Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967 - Борис Фрезинский

Буду ждать Вашего письма.

Счастья вам и здоровья!

Мой адрес: полевая почта 57872-А.

Впервые — ВЛ, 1993, №1. С.276–278. Публикация Б.Фрезинского. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1957. Л.1–2. Сергей Сергеевич Наровчатов (1919–1981) — поэт, автор воспоминаний об ИЭ, который писал Наровчатову в ответ на это письмо: «Наспех среди газетных дел хочу Вас поблагодарить за Ваше исключительно интересное письмо. Спасибо и за хорошие стихи. Я пересылаю их в „Новый мир“» (Новый мир, 1983, №5. С.193).

<Действующая армия; конец 1944 г.>

Уважаемый товарищ Эренбург!

В одной из Ваших статей я нашел мысль о том, что нужно было испытание войны, чтобы сталинская конституция обнаружила все свое значение. Это позволило мне надеяться, что Вы разделите мои взгляды, которые я мог сформулировать благодаря временной праздности в Ч.Л.Р после экскурсии в «логово зверя». Если Вы захотите ответить, оставляю московский адрес тети, с которой переписываюсь — ул.25 Октября (Никольская), 8, кв.240, С.С.Письменной. Полевая почта моей старой части 28204, но возможно, что мой пост в батальоне занят.

Война приближается к концу. Уместно поставить вопрос, что нового она принесла для развития советского строя. Ибо сила и действенность советского строя сказалась как раз в том, что он сумел ответить чем-то новым на вопросы, резко поставленные ростом фашистской опасности (и этот ответ убил ее).

Нам кажется, что в период войны определилась наконец общественная надстройка социализма, расстановка новых классовых сил, возникших в результате политических и экономических переворотов в нашей стране.

Тов. Сталин еще до войны говорил о том, что у нас возникли новый рабочий класс, новое крестьянство, новая интеллигенция. Но эти новые силы находились еще в становлении. Неясность контуров особенно остро ощущалась мастерами искусств. Не видя вокруг себя резко определившихся пластических черт, они не могли создать тех титанических воплощений, которых требовало нуждавшееся в этом общество. Довоенные годы не создали ничего равного хотя бы напечатанным уже отрывкам из романа Шолохова «Они сражались за родину», в которых выведены, очевидно, только второстепенные персонажи будущего замечательного произведения.

Но если в надстройке социалистического общества объективно не было законченности, то общественное сознание, в свою очередь, отстало от жизни. Революция — период великой инициативы масс, когда каждая кухарка могла возвыситься до управления государством, — породила взгляд, что и возникшее новое общество, не имея угнетательских классов, не будет иметь также общественной иерархии, что народ может почти непосредственно собой управлять, импровизируя руководителей, когда это бывает нужно. Сравнительно недавно М.И.Калинин[329] столкнулся с предрассудком одного комсомольского работника, сожалевшего, что «не все комсомольцы вожаки». Достаточно, указал т. Калинин, если будет 1–2 вожака, а остальные им доверяют и следуют за ними. Все не смогут быть вожаками (этот призыв, однако, имел революционизирующее значение, был истиной в 1919 г., но не для 1944!).

Практические мероприятия партии и правительства систематически разрушали устарелый предрассудок, настойчиво выделяли из общей массы наиболее способных вожаков. Так появились «знатные люди» города и деревни. Это был уже материал, из которого можно было лепить руководителей, хотя еще не они сами (так! — Б.Ф.). Самородки обогатили собой советскую интеллигенцию, в которую они явочным путем вступили, но зато еще больше испестрили ее, прививая с собой много обреченных на ломку привычек и навыков.

Наступил период, когда дальнейший качественный рост советского руководящего слоя, советской интеллигенции стал невозможен без известного сужения тех дверей, которые вели в нее (когда даже малоспособные люди, с помощью государственных стипендий, могли докорабкиваться до диплома и «чистой» профессии). Важнейшими мероприятиями в этом отношении были введение воинских званий в армии и оплата за высшее обучение (вместе с сужением стипендий).

