Чисто царское убийство - Андрей Гончаров

– Но ведь ничего особенного не случилось, – заметил Углов. – Можно допросить Бассевича еще раз. Да не у него на квартире, а здесь, в присутствии палача. Глядишь, язык у советника развяжется, и он расскажет все, что знает. Когда с ним разговаривал, я заметил, что он вашего гнева сильно боится. Так что все выложит.

– Тут ты прав, человек он не храброго десятка, – согласился Толстой. – Да только допросить его у нас никак не получится. Две недели назад весь голштинский двор съехал из здешних апартаментов. Направились немцы к себе в Гамбург.

– А ведь и правда! – воскликнул Углов. – Как я забыл? Герцог Карл-Фридрих ведь только потому здесь жил, что его свадьба с Анной Петровной намечалась! Состоялась она, и немцы уехали. Даже странно, что так долго здесь оставались.

– Да, свадьба прошла в июне, – сказал Толстой. – Только Анна Петровна и ее царственный супруг совсем не спешили покинуть берега Невы. Знаешь, что их здесь держало? Плохое здоровье государыни императрицы Екатерины Алексеевны.

– Признаться, я не совсем понимаю связь, – заявил Углов. – Но скажите, почтеннейший граф Петр Андреевич, здоровье государыни и правда так худо?

– Да, неважное оно у нашей матушки. – При этих словах граф сокрушенно покачал головой. – Вновь наши доктора съехались, совещаются, как ее лечить. Иностранных знаменитостей пригласили. А толку чуть. Говорят, кровь у государыни плохая, жизнь не поддерживает, оттого и прочие недуги – жар, лихорадка, колики желудочные. Впрочем, я не лекарь, в подробности входить не стану. Тут главное что – императрица на глазах чахнет. Наши мужи государственные все громче поговаривают о том, кто будет ей наследовать. Вот Анна и не уезжала, все надеялась, что Екатерина Алексеевна ее своей наследницей объявит. Представляешь, какая герцогу Карлу препозиция вышла бы в таком случае? Из немецкого князька вдруг сделаться человеком, по сути дела, стоящим во главе Российской империи!

– А почему же такое не случилось? Государыня за что-то рассердилась на дочь?

– Нет, она-то как раз хотела, да и теперь желает сделать Анну наследницей. Но тут все придворные воспротивились. Кому ж охота власть голштинца признавать? Негоже это. Я-то предлагал, чтобы государыня свою меньшую дочь Елизавету Петровну преемницей назначила. Она и разумом сильней, и мужа пока не имеет. Стало быть, сама править будет. Но только, я чую, не выйдет по-моему. Если приберет Всевышний матушку императрицу, то на престол взойдет внук Петра Великого.

– Это тот самый Петр Алексеевич, которого Долгоруковы да Голицыны выдвигают?

– Теперь уж не только Голицыны. Светлейший князь Александр Данилович сделал полный разворот в политике. Нынче он тоже поддерживает юного Петра. А чтобы себя от опалы обеспечить, светлейший задумал женить двенадцатилетнего царевича на своей дочери, коей уже семнадцать годков исполнилось.

– Вот оно как, – в растерянности произнес Углов, вспоминая, что он читал что-то о династических интригах после смерти Петра, да, как видно, не особо внимательно.

А они, эти самые интриги, оказались очень важны для расследования.

– Да, вот так, – заключил Толстой. – А за болезнью государыни да всеми этими интригами дворцовыми управление державой пребывает в забвении. Офицеры вовремя жалованья не получают, чиновники средства казенные расхищают, суда на верфях не закладываются. Да что там новые! Наш красавец «Петр Первый и Второй» так и стоит недостроенный!

– Да, я слышал по дороге жалобы на плохой ход дел, – подтвердил Углов.

– Вот-вот! Жалобы! Слухи вредные! Письма подметные! Я со всем этим разбойным делом борюсь сколько сил есть. Хватают мои люди тех, кто сплетни распространяет, ноздри рвут, на каторгу ссылают. Да все без толку. Взамен новые появляются. Да и недолго мне уж, как видно, на страже государственных интересов стоять. Хотят меня из Преображенского приказа убрать, другого человека назначить.

– Не может быть! – воскликнул Углов.

Для оперативников увольнение графа Толстого означало тяжелый удар. Петр Андреевич многим помог расследованию.

