Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение - Екатерина Гринева

– Рас-пус-ка-ешь? – он повторил эти слова с радостным изумлением, не сводя с меня глаз. – Это что?

– Обнимаешь, распускаешь… – пропела я.

– Ага! Понял. – И Эрнст Кляйнц энергично закивал головой. – Все понял. – И он снова раскинул руки.

– Лишнее.

– Я распускаю и обнимаю. Все так. Только так.

Он обхватил меня. Первый порыв был – оттолкнуться и выставить руки. Второй – стоять на месте и никуда не уходить. Так и стоять. И пусть глаза режет от белого снега, и небо – низко-угрюмое, как нахлобученный на лоб козырек. Я отстранилась и поправила волосы.

– Может, за торт сбежать?

– Не надо.

Мы зашли в дом. Из-под очков на меня смотрел радостно-изумленный взгляд. Словно я была некой хрупкой драгоценностью, которая лежит на черной бархатной подушечке и сверкает…

Вокруг меня происходили странные танцы-шевеления; дверь передо мной распахивали, взгляд то на меня, то куда-то в сторону, невольные касанья моих рук – как будто нужно было ежеминутно убеждаться в самом факте моего существования. Здесь и рядом.

Мы дружно вывалились из лифта, и около моей двери я перевела дух.

– Ну вот я и дома.

Замок повернулся в моей двери удивительно легко, хотя обычно он открывался с трудом, и каждый раз на периферии моего сознания мелькало: «Надо бы вызвать слесаря Кима Петровича». Узкоглазый кореец Ким с увесистым чемоданчиком инструментов работу делал споро и ловко и в этом плане выгодно отличался от прежнего слесаря Николая Петровича – пьяницы, периодически выходившего из запоев и именно в это время появлявшегося на работе.

– Что? Как? – спросил встревоженно Эрнст, не сводя с меня взгляда.

– Здесь кто-то был, – я вынула ключ из замка и теребила его в руках.

– Как? Кто?

– Не знаю.

– Вор? Я пойду, – он решительно отстранил меня от двери и вошел первым. – Стой тата.

– Тут.

– Тут, – прогудел он и уже в который раз коснулся моей руки. – Стоять. С места.

– Я поняла, – часто-часто закивала я головой. – Тут и на месте.

– Ум-ница, – он провел рукой по моей щеке – мягкие тяжелые пальцы.

Я резко выдохнула.

– Идти.

Он толкнул дверь, и я заглянула в открывшееся пространство. Все было на своих местах. Как обычно. В квартире не было никаких следов пребывания в ней постороннего человека. Она была такой же, как и до моего ухода. И все же в ней что-то изменилось. Резкий странный запах, уже почти выветрившийся. Но не до конца.

– Я… я, – замотала я головой. Эрнст Кляйнц крепко сжал мою руку.

– Не говори. Не надо. Я осмотрю.

И все-таки я шагнула в коридор, у меня не было никакого желания стоять по ту сторону двери, словно я чужой человек.

Мой спутник ступал тяжело, пол под этими тяжелыми чугунными шагами дребезжал и скрипел. «Шаги командора», – подумала я про себя.

– Никого.

– Ко мне залезли и ничего не взяли? Странные воры.

– Ты осмотр внимателен?

– Я поняла. Сейчас все еще раз осмотрю, только куртку сниму.

Повесив куртку на крючок, я быстро скинула сапоги и прошла в комнату.

Все было на своих местах. Только вот этот странный запах… Тихонько болталась форточка.

– Форточка!

– Залезли в окон? – с сомнением посмотрел на меня Эрнст Кляйнц. – Высота. Ноу!

– Нет-нет. Это из-за запаха. Чтобы он не так сильно чувствовался. Понимаешь?

– А… запах! – он мотнул головой, словно ему жал ворот. – Да! Ты все осмотр?

– Нет.

– Тогда – делай! – он энергично мотнул головой.

Я выдвинула ящик серванта, где у меня лежали деньги. Они были на месте. Семьсот долларов – не бог весть какая сумма. Но ее не тронули. И это было, по меньшей мере, очень странно.

– Мани, – ткнул пальцем Эрнст. – Все?

– Все, – сказала я громко и потерла лоб. – И это мне очень не нравится.

– Почему?

– Не знаю.

– Да. Странно. А что взяли?

– Ничего. – Я бегло обежала глазами комнату. Все было на своих местах, так мне казалось. Если бы не этот… запах резины. Я потянула носом.

– Пахнет.

– Оттуда, – постучал по столу Эрнст. – От компьютера.

Я рванула к нему. Как это я раньше не подумала об этом? Мой комп. Он что, перегорел?

Лихорадочно я включила компьютер и ввела пароль. Нет… все было на месте…

– Что за хрень? – пробормотала я.

Эрнст Кляйнц возвышался рядом: невозмутимый, застывший, как глыба льда. Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на меня.

– Шпио-наж?

– Нет-нет. – И я истерично pассмеялась. – Какой шпионаж? Ты что.

