Таро Люцифера - Олег Маркеев

— Ладно, ужинаем! — махнул рукой Корсаков.

Первым рухнул на матрас. Полежал, лицом вниз, собираясь с силами.

Вадик тем временем успел ножом вскрыть банки с консервами и настрогать колбасу.

— Игорь, все готово.

Корсаков перевернулся.

— Тащи пару пива, молодой. Мы сегодня имеем право подлечиться.

Вадик потянулся за бутылками. Ловко сковырнул пробки.

Чокнулись бутылками, присосались к горлышкам. Перевели дух и принялись за еду.

— Что морщишься? — спросил Корсаков с набитым ртом.

— Челюсть никак на место не встанет, — пробурчал Владик.

— В твоем случае, главное, чтобы яйца не пострадали.

Владик на секунду прекратил жевать.

— Хоть ты не подкалывай, а! — взмолился он.

— Парень, в нашем положении остается только смеяться. Плакать будет не по — мужски. — Корсаков выловил из банки маринованный грибок, отправил в рот, щурясь от удовольствия, захрумчал. — От Анны известия есть?

Владик кивнул.

— Сидит дома под арестом. Папахен срулил в Европу по делам.

— Сколько ей лет, кстати?

— Девятнадцать, вроде бы. Я паспорт не смотрел.

— А тебе сколько?

— Двадцать три, а что?

— Пора, мой мальчик, научиться выбирать баб не членом, а головой.

— В каком смысле?

— Исключительно — в прямом! Ты где ее снял?

— В «Армадило». На вид, обычная затусовавшаяся коза. Кто ж знал, что у нее папа такой крутой?

— Недоросль! — укоризненно покачал головой Корсаков. — Запомни, у каждой затусовавшейся девочки есть папа. И чем круче она тусуется по всяким помойкам, тем папа у нее круче. Это — закон. Кстати, что ты про руку и сердце тут ему плел?

Владик шмыгнул носом.

— Я же на полном серьезе.

— Вот и отмудохали тебя за это на полном серьезе!

— А тебя за что?

Корсаков прицелился было куском колбасы в голову Вадика, но передумал.

— Дурак ты! Если бы я не влез, тебе бы вдули кое-куда по самое не балуй. Все к тому и шло, не ухмыляйся. Сейчас сидел бы половинкой задницы на табуретке в «пятере» и строчил заявление на групповое изнасилование в извращенной форме.

Владик побледнел.

— Так что, не зря ты подорвал отсюда, — добавил Игорь.

— Это я так… Рефлекторно.

Корсаков сделал глоток пива и уточнил:

— Ты на бегу, часом, не обкакался? Рефлекторно?

Владик обхватил колени, набычился и закачался китайским болванчиком.

— Потужься, потужься, молодой, — кивнул Игорь. — А я продолжу. На моей памяти ты первый раз на утро предложил даме руку и сердце. Да еще в присутствии родителя. Опыт и интуиция подсказывает мне, что решение у тебя давно созрело, скажем, еще в клубе, где вы познакомились. Просто выпалил ты его со страху чуть раньше. Я прав?

— А что тут такого? — выпалил Владик. — С таким папахеном не пропадешь. Это не мой, алкаш голимый…

— Во, уже теплее, — холодно усмехнулся Корсаков. — Приближается момент истины. А истина в том, что Анна и ее папа принадлежат к нынешней элите. Меня от этой элиты блевать тянет, но другой у нас нет. И уже не будет. А ты — никто. Ты — деклассированный элемент, мать твою! — Игорь разозлился всерьез. — Сын алкоголика и бомж!

— Я — художник, — заявил Владик.

— Это ты бабам рассказывай! Знаешь, я не люблю Шилова, но он как-то раз сказал, про таких как ты, очень правильные слова: если ты художник, то нарисуй мне хотя бы обыкновенный стакан. Простой стеклянный стакан, но чтобы он был похож на самого себя. После этого можно самовыражаться до потери пульса. Но сначала — стакан.

— Вполне можно обойтись и без этого, — пробурчал Владик.

— Согласен. Если бегать голяком по галерее, кусая всех за задницы, изображая собаку. И называть это перформансом. Или дрочить прилюдно на вышке у пустого бассейна. Или наваять инсталляцию из использованных прокладок. — Корсаков длинно выдохнул. — Впрочем, мы же — художники. Не наш удел словами бряцать.

Он выловил из банки упругий шампиньон, облизнул.

Наклонился и провел у ног Влада дугу. Потом еще одну. Прижал грибок в центре получившегося овала. Скользящей растушевкой размыл края. Получился глаз, живой, полный слез.

Корсаков перехватил удивленный взгляд Влада. Быстрым росчерком нарисовал еще один. Наметил ноздри. Четкими тенями прорисовал губы. Отбросил выжатый грибок. Макнул пальцы в банку. Щепками нанес влажные пятна. Немного подтер, растушевывая тени.

— Узнаешь?

— Анна, — выдохнул Влад, уставившись на быстро высыхающий рисунок.

Корсаков вытер пальцы о штанину.

— Когда вот так сможешь, я признаю тебя художником. А сейчас сиди и не пи…, салага! — процедил Корсаков.

С минуту в комнате висела давящая тишина.

— Ладно, жри, — первым нарушил ее Корсаков. — У тебя еще будет время подумать.

Владик вгрызся в бутерброд. Запил едва пережеванный ком пивом.

— Игорь, извини… Этому же не один год учиться надо. А где мне было учиться? В моем родном Лесозаводске только зеки да вертухаи. Не сбежал бы, подрезали давно бы, или срок навесили.

— Про срок ты вовремя вспомнил. Как считаешь, папахен тебя простил?

— Откуда я знаю? — пожал плечами Владик. — Может, и перегорел уже.

— Людей ты еще не знаешь! Ты же, сучонок, прости за точное слово, на его кровное покусился. А такие этого не прощают.

Игорь достал из кармана сто баксов и протянул Владику.

— Держи. Это тебе подъемные. Больше ничем помочь не могу. Все наши штрафы и долги я заплатил. Можешь валить с Арбата с чистой совестью.

— Не понял? — Владик захлопал глазами.

— Слушай, я тебе все разжевывать должен? — Корсаков сунул деньги ему в ладонь. — На днях менты, причем не из родной «пятерки», а какой-нибудь РУБОП, проведут шмон и найдут у тебя в матрасе мешок с «планом». Тебя на зону лет на десять, а мы, кто здесь останется, будем ребятам из отделения целый год штраф платить. «За нарушение общественного порядка». А люди здесь небогатые, сам знаешь. Есть еще вариант: я просыпаюсь, а ты спишь вечным сном с ножом в спине, и на рукоятке мои «пальчики». С Александра Александровича станется, может и такое организовать. Хотя проще для всех просто проломить тебе башку. И бросить труп в канализацию. Лично я за этот вариант.

Владик потерянно замолчал. Снизу донеслись голоса соседей: бомжи вернулись с промысла и разбредались по комнатам.

— У тебя есть, где спрятаться на год минимум? — спросил Игорь.

Владик с сумрачным видом кивнул.

— Только мне не говори, — упредил ответ Корсаков. — Знаешь, когда долго бьют, даже коммунисты колются. А я членом партии не был.

Владик хмыкнул.