Бойня - Владимир Ераносян

– Что с тобой? – спросил его тот, кто впустил.

Максим не ответил.

– Ты кого пустил в дом? – Этот голос Максим узнал сразу. Противный голос. Скрежет, а не голос. Он был здесь крысой. Конечно же, крысой! Эта двуногая так и называла его – крысенком. И попрекала едой. Зачем он здесь? Согреться? Отмыться? Поесть? Нет, она не позволит! Он здесь, чтобы отомстить за обиду, за отца, за маму!

– Вот так встреча! – театрально продекламировала женщина, которую, казалось, в этой жизни ничего не смогло бы удивить или растрогать. Она все воспринимала как должное, словно все вокруг ей обязаны.

Максим накинулся на шокированную леди, сдавил ей шею, чтобы немедленно задушить. Но вдруг услышал:

– Не трогай маму! Это моя мама!

Слово «мама» остановило. Брат, да, это был его брат, правда сводный. Сын его отца. А перед ним стояла его мачеха, суррогатная замена мамы, женщина, которую любил его отец, так и не простивший свою жену, его родную маму… Для брата же она была самым дорогим человеком на свете, тут он вспомнил и свою зависть, чувство не менее противное, чем ненависть.

Максим нахмурил брови, но отступил. Он без особой злобы оттолкнул младшего брата, бросился к вешалке и снял с нее первое попавшееся пальто. На улице холодно. А здесь он не задержится.

– Я не крыса… – только и сказал он. Как-то невнятно. И еле слышно. Он бы процедил это заявление сквозь зубы, если б они присутствовали в полости его рта.

Это не его дом, и никогда это жилище не считал он своей обителью. Ведь дом – это такое теплое место, где тебя всегда ждут и любят. Твоя крепость и пристанище твоей семьи. Уютное гнездышко, где тебе рады родные люди, которые знают о тебе любую мелочь, где каждый заботится друг о друге и старается не ранить словом, бранным словом в твой адрес или оскорблением того, кто тебе дорог. Здесь его слезы не замечали, его настроение никого не волновало, его мнение никого не интересовало. И сейчас он ничего не станет рассказывать. О чем? Он и сам еще не разобрался, что с ним произошло и когда все это закончится. А эти люди – ему не советчики. Они чужие. Это их дом. Он одел трофейное пальто, спустился по ступенькам вниз и снова оказался на улице.

Светало. Хмурое утро мечтало о теплом солнце, которое растопит лед на брусчатке и подарит городу первый день весны. Максим шел. Впервые не бежал, а медленно шел в сторону знакомой высотки на Смоленке. Спешить было некуда. А на ходу мечталось легко.

Он мечтал о доме. Собственном доме. Куда однажды он позовет свою маму. И она обязательно придет. Чтобы поздороваться с сыном, а может, и с внуком. Так бывает у всех. У людей, у животных. У всех есть семья. Или мечта о ней.

Впервые Максим был спокоен, хоть и бдителен. Препарат Функеля отпустил. Участки мозга примирились. А солнце действительно начало греть, напоминая зиме о том, что ее последний день настал. Пора и честь знать. Сказка про двенадцать месяцев, меняющихся местами, – это лишь литературная инверсия. Всему свое время и место. Своя мечта и своя судьба, которые часто подвержены изменениям. Повлиять на ход истории может как заурядный случай, так и просчитанный ход…

Как-то в единственный раз посланец полковника Дугина, офицер, которому авторитет военной разведки безгранично доверял, посчитал нецелесообразным выполнять приказ своего патрона. Офицер не стал ликвидировать приговоренного командиром к смерти не в меру амбициозного профессора и сдал светило психиатрии конкурирующей конторе. С тем, чтобы получить индульгенцию за прошлые и еще не свершившиеся свои деяния под началом Дугина.

– Ты чего пришел? – спросил Дугин вошедшего в пентхаус офицера. Тот обнял командира и сообщил, что явился не на доклад, а также о том, что все посты сняты и пришел он не один, хоть и не под конвоем.

– Поцелуем предаешь, как Иуда Христа? – сморщился сокрушенный предательством полковник.

– А я так разложил, что ты – Иуда. Ну уж точно не Христос! – сыграл на публику офицер. Зрители ухмыльнулись. Особенно старший по званию. Оперативники усадили Дугина в кресло, следственная группа приступила к протоколированию улик. Первой в пакетике оказалась «машинка Функеля», потом все сотовые телефоны Дугина, рация, схемы, планы города, оружие, бинокль, паспорта, их насчитали целых пять. Три российских с шенгенскими визами, один – украинский и, что вызвало вторую волну ухмылок, молдавский.

