Некроскоп - Брайан Ламли

Майкл Киф впервые увидел Шукшина на свадьбе сестры, затем они коротко виделись еще раз во время поездки Майкла по Шотландии, но после этого... только во время следствия. Дело в том, что зимой 1963 года Мэри, как она и предсказывала, умерла — ей было всего тридцать два года. Что касается Шукшина, то Ханнант понял только, что Кифы не любили его. В нем было что-то такое, что отталкивало их; возможно, это было именно то, что так привлекало в нем Мэри.

Что же касается смерти Мэри...

Она очень хорошо каталась на коньках и любила лед. По всей вероятности, тонкий лед, когда она каталась по реке возле дома недалеко от Бонниригга, не выдержал, она провалилась, и ее унесло течением. Виктор был вместе с ней, но ничего не мог сделать. В смятении, почти обезумев от ужаса, он бросился за помощью, но...

Подо льдом река бурлила, и течение было быстрым. Ниже по реке было много заводей, куда течение могло забросить тело Мэри и где оно могло остаться до той поры, когда лед растает. Весной потоки воды сносили огромное количество грязи, которая, вероятно, и похоронила ее. Так или иначе, но тело Мэри найдено не было.

Через шесть месяцев Майкл выполнил свое обещание — Гарри “Киф” переехал жить к дяде и тете в Харден. Шукшина это вполне устраивало. Гарри не был его сыном, кроме того, Виктор не слишком любил детей и не считал себя обязанным в одиночку растить мальчика. Родственники Мэри лучше позаботятся о Гарри, потом и все состояние отошло к русскому. Насколько Майклу было известно, Шукшин по-прежнему жил там; он не женился вторично, но снова вернулся к преподаванию русского и немецкого. Он давал уроки в доме возле Бонниригга, где, по слухам, жил один. За все прошлые годы он ни разу не виделся с Гарри, даже не поинтересовался, как он живет.

Как ни драматична была история семьи Кифа, поначалу он ничем не привлекал к себе внимание. Единственное, что произвело впечатление на Ханнанта, это увлечение бабушки и матери Гарри паранормальными явлениями, хотя в этом по сути ничего необычного не было. Однако если подумать... возможно, что и было. Мэри Шукшина, судя по всему, была уверена, что неординарные “способности” Наташи передались и ей. А что если она в свою очередь передала их в наследство Гарри? Вот в этом-то все и дело! Точнее, так могло бы быть, если бы Ханнант вообще верил в возможность подобных вещей.

Но он не верил.

Однажды вечером, примерно через три недели после экзамена и через четыре-пять дней после отъезда Кифа из Хардена в Технический колледж, Ханнант неожиданно наткнулся еще на одно странное обстоятельство, имевшее отношение к Кифу.

На чердаке дома, в котором жил Ханнант, уже много лет хранился старый дорожный сундук его отца, в котором лежали книги и куча старых бумаг с заметками и записями, накопившихся за долгие годы учительства. Поднявшись наверх, чтобы укрепить оторвавшуюся во время шторма черепицу, Ханнант увидел сундук, который ему очень понравился. Он решил, что этот старинный, основательно сделанный из темного дерева сундук с латунными ручками и запорами будет прекрасно смотреться рядом с книжными полками в передней. Перед тем как стащить его вниз, Ханнант стал освобождать сундук от содержимого. Он просматривал старые бумаги и фотографии, которые не видел много лет, и откладывал в сторону то, что могло пригодиться ему в работе (например, кое-какие старые учебники). И тут неожиданно он наткнулся на толстую тетрадь в кожаном переплете, содержавшую записи и разного рода заметки, сделанные рукой его отца. Что-то в характере изложения и почерке привлекло его внимание и заставило приглядеться к ним повнимательнее... пока наконец до него не дошло, что же это было на самом деле — или ему так показалось?

В ту же минуту по спине его вновь прошел ужасный холодный озноб. С раскрытой тетрадью на коленях он застыл от ужаса, дрожа всем телом. Затем... он резко захлопнул тетрадь, отнес ее в переднюю, где в камине горел огонь, и швырнул ее прямо в пламя.

Чуть раньше в этот же день Ханнант собрал в школе все старые тетради Кифа по математике, намереваясь переслать их ему в, колледж. Взяв самую последнюю из них, он раскрыл ее, полистал и с содроганием закрыл снова, а затем бросил в огонь — туда же, куда до этого отправилась тетрадь отца.

До того как Киф... — как бы это сказать — проснулся? — записи его были неряшливы, беспорядочны, в них отсутствовала точность. Но затем, в последние шесть-семь недель...

Как бы то ни было, тетради больше не существовали — они сгорели в пламени камина, и дым от них рассеялся в ночном воздухе.

Больше не будет возможности сравнить их — и это, наверное, лучший выход из положения. Слишком уж невероятной казалась сама возможность их сравнения... Теперь Ханнант мог просто выбросить глупые подозрения из головы. Такого рода мысли не должны возникать в голове человека с нормальной психикой.

Глава 4

Летом 1972 года Драгошани возвратился в Румынию. Он выглядел очень стильно в бледно-голубой рубашке с открытым воротом, расклешенных серых брюках, сшитых по западной моде, блестящих черных остроносых ботинках (так не похожих на обувь с квадратными носами, которая попадала из России в местные магазины) и в светло-коричневом клетчатом пиджаке с большими накладными карманами. Стоя в жаркий полдень на окраине небольшого поселка, расположенного чуть в стороне от шоссе, соединявшего Корабию и Калинешти, он казался совершенно чужим. Облокотившись на машину, он внимательно разглядывал тесно прижавшиеся друг к Другу крыши домов и похожие на раковины улиток купола деревни, раскинувшейся на пологом южном склоне холма. Его можно было принять за туриста, приехавшего либо откуда-то с Запада, либо из Турпии, а может быть, из Греции.

Но его “Волга”, такая же черная и блестящая, как его ботинки, наводила на иные мысли. Кроме того, его взгляд не был похож на невинно-удивленный взгляд туриста — это был взгляд человека, довольного собой и сознающего свою принадлежность к окружающему. Шедший навстречу ему со стороны фермы, где до этого кормил цыплят, Гзак Кинковши, землевладелец и хозяин, никак не мог определить, кто же это такой. Он ждал туристов в конце недели, но этот человек застал его врасплох Гзак с подозрением хмыкнул. Может быть, чиновник из Министерства земель и собственности? Один из наглых лакеев большевистских промышленников из-за границы? Да, следует быть очень осмотрительным. Во всяком случае, до тех пор пока он точно не выяснит, кто этот приезжий.

— Кинковши? — молодой человек оглядел его с головы до ног. — Гзак Кинковши? Мне сказали в Ионешташи, что у вас есть свободные комнаты. Я полагаю, что это и есть ваша гостиница, — он кивнул в сторону покосившегося трехэтажного каменного дома, стоявшего возле выложенной булыжником деревенской дороги.