Мятеж на «Эльсиноре» - Джек Лондон

Это было слишком даже для мистера Пайка: невозможно было ударить это тщедушное, исковерканное, омерзительное существо.

– Да, я смею называть тебя псом, – повторил Муллиган Джекобс. – Я не Ларри. Что ж, продолжай и ударь меня. Почему ты меня не бьешь?

А мистер Пайк не смел ударить это животное. Он, чья жизнь на море была жизнью погонщика скота на мясном рынке, не смел ударить этот исковерканный обломок человека. Клянусь, что мистер Пайк боролся с собой, убеждая себя, чтобы ударить. Я видел это. Но он не смог.

– Ступай! – приказал он. – Плавание еще только начинается, Муллиган. Ты у меня станешь ручным, пока оно кончится.

И лицо Муллигана Джекобса на искривленной шее подвинулось еще на вершок ближе, в то время как вся его сконцентрированная ярость, казалось, готова была вспыхнуть пожаром. Снедавшая его горечь была так велика и ужасна, что он не находил слов для ее выражения. И все, что он мог сделать, это хрипеть и харкать где-то глубоко в горле, так, что я бы не удивился, если бы он плюнул ядом в лицо помощнику.

И мистер Пайк повернулся и вышел из каюты побежденный, безусловно побежденный.

Я не могу забыть это. Вид старшего помощника и калеки, стоявших друг против друга, все время у меня перед глазами. Это не то, что я читал в книгах и что знаю о жизни. Это – откровение. Жизнь – чрезвычайно поразительная штука. Что это за ужасное пламя ненависти, которое горит в Муллигане Джекобсе? Как смеет он, безо всякой надежды на успех, – он, не герой, не провозвестник далекой мечты и не мученик христианства, а просто мерзкая, злобная крыса, – как смеет он, спрашиваю я себя, быть таким смелым, таким вызывающим? Вид его заставляет меня усомниться во всех учениях метафизиков и реалистов. Ни одна философия не имеет ни одной основы, которая объясняла бы психологию Муллигана Джекобса. И все ночные чтения философских книг не дают мне возможности понять Муллигана Джекобса… разве только он сумасшедший. Но тогда я не знаю…

Был ли когда-либо на море груз человеческих душ, подобных тем, с которыми я столкнулся на «Эльсиноре».

А теперь в моих каютах, промазывая их белилами и скипидаром, работает еще один из них. Я узнал его имя. Это Артур Дикон. Это бледный человек, с бегающими глазами, которого я заметил в первый день, когда людей вызвали наверх, к брашпилю, – человек, которого я моментально определил как любителя выпить. У него безусловно такой вид.

Я спросил мистера Пайка об этом человеке.

– Торговец белыми рабами, – ответил он. – Вынужден был бежать из Нью-Йорка, чтобы спасти свою шкуру. Он как раз под стать тем трем негодяям…

– А что вы о тех думаете? – спросил я.

– Я прозакладываю месячное жалованье за один фунт табаку, что какой-нибудь окружной чиновник или какая-нибудь комиссия, ревизующая нью-йоркскую полицию, в настоящее время их разыскивает. Я хотел бы иметь столько золота, сколько кто-то положил в карман в Нью-Йорке за то, чтобы выпустить их с нами. О, я знаю эту породу.

– Агенты по подозрительным товарам? – спросил я.

– Именно. Но я вычищу их грязные шкуры. Я их вычищу! Мистер Патгёрст, это плавание еще не начато, а старый пес еще живуч. О, я похоронил лучших людей, нежели лучшие из них, за бортом этого судна. И я похороню кое-кого из тех, кто обзывает меня старым псом.

Он замолчал и добрых полминуты смотрел на меня с торжествующим видом.

– Мистер Патгёрст, я слышал, вы пишете. И когда мне в агентстве сказали, что вы собираетесь идти с нами пассажиром, я решил непременно пойти посмотреть вашу пьесу. Ну, о пьесе я сейчас ничего не скажу. Но я хочу вам только сказать, что вы, как писатель, соберете массу материала за это плавание. Ад вспыхнет, поверьте мне, и вот тут перед вами стоит пес, который сыграет в этом большую роль. Некоторый интерес для вас представит и такой старый чурбан, как я…

Глава XV

Как я спал! Спасибо мисс Уэст. Это она вернула мне чудесный нормальный сон! Почему капитан Уэст или мистер Пайк, оба такие опытные люди, не смогли определить моей «болезни»? А Вада? Но нет, для этого потребовалась мисс Уэст. И снова я стараюсь разгадать женщину. Это как раз такой случай из тысячи других, который приковывает к женщине внимание мыслителя. Они – поистине матери и ангелы-хранители рода человеческого.

Как бы я ни иронизировал по поводу ее полнокровного довольства жизнью, я не могу не преклониться перед ней за то, что она вернула меня к жизни. Практичная, разумная, упрямая, устроительница гнезда и комфорта, обладающая всеми приводящими в ужас атрибутами слепоинстинктивной матери человеческого рода, – и все же я, должен сознаться, очень признателен судьбе за то, что она находится с нами. Если бы ее не было на «Эльсиноре», я бы в настоящее время так переутомился бы от недостатка сна, что уже грыз бы самого себя и выл, став таким же безумцем, как любой из нашей кучки сумасшедших. И вот мы приходим к ней – к вечной загадке: женщине. Может случиться, что мы не в состоянии будем существовать вместе с ней, но неоспоримо, как и в старое время, что мы не можем существовать и без нее. Но в отношении мисс Уэст я питаю одну горячую надежду – именно, что она не суфражистка. Это было бы уж слишком.

Капитан Уэст может быть самураем, но он в то же время человек. Он был по-настоящему взволнован сегодня утром, хотя со свойственной ему сдержанностью выражал сожаление по поводу нападения насекомых на мои каюты. Он, по-видимому, очень гостеприимен и чувствует, что я на «Эльсиноре» его гость и, хотя он равнодушен к команде, он не равнодушен к моему комфорту. Из немногих слов, которыми он выражал свое сожаление, видно, что он себе простить не может небрежного отношения к моей «болезни». Да, капитан Уэст настоящий, живой человек. Разве же он не отец своей нежной, дикой, стройной дочери?

– Слава Богу! Это улажено, – воскликнула мисс Уэст сегодня утром, когда я сказал ей, как чудесно спал.

И затем, позабыв, отбросив этот кошмарный эпизод с клопами, как совершенно ликвидированный, она добавила:

– Пойдемте смотреть цыплят!

И я сопровождаю ее по паутинной лесенке на крышу средней рубки, чтобы взглянуть на одного петуха и четыре дюжины жирных кур в судовом курятнике.

Когда я шел позади нее, с удовольствием глядя на ее живую, эластичную походку, я не мог не подумать о том, как, переезжая на буксире из Балтиморы, она обещала не надоедать мне и не требовать, чтобы я ее занимал.

– Пойдемте смотреть цыплят! – О, какое чисто женское чувство собственности в этом простом приглашении! Может ли что-нибудь превзойти в дерзости свивающую гнездо, населяющую планету самку – женщину? – «Пойдем смотреть цыплят!» – О да, может быть, матросы на баке и закоренелые негодяи, но я могу уверить мисс Уэст, что здесь, на юте, имеется один пассажир мужского пола, который не женат и решивший никогда не жениться, который является таким же закоренелым искателем приключений на матримониальном море. Просматривая в уме свой перечень, я вспоминаю, по крайней мере, нескольких женщин с бóльшими данными, чем у мисс Уэст, которые пели мне свою песню пола, но не смогли избежать крушения.