– Может, да еще как! – с усмешкой сказал Толстой. – Голицыны всегда были мной недовольны, а теперь и светлейший ко мне охладел. Внешне все сочувствуют, говорят: «Возраст у тебя, Петр Андреевич, не тот, чтобы столь тяжкую службу исполнять. Шутка ли, восемьдесят лет! Езжай-ка ты лучше в Вену, с императором австрийским переговоры вести». Вот чего они хотят. Ну да ладно обо мне. Давай лучше о нашем сыскном деле поговорим. Тут я пока еще в силе, могу помочь. Надо подумать, кого тебе надобно в первую голову допросить. Я так полагаю, что Дмитрия Михайловича Голицына. А после него – барона Шафирова Петра Павловича. Он вроде не самый видный человек при дворе, но вор главнейший, в этом покойным государем был уличен. Вот ими и займись.

– А не лучше ли будет отправиться снова в Европу, в Гамбург, и допросить там Бассевича? – спросил Углов. – Сен-Жермен нам прямо сказал, что советник герцога Голштинского должен знать заговорщиков. Это будет самый прямой путь!

– Путь, может, и прямой, да пройти его ты вряд ли сможешь. – Толстой покачал головой. – У себя на родине Бассевича охраняют куда лучше, чем здесь. Но даже если ты к нему подберешься и допросишь с пристрастием, то что потом? Если ты после допроса оставишь советника в живых, он поднимет тревогу, и тебя с твоими помощниками схватят в Германии, в Польше, а то и здесь. А если убьешь его, тоже худо. Герцог отпишет государыне на тебя жалобу, и угодишь ты прямиком в каземат. Учти, на тебя и так светлейший князь сердит за то, что ты его волю не исполнил – Долгорукова на дыбу не отправил. Так что рисковать не надо. Лучше подождем, пока Бассевич сам сюда вернется.

– А разве он должен вернуться? – спросил Углов.

– Непременно вернется! – сказал Толстой. – Анна Петровна надежд на российский престол пока не потеряла. Она будет держать связь с матерью, императрицей Екатериной. А советник Бассевич для такого дела – лучший человек. Он тут всех знает, вхож во дворец. Коме того, сей немчин и сам по себе любопытством отличается, все ему интересно. Так что он обязательно в Россию еще вернется. Глядишь, уже весной пожалует. Тогда ты его и допросишь. А пока займись теми персонами, на коих я указал. На тот сыск я тебе еще денег дам.

– Нет, не надо, ваше сиятельство. Я обойдусь, – застеснялся надворный советник.

– Удивительный ты человек, Кирилла Андреевич, – заявил граф. – Мне редко приходится видеть государевых людей, которые отказывались бы от денег. Правильней сказать, я вообще таких не видел. Нет, ты уж возьми кошель, не заставляй себя уговаривать. Я ведь вижу, что ты деньги не на девок тратишь, не на удовольствия, а на дело. – Граф протянул Углову увесистый кошель.

Надворный советник не без колебаний взял его.

– Теперь ступай, – сказал Толстой. – Делай все так, как я сказал. Ежели какое гонение на тебя учинят, зови меня, я помочь постараюсь. Но из всех бед выручить не обещаю. Власть у меня уже не та. Да и уехать скоро могу. Помнишь, я тебе говорил? Но ты человек упорный и без меня справишься.

– Я постараюсь, – пообещал Углов.

Глава 21

Дом князя Дмитрия Михайловича Голицына располагался не где-нибудь, а на самом видном месте Петербурга, на Невском проспекте. Он вполне соответствовал положению своего хозяина, родовитого аристократа, происходившего из старинного боярского рода. С младых лет Дмитрий Голицын был в больших чинах. Император Петр сделал его капитаном Преображенского полка, а позже направил в Италию, где тот научился мореходному делу, получил навыки лоцмана. Впрочем, плавать по морю князю не пришлось. В начале Северной войны он был послом в Турции и сидел под арестом в Семибашенном замке, потом стал воеводой Белгородским, губернатором Киевским, в 1718 году возглавил Камер-коллегию и сделался сенатором.

Вместе с тем Дмитрий Голицын был одним из тех деятелей, выдвинутых Петром, которые в глубине души не одобряли нововведений первого русского императора. Особенно возмущала Дмитрия Голицына близость царя с безродной ливонкой Мартой Скавронской, которая стала русской императрицей.

Сама же Марта, то есть Екатерина Алексеевна, нисколько не сердилась за это на Голицына. Мало того, в последние годы правления Петра князь попал в опалу и был отстранен от дел. Так именно Екатерина вернула ему звание сенатора.

Еще про князя Голицына было известно, что он отличается крутым и гордым нравом, в еде и питье воздержан, ассамблеи и балы посещать не любит, проводит много времени за книгами. Находясь за границей, князь обучился нескольким иностранным языкам, читал на них и переводил. Император Петр не раз просил его переложить на русский ту или иную книгу.

Вот к такому человеку предстояло отправиться Углову, чтобы допросить его, возможно, даже предъявить ему обвинение в государственной измене и убийстве царя. Все это Кирилл должен был сделать, не имея фактически никаких полномочий.