Small World - Мартин Сутер

Она нервничала и в тот вечер, когда Урс пригласил к ним на ужин Эльвиру в честь возвращения. Симона не заметила ничего тревожного для себя в ее поведении. Эльвира выглядела отдохнувшей. Ее лицо было спокойно, покрыто легким ровным загаром, а волосы, подкрашенные чуть светлее обычного, выгодно оттеняли загар.

Она спросила:

— Как дела у нашего больного?

— Соответственно обстоятельствам.

— Сидит и смотрит перед собой в одну точку?

— Нет, разговаривает.

— О чем?

— О прошлом.

— О чем конкретно?

— В настоящий момент о днях в «Сен-Пьере».

— Но с тех пор прошло уже больше пятидесяти лет.

— Он все больше углубляется в свои самые ранние воспоминания.

— Она дойдет с этим Кони. А ей ведь надо щадить себя. — Урс улыбнулся Симоне. — Может, мы объявим обо всем?

Симона встала и вышла из комнаты. Урс продолжал сидеть с дурацким видом.

— Чего ты ждешь, иди за ней!

— Извини, видишь ли… Симона… Мы с Симоной…

— Я уже все поняла. Рада за вас.

Едва Урс вышел, Эльвира тут же встала.

Доктора Штойбли вдруг вызвали совсем поздним вечером. Около десяти часов он подошел к воротам виллы «Рододендрон» и встретился там с высоким молодым человеком, тот только что нажал на кнопку звонка в гостевой домик. Они кивнули друг другу в знак приветствия. Из домофона раздался голос Симоны:

— Доктор Кундерт?

— Да. это я.

— Я могу войти вместе с вами? — спросил доктор Штойбли. Кундерт колебался.

— Я, право, не знаю, здесь довольно строго следят за предписаниями мер безопасности. Вас ждут на вилле?

— Нет, сегодня на «Выделе». Но я тоже часто бываю в гостевом домике у нашего пациента Конрада Ланга. Я доктор Штойбли. По дороге он спросил Кундерта:

— Вы, вероятно, присоединились к нам недавно?

— Да, совсем недавно.

— Психиатр?

— Психоневролог.

— А доктор Вирт?

Они дошли до развилки. Штойбли остановился, дожидаясь ответа.

— Очень рад был познакомиться, — сказал Кундерт несколько поспешно и направился по дорожке к гостевому домику.

На «Выделе» его ждала взволнованная Эльвира.

— Ваш вид отнюдь не соответствует экстренному врачебному вызову, — улыбнулся Штойбли.

— Загар скрывает бледность. У меня поднялся сахар. И земля под ногами качается.

— Вам восемьдесят, и вы только что спустились с высоты в полторы тысячи метров.

— Мне еще не восемьдесят.

Он прошел за ней в спальню. И пока измерял ей кровяное давление, она бомбардировала его вопросами:

— Как у него дела?

— Без изменений с позавчерашнего дня, со времени нашего последнего с вами телефонного разговора.

— Вы тогда ни словом не обмолвились о его подробнейших воспоминаниях о событиях пятидесятилетней давности.

— Я этого не сделал, потому что это не так. Вашему кровяному давлению любой может позавидовать. Например, я.

— Симона говорит, он в деталях описывает свое пребывание в «Сен-Пьере».

— В данный момент он опять заговорил, но несет всякую чушь. Если она его понимает, тогда с ней самой не все в порядке.

— Она беременна.

— В таком случае она не должна разыгрывать из себя посреди ночи медсестру при молодом враче.

— А она это делает?

— Как раз сейчас. Я вошел вместе с ним. Некий доктор Кундерт, психоневролог.

— А что с доктором Виртом?

— Я тоже хотел это знать.

— И?

Штойбли пожал плечами.

— Ну так как у нас обстоят дела с сахаром?

— Я могу только сказать, как я себя чувствую, — холодно возразила Эльвира. Доктор Штойбли начал копаться в своем чемоданчике. ' — Что случилось с доктором Виртом?

— Я спрошу его об этом лично.

— Держите меня в курсе.

Эльвира отвернулась, когда доктор Штойбли уколол ее в кончик пальца.

Через два дня Кундерта уволили.

Штойбли навел справки у Вирта, какая конкретно роль отведена Кундерту в лечении Конрада Ланга. Вирт был наслышан о Кундерте. Доктор Вирт спросил профессора о Кундерте. Тот ничего не знал и незамедлительно вызвал Кундерта на ковер.

Кундерт принял удар довольно мужественно и дал относительно честный ответ. Разговор длился десять минут. И после этого Кундерту был вручен приказ об увольнении без предварительного уведомления. Основание: грубое нарушение условий договора о приеме на работу. Юридические нормы были соблюдены, и возразить было нечего.

Сейчас он сидел у Симоны, сгорбившись больше обычного.

— Не остается ничего другого, как искать место, и по возможности подальше отсюда. У профессора очень длинная рука.

