Ржавые листья - Виктор Некрас

Ну, Владимире… попомнишь!

— Ну куда ж ты теперь? — шёпот княгини был жарок и обжигал ухо гридня. — Тебя ж стража в переходе увидит…

— Надо идти, — негромко обронил Стемид, приподымаясь на локте. — Стража стражей… мало ли зачем гридень к княгине заходил. А вот ежели Владимир…

— Не придёт, — успокоила княгиня, опрокидывая его на спину, и дразнящее улыбнулась. — Не гневи свою госпожу, останься, Стемидушка…

После, когда уже схлынула страсть, и они лежали обочь, тая в блаженстве, княгиня вдруг приподнялась на локтях и, нагая и прекрасная, жарко выдохнула гридню в лицо:

— Я никому не верю, Стемид. Никому, опричь тебя и… — она помедлила и мотнула головой в сторону двери, — и Варяжко. Даже Свенельду не особенно верю. Ты должен дойти раньше Волчара, и Рарог должен быть у нас. Сможешь?

Стемид наклонил голову, и огоньки в его глазах погасли:

— Да, госпожа…

Могучий гридень смолк, оборвав свою речь на полуслове, заглушённый поцелуем своей госпожи.

Здоровенный волк — с полугодовалого телёнка ростом — стоял на опушке березняка, приподняв правую лапу. Он напряжённо смотрел в сторону веси, где тусклым огоньком светилось окошко.

Там, внутри, изредка мелькала девичья тень, тонкая и гибкая, в льняном платье. Казалось, она чего-то ждёт. Чего? Кто знает?

Волк подошёл к огромной разлапистой ёлке, лёг под нависшей над землёй низкой веткой в снег. На его морде виднелась намёрзшая слеза — в уголке правого глаза. Ёлка нависла над ним огромной снеговой шапкой…

Некрас открыл глаза.

В тереме было тихо — слуги уже почти угомонились, их вообще осталось человека два-три, остальные ещё днём уехали в Берестово с матерью и сестрой. И родня, и дворня взаболь поверили басне Некраса про ссору отца с великим князем, стало быть, сплетня эта уже завтра начнёт гулять по Киеву. Хоть так помогу отцу, — ворохнулась у Некраса неспокойная совесть. Не смог поехать с ним… да что там не смог — не восхотел! Не моё это дело — ловить непокорных воевод.

А что — твоё? Искать меч Святослава Игорича невесть для кого?

А почто — невесть? Ещё как весть.

— А что, отче, — спросил вдруг Волчар посреди отцова рассказа, когда тот на миг умолк, — а какой род на Руси с нами во вражде?

Отец запнулся, помолчал, вперив в Некраса режущий взгляд.

— А… что?

— Да так… слышал я ныне кое-что…

— Про Багулу-переяславца слыхал? — спросил Волчий Хвост, помолчав несколько времени.

— Ну как же…

— Ну так вот… — воевода вновь помолчал. — Мы с ним ещё с Вольгиных времён во вражде. Вражда, вестимо, не кровная и уж тем паче, не родовая, а всё же…

— А почто? — непонимающе поднял брови Волчар.

— А за любовь, — пояснил Волчий Хвост спокойно. — Он к твоей матери переже меня сватался, да только поворот получил. А я — нет. Вот тогда всё и началось.

Багула-переяславец… кто ж про него не слыхал. Тот, что в битве при Итиле застрелил самого козарского хакана и был после того взят Святославом в дружину. Ныне он жил в Киеве… совсем недалеко от семейства Волчьего Хвоста. И подвизался при дружине великой княгини Рогнеды Рогволодовны…

О боги! Рогнеда!

Некрас молниеносно сел, успев краем глаза уловить своё отражение в полированном зерцале — красная рожа перекошена, веки опухли, глаза вытаращены. Но ему было не до смеха. Волчар замер на месте с открытым ртом, потрясённый одной короткой и простой мыслью.

Он знал только одну женщину среди вятших, к которой прочно налипло среди киевской знати назвище Горислава.

Только одну…

Бывшую полоцкую княжну, а ныне — великую княгиню Рогнеду Рогволодовну.

Жену великого князя Владимира Святославича.

Насильно взятую им на пепелище Полоцка близ её отца и братьев, только что убитых по его приказу.

Рогнеда-Горислава!..

Волчар сжал виски пальцами. Что это было? Мгновение высшей мудрости? Провидение? Память случайно подслушанного разговора? Иное ли что-то?

И голос, кой ему всё время казался знакомым. И запах! Запах духов грецких, кои имели только жёны великого князя.

И ведь чародей… спроста ль он из полочан-то?

Некрас застонал, мотая головой.

Р-рогнеда-Гор-рислава!

Мать вашу, да во что ж это он встрял? Говорят ведь умные люди: не путайся в дела власть предержащих. Там, где великая княгиня потеряет свободу на пару месяцев, он, мелкая сошка, останется без головы. Мать вашу с гульбища вниз головой, через тройной плетень, вперехлёст по мосту да в гнилое бучило!

И что теперь? К великому князю идти, всё рассказывать? И на дыбу враз угодишь за поклёп на великую княгиню.

Скрыться куда-нито? Скроешься, как же… Да и куда?

Стало быть, надо идти за мечом…

Волчар собрался быстро. С собой он не брал ничего — всё, что надо, есть в Берестове.

Тихо, стараясь не скрипнуть половицей или ступенькой, Волчар выскользнул из изложни, спустился по лестнице в гостевую горницу и вышел на крыльцо. Во дворе тоже было тихо. Обычно неслись голоса из молодечной, где жили кмети отцовой дружины, ныне же отец всех забрал с собой.

Некрас уже подходил к конюшне, когда его настиг утробный рык. Обернулся — сзади, припав на мощные лапы, стоял, скаля немаленькие зубы, отцовский пёс Серко, и в его глазах недобро горели тусклые зелёные огоньки. Волчар опешил: Серко никогда не путал татей не только с домочадцами, но и с гостями! Ныне же он не в шутку намеревался прыгнуть на младшего хозяина: задние лапы уже подбирались под брюхо.

— Серко! — прошипел Некрас, садясь на корточки.

Пёс недоумённо моргнул, неуверенно рыкнул — хозяина он явно не узнавал! Глаза говорили ему одно, а вот чутьё — вовсе иное. Мотнул головой, фыркнул и нерешительно вильнул хвостом.

— Серко, — вдругорядь позвал кметь.

Пёс нерешительно сделал шаг навстречь, но тут его шерсть вновь вздыбилась, — он чуял что-то странное и непонятное. Слышно было, как клокочет в глотке сдавленное глухое рычание, как звенит в воздухе нечеловеческая тревога — словно струны на гуслях лопались.

Серко сдался первым — глухо рявкнув, он затрусил в сторону. Некрас же отворил ворота в конюшню. Его буланый приветственно фыркнул было и потянулся за угощением, но тут же хрипло взоржал и в ужасе шарахнулся опричь. Встревоженные кони забились в стойлах, проснулся конюх — холоп-степняк, так и спавший в конюшне. Он выскочил из своего закута с кистенём в руке, чумной со сна и с всклокоченными волосами, смешной и страшный одновременно, глянул очумело:

— Боярич?

— Спи, — велел ему кметь, подходя к Буланому. Тот косил глазами, приплясывая и всхрапывая в страхе. Рука хозяина медленно зависла в воздухе — миг! — и стремительно вцепилась коню в ноздри. Буланый вновь ржанул, попытался вырваться и даже укусить, но Волчар уже вспрыгнул верхом. Колени кметя жёсткими клещами сжали конские бока, и Буланый вдруг угомонился.