– Я бы так не говорить, – услышала я. – Все бывает. Все.

Тут меня вдруг осенило, и зубы застучали. Моя флэшка! Как же я забыла о ней!

Из пластикового черного стакана, стоявшего справа от компьютера, я вывалила прямо на стол карандаши, ластики и ручки. Там, на дне должна была лежать флэшка с копированными материалами от Димы Панина.

Но ее там не было.

– Флэшку украли! – сказала я упавшим голосом.

– Флэшку? Значит. Шпио-наж.

– Да нет. – Я потерла лоб указательным пальцем. – Там было другое.

– Тогда ты мне все рассказ. Сейчас. Только мои ноги. Мокро. Я очень долго ждал.

Носки, розовые с бежевыми сердечками, растянутые после многократной стирки, были найдены в старых запасах. Но Эрнсту Кляйнцу они все равно были вопиюще малы. После недолгих поисков я обнаружила в шкафу безразмерные вязаные носки, купленные у старушки около метро, которые Эрнст Кляйнц с трудом натянул на себя. Размер ноги у него был сорок пятый, не меньше. Потом последовала очередь горячего чая с лимоном. Я порывалась рассказать о случившемся, но меня останавливало железное «потом». После чая с лимоном, когда противный липкий холод внутри меня почти рассосался и приятное тепло разлилось по телу, я начала свой рассказ под внимательным взглядом своего собеседника. По его лицу ничего нельзя было прочитать: ни страха, ни волнения, ни мыслей «по поводу». С таким же успехом я могла стоять в чистом поле и тянуть заунывным голосом свою историю или жаловаться на судьбу у подножия Эвереста. Когда я закончила, чашка с чаем была отставлена в сторону.

– Все?

– Все, – выдохнула я.

– Можно снова чай?

И тут я взвилась.

– Чай это, конечно, очень хорошо. Но мне сейчас важно узнать, кто за всем этим стоит. Понимаешь?

– Да. Но при чем здесь чай? От этого что-то изменится?

Я налила чай Эрнсту и подперла голову руками.

Он размешивал серебряной ложечкой сахар в чашке и смотрел на меня.

– Смеш-ная. – И дотронулся пальцем до моей щеки.

Мягкий палец оставил на ней теплый отпечаток.

– Что ты скажешь?

Он вмиг посерьезнел и вздернул вверх подбородок.

– Все хуже, чем ты думать. Намного.

– Да уж! – горько усмехнулась я. – Открыл Америку!

– Это такое выражение? – с интересом спросил он.

– Да. Значит, в твоих высказываниях нет ничего нового. Ничего.

– Я понял. Но поняла ли ты, что это значит: ключ взял кто-то из близких. Из твоих.

– Почему? – вопрос слетел с моих губ, прежде чем я успела удивиться или как-то среагировать на это сообщение.

– По-томую, – Эрнст Кляйнц откинулся назад и снял очки. Без них он стал выглядеть каким-то беззащитным. Как птенец, выпавший из гнезда. – Здесь был свой. И ничего не тронул. Раз. Второе – он знал, что искать. Два. И три – у него была возможность спереть ключ и сделать его копию.

– «Спереть»! Быстро же ты делаешь успехи в русском языке.

– Стараюсь. – Очки были водружены на место, и место беззащитного птенца занял Его Величество Будда Гаутама.

– Я прав?

Думать об этом не хотелось. Просто потому, что… было слишком опасно. И слишком смахивало на правду. Кто-то из своих? Мысли путались, и упорно не получалось сосредоточиться на чем-то одном.

– Ты теряла ключ в последнее день?

– Нет.

– Точно?

– Точно.

– Тогда кто-то спереть. И сделать копию. Кто-то был рядом с тобой. Длительно. – Он подался вперед, и его свитер оказался так близко, и запах детского мыла, острого и свежего, затуманил голову, и я невольно подалась назад, не желая этой опасной близости.

– Не знаю.

Я встала и пошла в ванную. Включила воду и долго почему-то мыла руки, словно старалась смыть все, что было в эти дни.

Я вернулась в кухню и собиралась уже сесть на табурет, но мою руку перехватили и притянули меня к себе. Блаженное живое тепло разливалось по телу, отключая мозги и мысли; мне лень двигаться, лень шевелиться.

Он бережно потянул вверх свитер и уткнулся лицом в мой живот. Поцеловал его и затем рывком дернул «молнию» джинсов. Стянул их. Я по-прежнему стояла, не шевелясь.

Вкрадчивые, осторожные поцелуи покрывали мое тело. Он снял очки и встал. Я была совсем маленькой против него – глыбы, нависшей надо мной. Эрнст Кляйнц прижал меня к себе, и какое-то время стоял так, неподвижно. Наши сердца стучали о ребра рядом, глухие толчки отдавались в ушах. Я глубоко вздохнула и подняла голову.

Он смотрел на меня сверху вниз: спокойно, изучающе.

– Ну? – Не выдержала я. – Как…