– Вот так встреча! – В этой главе эта фраза звучит вторично. Но не примите ее за дежавю, ибо высказана она была из уст полковника ФСБ в адрес отставного полковника ГРУ совсем с иной интонацией, преисполненной сарказма и иронии. – Стало быть, товарищ полковник, вы и есть мозговой центр переворота. Светит вам пожизненное за подготовку мятежа и организацию путча, а еще за разжигание всех видов розни… И за неудавшееся покушение на главного энергетика страны, его тоже на вас повесим.

– Мученика из меня хотите сделать? – ровно дышал Дугин. – Ничего нет у вас на меня. Мало ли кто документы эти подделал. Уж точно не я. А в помещение это меня силой привели и заперли. Отпечатки мои только на бинокле. Только он мне и принадлежит, это признаю.

– Может, и адвоката уже завели?

– Обязательно, того же самого, что защищал в суде интересы отстраненного недавно губернатора.

– А вот это разбитое устройство, оно тоже не ваше?

– А что это?

– Думаю, это ваша мышеловка, вернее, крысоловка. Профессор Функель нам много чего про нее рассказал.

Полковник с презрением глянул на бывшего соратника. Значит, предали его гораздо раньше и Функель жив.

– Профессор Функель? А, это тот одержимый гений, который курам на смех придумал крысиную теорию! О том, как из человека сделать крысу. Покажите же скорее вашего крысочеловека! Где он?! – Дугин оценил по реакции своих визави, что Максима им взять не удалось. А значит, показания Функеля легко выдать за бред сумасшедшего. – Скорее крыса встанет на задние лапки, причем усилиями не шизофреника, а дрессировщика из театра Терезы Дуровой. Адресок дать? Это на Олимпийском…

– Адреса и явки мы знаем, – воспринял шутку фээсбэшник.

– А раз вы все знаете, то догадываетесь, наверное, о том, что если б я хотел разобраться с главным энергетиком страны, который не вырабатывает энергию, а сосет ее из моего народа, то сделал бы это быстро, красиво и результативно. Или вы сомневаетесь?

– Не сомневаемся.

– Так вот, я его не заказывал. В чем вы убедитесь, когда я буду препровожден в Лефортово. Его ликвидируют в мое отсутствие на воле. Что докажет мою невиновность в причастности к покушению на столь уважаемого топ-менеджера, зарплата которого сопоставима с бюджетом страны.

– Ваши политические взгляды можете отразить в своих мемуарах. В тюрьме будет время на литературное творчество. Вам это время обязательно предоставят.

– Тюрьма? О, это место сделает меня неуязвимым. Для политика тюрьма есть трамплин триумфа.

– Вы теперь в политики записались?

– Армия – инструмент политики.

– Армия сегодня доказала свою преданность руководству страны. Дайте ему его бинокль. – Один из оперативников выполнил распоряжение старшего группы.

Дугин подошел к окну и посмотрел в сторону Поклонки. Туда вошли танки. И они стреляли. Правда, не по толпе, а вверх. Но явно боевыми снарядами с дистанционными взрывателями.

– О, карающий град воздушных разрывов! Неужто осколочно-фугасные снаряды? Или фейерверк?

Ему не ответили. Зато он увидел, как со стелы падает Ника – богиня Победы, с девальвированной молодой порослью, той, что осмелилась растоптать память. В 25-тонную Нику, которую городские власти столько лет результативно защищали от сильных ветров, случайно попал снаряд, не успевший долететь до запрограммированной дистанции подрыва. Дочь титана с грохотом рухнула со стометровой высоты вместе со своими амурами. Она задела немногих, но летально, один из бесчинствующих, кавказец, был расплюснут позолоченным лавровым венком, другой, славянской внешности, – дудкой крылатого амура. Полплощади накрыло густой пеленой пыли и дыма…

Побоище быстро подавили. Подразделения десантников приступили к конвоированию пленных. Спецназ сортировал их по «пазикам». Армейские и гражданские санитары уносили раненых. Горы оружия были изъяты и временно складировались прямо у музея войны. Обыски еще продолжались. Кавказцев и азиатов, в числе которых находился Иса с племянником, этапировали на стадион «Динамо» для установления личностей. Искали террористов, зачинщиков и провокаторов. Невиновных зевак обещали отпустить после выяснения обстоятельств присутствия на Поклонке и допросов свидетелей. Хулиганов и фанатов, повинных в смертях, обещали строго и показательно наказать. Телевизор, который включили для усиления разочарования арестанта, подтверждал очевидное. Бойня, итогом которой стало более тридцати трупов и четыре десятка раненых, примерно поровну славян и нерусских россиян, закончилась…