Попытка – не пытка - Елена Хотулева

Меня увлекла эта тема, и я решила ее продолжить. Но сначала мне захотелось узнать подробности неожиданного окончания ежовщины:

– А Ежов… Он… Что с ним такое случилось-то?

– В «Правде» сегодня написали, что случилось. Он был агент иностранной разведки. Ты что, удивлена? Он там, в твоем прошлом, дольше проработал?

– Ну да… Как-то вроде еще не время… – Тут я вспомнила про Лаврентия Павловича. Мама дорогая! Только его мне тут не хватало. – А на его место кого назначили? Берию?! – воскликнула я испуганно.

Он засмеялся:

– Почему Берию? У него пока другие обязанности есть. А там посмотрим, как сложится. Ты не лезь в эти дела. Все равно ничего не понимаешь. Только беспокоишься понапрасну. Нравится тебе о гипотезах фантазировать – вот и фантазируй. Что тебе еще интересно?

Такой поворот событий меня устроил, и я поспешила задать вопрос:

– А как ты думаешь, если бы не произошла революция, то как бы все сложилось?

– Какая революция? – Он поправил мою растрепавшуюся на ветру прическу. – Февральская или Октябрьская?

– Не знаю… И та, и другая, наверное…

– А о Германской войне ты забыла? То есть я должен себе представить, что ее тоже не было? Или она была?

Я пожала плечами, а он стал рассуждать дальше:

– Значит, была. И правил Николай Второй… И вот наступает 1917 год… Нет… Я не могу себе представить, что у него хватило бы сил и ума с честью из этой ситуации выйти. Это не тот человек, который должен был управлять империей. Там вообще надо было по-другому себя вести. Все уже под откос катилось. И потом… Даже если вообразить, что все так идеально, прекрасно, царь на месте, народ ликует, то сейчас… Ты представь себе только, что у нас тут престарелый Николай Второй, а в Германии Гитлер. Это нелепость полная. Даже думать не хочу. Не могло этого произойти. Гораздо интереснее то, что теперь будет.

– Ты о чем?

– О мировой истории! – Сталин усмехнулся и посмотрел на меня каким-то мефистофельским взглядом. – Или ты забыла, что принесла мне из 1952 года? Теперь уже я буду решать, как распределятся силы и какие страны будут обозначены на политической карте мира.

У меня мороз прошел по коже:

– И ты уже знаешь, что будешь делать?

– Пока нет. Но это вопрос времени. Ты же хотела жить в непобедимой стране. В идеальном обществе. Или ты передумала?

У меня вдруг закружилась голова, и, чтобы не упасть, я схватилась за него:

– Нет, не передумала. Просто… Просто…

– Пойдем уже обратно. – Он взял меня под руку и быстро повел в сторону Сенатского дворца.

Когда мы вернулись в кабинет, он спросил:

– Сколько ты еще пробудешь у меня?

– Две минуты.

– Хорошо. Значит, мы договорились. Сразу после того, как ты уйдешь, здесь должен появиться твой изобретатель. Ровно на час. А с тобой мы прощаемся до вечера. Да! И вот еще что. Обязательно скажи ему, чтобы принес с собой тот прибор, который координаты замеряет.

– Зачем? – удивилась я.

– Потому что я так хочу, – сказал Сталин и снова шокировал меня, закурив «Герцеговину».

Оказавшись на полу, я посмотрела на Натаныча, который ждал меня, как нашкодивший пес.

– Дорогой товарищ изобретатель, – сказала я, понимая, что больше не могу на него злиться. – У меня есть для вас важное правительственное сообщение.

Почувствовав, что мирный договор подписан, он потер руки и радостно спросил:

– И какое такое сообщение? Моему папаше дали Сталинскую премию?

– Нет! – Я покачала у него перед носом указательным пальцем. – Сталинскую премию еще не учредили. Но, возможно, это сделают досрочно специально для тебя. Если ты, конечно, наберешься смелости и примешь приглашение.

– Какое приглашение? – Натаныч перестал сутулиться и испуганно посмотрел на меня.

– В ближайшее время ты должен быть в кабинете у Сталина, чтобы рапортовать ему о том, как работают твои временные программы. Это не обсуждается. Ты летишь ровно в тот самый момент, когда я появилась здесь. На шестьдесят минут.

– Батюшки милые! – Он вскочил со стула и, как обычно, забегал по комнате. – Я не хочу провести старость в лагерях! Почему ты меня не отмазала? Это месть такая изощренная, да?! У него оружие в кабинете есть? Если есть, то он меня на месте порешит! Кошмар!

Я всплеснула руками:

– Не дури, а! Ты на час туда летишь. Какие лагеря? Зачем ему тебя убивать? Хватит тут клоуна изображать. Давай лучше одевайся. А то перепугаешь его там видом своим нелепым. – Я критически посмотрела на его шорты и вытянутую майку. – И побрейся иди. А то он решит, что я с алкоголиком дружу.