Чтобы наши руководители во всех областях управления, производства, знания, культуры — поднялись на высоту всех современных требований, надо было создать слой руководителей, обладающий известными традициями и преемственностью. Известно, что с детства усвоенные начатки культуры и знания помогают достигнуть вершины их. Для средних людей — это половина дороги. Необходимо было поднять руководящий слой социал<истического> общества до вершины современной культуры, не дожидаясь, пока медленное, несмотря на всю стремительность наших темпов, общее развитие народа поспеет туда же. Иначе мы были бы побеждены в прикладных областях знания и культуры, имеющих военное значение.

Перед войной подобный поворот только намечался, и были факторы, действовавшие в противоположном направлении.

Но вот началась война. На место неуловимого, ускользавшего от ударов, трудно искоренимого врага, какими были вредители, и отвлеченных, не всеми понятных врагов, как недисциплинированность и беспечность, встал очевидный, угрожающий и ненавистный каждому враг. Морально-политическое единство советского народа еще больше окрепло. Дело государства стало больше чем когда-нибудь делом народа.

Затем суровые уроки войны произвели серьезный отбор среди наших руководителей, горловых, живших прошлой славой, и выдвинуть на их место действительно талантливых огневых[330]. А огневы, став во главе наспех обученных полков, сумели отбить те области, которые горловы не смогли даже защитить, командуя кадровыми солдатами.

Немцы, хвалившиеся, что их искусство и техника способны творить чудеса, были побиты в первую очередь качеством, а затем уже количеством техники прежде искусством стратегии и тактики, а затем уже энергией удара многомиллионных масс, развязанной этим искусством. Количественный перевес решил дело во Франции, но под Москвой и Сталинградом его не было. Решающим здесь был технический и особенно организационный гений, создавший катюшу и 34-ку[331], план битвы и его осуществление.

Советские интеллигенты, одетые в мундиры, сумели в самом искусстве войны победить потомственных немецких мастеров. Этим они заслужили офицерские и генеральские погоны. И глубоко не случайно т. Сталин говорил о руководящей помощи интеллигенции народу. Заслуженный авторитет и признание интеллигенции народом, как своего руководящего слоя, был внешне выражен введением различных знаков, отражающих общественную иерархию, и в невоенных областях государственного строительства. Т. о., руководящий слой нашего общества превращается в слой руководителей, связанных ежели не всегда честью мундира, то зато возникшей уже в жизни поговоркой «образование не позволяет», аналогичной noblesse oblige[332].

На заре большевизма сложилась обстановка, которую Ленин охарактеризовал так: чем уже будет круг руководителей-подпольщиков, тем шире будет масса, которую они за собой поведут (нужна цитата). В современной исторической обстановке существует сходное противоречие. Чем выше мы подымем над народом вышедшего из него офицера, интеллигента, учителя, тем быстрее он сумеет стать достойным своего положения, и тем быстрее наш народ, имея перед собой живой пример и правильно направляемый, сам приблизится к его уровню и в конечном счете подымется до него. Именно таким путем, через диалектический спор, через развитие сохраняющихся при социализме противоречий между физическим и умственным трудом, городом и деревней — эти противоречия будут устранены, и мы придем к коммунистическому обществу.

Осталось сделать бесконечно много, но перспектива ясна, и она вдохновляет советских людей.

Гв<ардии> м<ладший> л<ейтенант> Г.Померанц.

Впервые — Б.Фрезинский. Как это было // ВЛ, 1995, №5. С.ЗЗЗ-335. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.2060. Л.1–4. Григорий Соломонович Померанц (р. 1918) — литератор; в его книге «Записки гадкого утенка» говорится, что именно рост армейского антисемитизма, травмировавший автора, послужил толчком к написанию статьи и письма к ИЭ: «Править должны те, кто возвышается над национальными предрассудками… Я горел своей идеей просвещенной и просвещающей диктатуры и написал в этом духе целый трактат, который непременно нужно было кому-нибудь послать, хоть на деревню дедушке. Подходящим адресатом показался Эренбург… Эренбург не ответил на мое письмо».

1945

<Из Ленинграда в Москву;> 7 января 1945

Многоуважаемый Илья Григорьевич!

Я рискую обратиться к Вам с назойливой просьбой, несмотря на то что Вы крайне загружены работой.