В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы - Япъян Зеберг

проводит судебно-медицинские экспертизы для установления личности людей, ставших жертвами преступлений. Область его научных интересов распространяется на патолого-анатомические исследования человеческих скелетов. «В прошлом болезни протекали естественным образом, – поясняет он, – а современная медицина постоянно вмешивается в их ход. Сейчас я изучаю возрастные дегенеративные поражения суставов, которые оказывают исключительное влияние на экономику Нидерландов, поскольку наше население стареет. Если с помощью археологических исследований мы сможем получить знания о естественном течении заболевания, это нам поможет уменьшить его последствия или излечить недуг».

Виллем Баренц и один из членов его команды Клас Андрис в последние месяцы зимовки были больны и умерли, предположительно, от последствий цинги (см. дополнения). «К моменту своей смерти Баренц и Андрис были ослаблены цингой. Для цинги характерны внутренние кровотечения, – Джордж продолжил свою лекцию. – Эти кровоизлияния проявляются в виде черных пятен вдоль костей. Хроническая цинга сопровождается потерей зубов, и, судя по жалобам зимовщиков, они достигли этой стадии. Кровоточивость десен и шатающиеся зубы – это симптомы, которые позволяют диагностировать болезнь, но они не несут непосредственной угрозы жизни. Под шестью слоями одежды, которую, естественно, никогда не снимали, такие симптомы, как распухшие колени, оставались незамеченными».

Цинга в море была хорошо известной угрозой и настоящей бедой. Зимы были долгими, и нехватка овощей или плохой улов сельди могли привести к тому, что даже состоятельные люди страдали от недоедания. Старуха с косой работала без устали на тех кораблях, которые поднимали паруса слишком рано. Как только корабль выходил в плавание, качество запасенной питьевой воды начинало ухудшаться – вода зацветала, и в ней заводились водяные насекомые, так что пить ее приходилось со сжатыми зубами. Однообразное меню из солонины, сухарей и круп нередко вызывало вспышку цинги уже через несколько недель после отплытия. Во время второй нидерландской арктической экспедиции (июль – ноябрь 1595 года) на адмиральском корабле из экипажа в 40 человек умерло семеро. Еще 16 моряков не могли подняться со своих коек, вероятно, в результате цинги. Ван Линсхотен описывал такие симптомы, как иссушение и кровоточивость десен, относя их на счет воздействия холода и грязи [Van Linschoten 1601, запись от 28 сентября 1595 года]. Французский мореплаватель Жак Картье на собственном опыте убедился, какие разрушительные последствия для человеческого организма вызывает эта болезнь. В 1536 году его экспедиция вынуждена была остаться на зимовку на берегу реки Святого Лаврентия, рядом с местом, где расположен современный Монреаль, и почти сразу после наступления холодов в их лагере вспыхнула странная болезнь. Французам казалось, что ее распространяет местное население. Картье был потрясен большим количеством жертв. Даже чумной мор не поражал с такой свирепостью. По прошествии 10 месяцев лишь 10 человек из 110 были в состоянии заботиться об остальных. Каждый день кто-то умирал – обычно внезапно, на полуслове. Мучения тянулись неделями, пока женщина из числа коренных жителей не дала им простой настой из древесной коры и листьев. К полному изумлению Картье, больные начали поправляться буквально на глазах – как будто случилась чудо… Геррит де Вейр писал в «Дневнике» 31 июля и 1 августа 1597 года:

«Ветер продолжал дуть с NW, и поэтому лед с прежней силой двигался к Вайгачу. Мы высадились на берег, к нашему великому счастью, так как нашли там ложечную траву, которая была нам очень кстати, как будто нам послал ее Господь Бог, потому что многие из нас были больны, и большинство так сильно страдали от цинги, что едва двигались, а от этой травы им стало заметно лучше. Она помогла так явно и так быстро, что мы сами удивились и благодарили Бога, который уже столько раз помогал нам в тяжелейшую минуту. Мы ели ее прямо руками, полными пригоршнями, так как слышали еще у себя дома о ее силе, а теперь выяснили, что ее целебная сила намного больше, чем мы думали. …Наше здоровье поправлялось всё больше и больше, и притом так быстро, что мы сами удивлялись: некоторые сразу смогли есть сухари, чего еще только вчера не могли».[33]

Питер и Джордж поедут в залив Иванова, который расположен в середине поискового эллипса, реконструированного на основе «Дневника» Геррита де Вейра. В его тексте есть два намека, которые позволили сузить область поиска: на обратном пути зимовщики прошли Оранские острова, но еще не видели ледяной шапки острова Северный.

[16 июня 1597 года] «Около Ледяного мыса, когда лодки подошли близко друг к другу, шкипер крикнул, обращаясь к Виллему Баренцу, как, мол, его здоровье. На это Виллем Баренц ответил: «Всё хорошо, дружище, я надеюсь еще встать на ноги, прежде чем мы подойдем к Вардхаусу», – и тут же обратился ко мне и сказал: «Геррит, когда мы будем около Ледяного мыса, приподними меня, я хочу еще раз посмотреть на этот мыс». От Оранских островов до Ледяного мыса мы прошли под парусом приблизительно 5 миль, и когда ветер переменился на западный, мы закрепили лодки у больших льдин и немного поели». [34]

Эти 5 миль способны ввести в заблуждение. В те времена в ходу было несколько десятков единиц длины с общим, заимствованным у римлян, названием – миля (или тысяча). О какой из них идет речь? Подсказкой служат карты. И на карте де Вейра, и на посмертно опубликованной карте Баренца масштаб дан в немецких милях, и содержится определение – на 1° приходится 15 немецких миль: Duytsche mÿlen 15 in een graedt. Согласно обыденным представлениям того времени, 1 немецкая миля равнялась 3725 амстердамским фатомам (то есть морским саженям), а фатом составлял 1,698 метра [Verhoeff 1983]. То есть длину немецкой мили можно оценить в 6,33 километра. Получается, что 5 миль равнялись приблизительно 30 километрам. Это означает, что они высадились на одном из мысов, с обеих сторон окаймляющих залив Иванова. Путь лодок, отмеченный на карте де Вейра, говорит о том же: зимовщики высадились на острове перед тем, как пересечь большое поле айсбергов, которые откололись от ледника.

В момент смерти Баренца нидерландцы находились на припайном льду, рядом с землей, и, скорее всего, отвезли своих мертвых на берег. 17 июня 1597 года дрейфующие льды грозили раздавить шлюпы. Де Вейр писал: «В этой крайней опасности, полагая, что утонувшим теленком не грех и рискнуть, – я как самый легкий из всех взялся снести канат на припай. Перебираясь с одной дрейфующей льдины на другую, я с Божьей помощью добрался до неподвижного льда» [См. приложение в конце книги]. Баренца и Класа Андриса вынесли на