Через десять минут, овеянный ароматом советского «Шипра», будущий кремлевский визитер промаршировал в комнату.

– Фу! – поморщилась я. – И где ты покупаешь этот одеколон? Или ты его из 1974-го притащил?

Он ехидно захихикал:

– А Отец народов твой поди дорогим французским парфюмом пользуется? Или ты к нему не особенно требовательна?

– Ты повыступай мне тут еще! – грозно посмотрела я на него. – Давай думать, во что тебе одеться.

– Ха! – Он на пять секунд исчез в коридоре и вернулся с костюмом в руках. – Это мой парадный наряд. Я его в девяностые по талонам купил.

– Потрясающе! – зааплодировала я. – Одевайся. Мне не терпится это увидеть!

Вместо показательного стриптиза Натаныч сел на пуф:

– Ты понимаешь, что я делаю? Нет, скажи мне, ты таки осознаешь, на какую жертву я иду?

– И в чем же жертва?

Он воздел руки к небу:

– Я же… Я же ненавижу его! Понимаешь? Ненавижу! А если я не сдержусь и его придушу? А?

Расхохотавшись, я махнула рукой:

– Ой! Я бы посмотрела на эту хохму! Да ты просто не представляешь, с кем дело имеешь. Ты там в обморок от страха не упади, впечатлительный ты наш.

– Ты склонна преувеличивать! И потом, ты его идеализируешь, как всякая влюбленная женщина. Вот и весь сказ. А то, что он жлоб, так этого мнения я не изменю!

Натаныч быстро переоделся и стал крутить в руках галстук.

– Слушай, а я как-то забыл… Они там в рубашках с галстуками ходили вообще?

– Нет. Исключительно в косоворотках.

– Очень остроумно! – Он запулил в меня своим тощим галстуком, который, видимо, тоже остался с девяностых годов, и расстроенно сказал: – Ну что ты смотришь на страдания мои, садистка? Завяжи уже его наконец!

Я села и начала сосредоточенно крутить узел. А Натаныч переобулся и, стряхивая с себя пылинки, стал крутиться перед зеркалом. Потом мы вместе затянули ему галстук, и я сказала:

– Так. Возьми с собой прибор с лиловой кнопочкой.

– Это еще зачем?

– Сталин сказал.

– Ага! – Натаныч скептически посмотрел на меня. – Прикажет замерить координаты лубянской камеры, а ты – раз!.. И переместишься туда.

– Не говори ерунды… – Тут я вспомнила про публикацию в «Правде». – Представляешь, он Ежова к стенке поставил!

– Да ты что! И Берию досрочно назначил?

– Нет. Темнит что-то. Ничего не сказал. Ну ладно… Иди уже.

– Подожди, если я прямо так полечу, то меня точно пристрелят! – Он выудил из-под дивана свою медную пластину и посадил меня программировать реальность. – Представляешь, если бы я из-за тебя забыл это сделать? Так бы и очутился, как идиот, в кабинете у того Сталина, который ничего о нас с тобой не знает! То-то он был бы рад! Тогда уж точно отправил бы меня к еще не расстрелянному Ежову…

Он схватил прибор, ввел в компьютер данные, сжал в руках электроды, ткнул в клавиатуру и исчез. А я осталась одиноко сидеть на диване. Время тянулось катастрофически медленно. Я пошла на кухню, сварила кофе. Съела печенье. Посмотрела за окно, чтобы убедиться, что синий шпик по-прежнему дежурит возле будки. Потом вернулась в комнату и легла на диван. Оставалось еще двадцать минут. Я закрыла глаза и поняла, что засыпаю…

– Эй, спящая красавица! – гаркнул Натаныч и сел рядом. – Очнись! Я вернулся.

Я резко села и помотала головой:

– Уф! Я тут от жары сквасилась. А ты давно появился?

– Только что. – Он положил ногу на ногу и сцепил руки на коленке. – Ну… Пообщались мы с вождем твоим драгоценным.

– Объяснил ему, как программа работает?

Натанычу явно хотелось что-то рассказать, но он пыжился и молчал. Наконец, не выдержав, он заявил:

– Нет, он все-таки жлоб, как я и говорил. Но… Ты знаешь, у него мозги варят – мама не горюй! Он мне такие вопросы задавал, я даже и не понял, как он со своим семинарским образованием во всем этом разбирается. Слушай, я подумал… Хорошо все-таки, что он в другой реальности.

– Почему это? – буркнула я.

– Да страшно представить, что будет с миром, когда он с твоей помощью начнет что-то менять. Это кошмар! Если он додумается до чего-то глобального, то результаты могут быть просто сверхъестественные!

– А вы о чем-нибудь кроме программ твоих говорили?

Он помотал головой:

– Он только под конец спросил, действительно ли за мной кто-то следит.

– А ты что сказал?

– Ответил, что имею все основания опасаться.