— А вы можете себя представить штатным сотрудником среди нашего медперсонала? — спросила Симона. — Хотя бы временно. Пока не уладите свои дела.

— Шеф О'Нейла не допустит меня к испытаниям.

— И тем не менее.

— А что вам от этого проку, если мы все равно не сможем провести испытания?

— Мне хотя бы не придется больше видеть физиономию Вирта. Кундерт улыбнулся.

— Это безусловно уважительная причина.

Врач больницы зарабатывает, конечно, немного, но денег, выделенных на Конрада, тоже слишком мало. Симоне не оставалось ничего другого, как поговорить с Урсом.

— Ты уверена, что это снимет с тебя тяжесть забот?

— Наверняка. Кундерт официально будет целиком и полностью занят только Конрадом.

— А что говорит Эльвира по этому поводу?

— Мне не хотелось бы обсуждать с ней все проблемы, вплоть до проблем с моей беременностью.

Этот аргумент возымел силу, и доктор Петер Кундерт мог немедленно приступать к работе.

Кони должен был оставаться лежать в постели, хотя и боялся темноты. Ему запрещали звать кого-нибудь или вставать. Иначе его заберут те горластые черные мужчины с белыми глазами, которые таскают уголь. Они приходили с тяжелыми черными мешками в подвал гостиницы, а уходили с пустыми. Однажды он видел, как один из них снова вышел с наполненным мешком. Он спросил маму Анну, а что у него там в мешке. «Такие же непослушные, как и ты».

— И что он с ними сделает?

— А ты как думаешь, что делают с непослушными?

Кони не знал, но рисовал себе картины одну страшнее другой. Но самое страшное было, если ему навсегда придется остаться в черном мешке. В вечной темноте. Раньше Кони никогда не боялся темноты. Только с тех пор, как они попали в Лондон. В Лондоне вдруг раздавался вой сирен, и потом вокруг делалось темно. Они готовятся к войне, так это называлось, и по людям было видно, что им тоже страшно. Собственно, он боялся воя сирен, но поскольку темнота была связана с этим воем, он стал бояться и темноты.

Кони мог, конечно, выбирать между боязнью темноты и страхом, что его засекут, если он зажжет свет. Случалось и так, что он выбирал второе и зажигал свет. За это мама Анна привязала его сейчас за ногу к кровати. Он слышал рядом с собой голос мужчины, но тот не должен был его видеть. Если этот мужчина увидит его, Кони попадет в черный мешок.

Сестра Ранья сидела в комнате наверху и наблюдала по монитору за спальней Конрада. В спальне было темно, и просматривались только контуры тела Конрада Ланга на белеющем фоне постели. Он не двигался, но она знала, что он не спит. Когда Конрад Ланг спал на спине, как сейчас, он храпел. Но храпа слышно не было. Только слабое дыхание и глубокие вздохи того, кто лежит ночью в темноте без сна. Сестра Ранья встала со стула и тихо пошла по лестнице вниз. Она осторожно нажала на ручку двери в спальню. Когда она вошла в комнату, она заметила, что он затаил дыхание.

— Господин Ланг? — позвала она шепотом. Никакой реакции. Она подошла к кровати. — Господин Ланг?

Конрад Ланг не шевелился. Теперь сестра Ранья забеспокоилась. Она поискала рукой выключатель, который находился рядом со звонком на перекладине над кроватью, и зажгла свет.

Конрад Ланг закрыл руками лицо.

— Я не зажигал света, мама Анна, — сказал он умоляющим голосом.

— Mama Anna isn't here, — сказала сестра Ранья и обняла его.

Передавая на следующее утро дежурство сестре Ирме, сестра Ранья рассказала ей о произошедшем ночью.

— Скажите доктору, бесы прошлого не дают ему спать. Позднее Кундерт просмотрел с Симоной ночную запись. — Почему же он так боялся света? — спросила Симона.

— Он вообще не боялся света. Боялся только зажечь его. Потому что мама Анна запрещала ему это. Он не боится света. Он боится мамы Анны.

Доктор Кундерт перемотал пленку назад. До того места, где Конрад Ланг закрывает лицо руками и умоляет: «Я не зажигал света, мама Анна».

— «Мама Анна», — повторила Симона. — Есть ли у вас какая догадка, почему он называет ее то мама Анна, то мама Вира?

— Возможно, на своем детском языке, — предположил Кундерт.

— А может, и так: два мальчика-ровесника, и оба называют своих матерей «мама». И это ведет к постоянной путанице. Отсюда мама Анна и мама Вира.

Через неделю пришло согласие Комиссии по вопросам медицинской этики на однократное проведение испытания препарата РОМ-55 на пациенте Конраде Ланге, шестидесяти семи лет. Доктор Кундерт никак не мог дождаться момента, когда можно будет сообщить об этом Симоне. Но Симона плохо провела ночь. Урс настоял на том, чтобы вызвать доктора Шперри. Тот зашел еще до начала своих приемных часов и прописал ей постельный режим.