нет, – ответила Зоя.

– Трусиха, – проговорил герцог.

Её голубые глаза вспыхнули.

– Давай же, – подзадорил он её, – убегай.

Она метнула в него убийственный взгляд, но позволила ему помочь ей спуститься. Её попка, скорее всего, горела, и ноги скоро будут мучительно болеть.

– Тебе нужно пройтись, – сказал Марчмонт.

– Нет, не нужно! – она топнула ногой и поморщилась. – Я только слегка одеревенела. И не желаю гулять с тобой.

– Мне всё равно.

– Тебе всё безразлично, – сказала Зоя. – Как быть с лошадьми? Ты не можешь оставить их посреди верховой тропы.

– Твой грум займётся лошадьми.

– Я не собираюсь с тобой гулять, – возразила она и попыталась взобраться на лошадь.

Он мог бы позабавиться, наблюдая за её попытками взобраться в седло без посторонней помощи, но герцог был не в настроении развлекаться. Он схватил её за руку и потащил прочь от лошади, направляясь к Серпентину.

– Думаю, я тебя утоплю, – сказал Люсьен.

Она пнула его в голень и побежала.

Нападение было последним, что ожидал от неё Марчмонт – хотя, как он понял позднее, его стоило ожидать в первую очередь – и он не успел среагировать. Несмотря на усталость и затёкшие ноги, Зоя добилась удивительного прогресса благодаря этой мгновенной задержке, и исчезла в роще деревьев. Ею двигало чистейшее упрямство, говорил он себе, и далеко ей не уйти. У неё почти не было физической нагрузки в последнее время, её мышцы устали – хотя она могла этого ещё не понимать – и за ней волочился шлейф из тяжёлой ткани.

Беда в том, что ей не нужно было уйти далеко, чтобы заблудиться, или запутаться в своем проклятом шлейфе и споткнуться, разбив голову об ствол дерева, или утонуть в Серпентине.

– Я её утоплю, клянусь, – пробормотал герцог и побежал за ней.

Он искал проблеск голубого и скоро её нашёл. Зоя была возле Серпантина, но не на дорожке. Он легко преодолел расстояние между ними, но она продолжала свой неуклюжий бег.

Когда Зоя оказалась в пределах досягаемости, Люсьен потянулся, чтобы схватить её за руку. Он наступил ей на шлейф, его сапог запутался в подоле платья, лишив её равновесия. Она упала, и он за ней, прямо на неё.

Когда они повалились на землю, с него упала шляпа. Краем глаза он видел её шляпку, откатившуюся в сторону. Под его рукой поднималась и опадала её грудь от тяжёлого дыхания. Он приподнял голову и грудную клетку, чтобы не давить своим весом, но полностью её не отпустил.

Влажные кудри прилипли к вискам и возле ушей. Её кожа порозовела от напряжения. Зоя хмуро смотрела на него, сверкая голубыми глазами.

– Какого чёрта с тобой случилось? – спросил Марчмонт.

Её руки поднялись. Инстинктивно он отпрянул назад. Но она не стала выцарапывать ему глаза или бить, как он ожидал. Зоя запустила пальцы в его волосы и обхватила его голову. Она потянула, приближая его лицо к своему, и поцеловала прямо в губы.

При первом прикосновении Люсьен ощутил лёгкий шок, который испытывал днём ранее, но сильнее и глубже на этот раз, как будто он притронулся к электрической машине. Но на этот раз он не отстранился. Её губы были мягкими и тёплыми, её запах и вкус разлились в нём, сладкий и чистый и тёплый, словно летний сад.

Казалось, в нём начался мятеж чувств. Герцог не знал, что за чувства и не хотел знать. Вокруг них стояла весна, прохладная и влажная, но Зоя на вкус была как лето, и он жаждал её жара. Её руки скользили по подбородку, и губы требовали большего. Она постепенно становилась всё настойчивее и ласковее, и Марчмонт охотно сдался.

Его разум затуманился, он забыл обо всём, кроме её тепла, запаха и вкуса. Зоя обвела языком контур его губ, и его охватил уже знакомый шок: наплыв удовольствия в ответ на приглашение.

Все его чувства отвечали ей, вопя «да». В тепле и правильности их поцелуя весь кавардак чувств – злость и страх, разочарование и смятение – переплавился в простую непреодолимую потребность.

Люсьен опустился на неё и обнял её. Он перекатился на спину, и она последовала за ним. Без колебаний, без раздумий. Только «да».

Мир исчез. Не осталось ничего, и ничто не имело значения, кроме дразнящего и мучительного поцелуя, медленно углублявшегося. Исчезло всё, и ничто не имело значения, кроме изогнувшегося в готовности тела, прильнувшего к нему.

Марчмонт повёл руками вниз по её спине и вверх, очерчивая линию позвоночника, наклон плеч и изгиб шеи.

Руки Зои двигались по нему в той же решительной манере, как её уста заявляли права на его губы. Он чувствовал эти прикосновения каждой клеткой своего тела. Одежда не мешала. Он остро ощущал собственную кожу, все нервные окончания трепетали.

Сердце Люсьена билось всё чаще, дыхание участилось, и жар прокатился по телу. Он скользнул рукой по её талии и животу, немного выше, обхватив грудь. Она замурлыкала ему в губы, и их стон смешался. Её губы и руки блуждали так же дерзко и собственнически, как его собственные – через плечи и спину, под сюртук, затем остановились на ягодицах, чтобы прижать его к себе и потереться об его затвердевший член.