7 дней в июне - Алексей Ивакин

– Господин Исаев, что вы скажете о сегодняшнем состоянии дел в СС.

Я включил запись.

– Сила Генриха Гиммлера всегда была ограничена, он знал, что национал-социалистское руководство не допустит слияния партийной организации с государственным институтом и создания новой государственной сверхструктуры. Партийное руководство не желало, чтобы какой-то государственный орган, пусть даже возглавляемый верными национал-социалистами, получил возможность вмешиваться в партийные дела.

Создание главного управления имперской безопасности РСХА стало своеобразным компромиссом. Оно возникло 27 сентября 1939 года, но не имело права называться так официально ни в прессе, ни в переписке с другими организациями и учреждениями. Это была внутриорганизационная структура, шеф которой именовался «начальником полиции безопасности и СД». Не произошло и слияния СД с полицией безопасности: партия не допустила ее огосударствления.

Только отделы управлений СД и полиции безопасности вошли в состав главного управления имперской безопасности, продолжая действовать самостоятельно.

Было создано шесть новых управлений.

СД же осталась, таким образом, зависимой от воли партийного руководства. Огосударствления нового аппарата не произошло, за исключением первого и четвертого управлений. Деятельность третьего не вышла за рамки дозволенного, хотя оно и занялось исследованием жизненного пространства. Ему не было дозволено превратиться в некую разведывательную организацию, действующую внутри страны. Олендорф по этому поводу сказал так: «Поскольку рейхсфюрер СС не намеревался создать действенную разведывательную службу, которая имела бы задачу обслуживания внутригосударственной сферы и в деятельности которой столкнулся со многими трудностями, он удовольствовался лишь оформлением внешнего фасада».

А это уже про нас.

«Служба безопасности могла бы превратиться в совсем малозначащую организацию, если бы не Олендорф и его сотрудники, которые пытались расширить сферу своей деятельности, зачастую вопреки соображениям Гиммлера. Это вызвало новые конфликты с партийным руководством, вследствие чего Гиммлер в 1944 году капитулировал перед ним полностью. У СД остались лишь две основные задачи: ведение разведки за рубежом и объединение лиц, которые во время Второй мировой войны возглавляли оперативные группы и спецкоманды, проводившие политический террор и осуществлявшие массовые убийства по расовым признакам в новой Европе Адольфа Гитлера.

Начало этому было положено ещё перед нападением на Польшу.

17 августа 1939 года Франц Гальдер в дневнике записал: „Канарис… Гиммлер. Гейдрих… Оберзальцберг… 150 комплектов польской военной формы и снаряжения… Верхняя Силезия“.

В переводе на нормальный язык это означает: от адмирала Канариса Гальдер узнал о совещании, состоявшемся в гитлеровской резиденции Оберзальцберг, на котором между диктатором и его эсэсовскими приспешниками Гиммлером и Гейдрихом состоялся обмен мнениями о некоем мероприятии, затеянном в Верхней Силезии, и что для этого потребуется 150 комплектов польского обмундирования.

Так начался пролог драмы, стоившей миру 55 миллионов человеческих жизней.

Очень многое мы можем почерпнуть из мемуаров Шелленберга. Ему было 34 года, когда он, сделав головокружительную карьеру, находился в числе руководителей государства, обладающего чудовищной мощью. Очень молодому человеку удалось завладеть правом распоряжаться организацией, крайне важной для государства: разведкой. Всего через несколько месяцев после этого английские офицеры, неустанно допрашивавшие его, выложили ему, что он – всего-навсего незаслуженно переоцененный фаворит режима, не отвечающий ни задачам, стоявшим перед ним, ни исторической обстановке. Полное пренебрежение американцев и англичан было для Шелленберга, пожалуй, самым тяжким ударом. В свое время он играл крупную роль, а теперь, всего через несколько лет, он очутился в положении вышедшего из моды актера, которому никто не хотел верить, что он когда-то был одним из главных персонажей эпохальной трагедии. Однако Шелленберг не бросил игру, он написал мемуары, где раскрыл все секреты тайной разведки Рейха.

– Большое спасибо, завтра мы продолжим беседу с историком Алексеем Исаевым.

Я выключил запись и вытащил катушку с магнитной проволокой из магнитофона.

Ко мне подошёл дежурный оператор.

– Проводите меня быстрее к штурмбанфюреру Штайну, – обратился я к нему.

Через три минуты я сидел в кабинете у Оскара.

– Вот доказательство моих слов, – я выложил перед ним катушку с записью. – И вызови Шелленберга, перед тем как прослушать это.

– Оскар, это бомба, а они выкладывают, как малозначащий эпизод, – продолжил я.

Штайн поднял телефонную трубку и произнёс:

– Сеть притащила улов.

Я внимательно посмотрел на Оскара и спросил:

– Во что ты меня втянул? Наверное, в подвалах гестапо мне было бы гораздо спокойнее, чем здесь.

– У гестапо сейчас нет подвалов, а всех задержанных они сразу расстреливают, даже не оформляя арест, – спокойно ответил Оскар, перебирая на столе бумаги.

В кабинет вошёл Шелленберг и аккуратно закрыл за собой дверь.

– Сидите, Штайн, сейчас можно обойтись без этих условностей. Герр Михайлов, я хочу извиниться перед вами за то, что использовал вас втёмную, но на это были свои причины. Подозревать, что операция вышла из-под контроля, мы начали ещё вчера днём, но когда вечером застрелились два наших эксперта, ситуация потребовала моего личного вмешательства. Вы нам понадобились в роли независимого эксперта. Оскар уже передал мне ваш предварительный вывод, а сейчас я хочу получить от вас железные доказательства.

– Вот ваши железные доказательства, – Указал я на стол. – Там полная структура РСХА.

Шелленберг невозмутимо взял катушку, вставил в магнитофон и включил его.

Стоящий рядом Оскар начал переводить. С каждой минутой лицо оберштурмбанфюрера мрачнело всё сильнее.

– Достаточно – произнёс он и выключил магнитофон. – Ну вот, господин инженер, вы стали причастны к смертельно опасным секретам, о которых знают не более десятка высших чинов Рейха и двести миллионов русских.

– Вот, взгляните, – я протянул ему листок бумаги.

– Что это за список, – спросил Шелленберг.

– Это лица, ведущие сепаратные переговоры с англичанами, а в 44 году они организуют покушение на Фюрера.

– Рейхсфюрер?

Я кивнул: – он знал.

– Записи я не делал и передача была на английском. По-моему, они не придают никакого значения этой информации, – продолжил я.

– Или сознательно дезинформируют нас, – продолжил разговор Оскар.

– Штайн, передайте все наши материалы господину Михайлову, – приказал Шелленберг.

– А вам поручается проанализировать всю информацию и представить мне отчёт к восьми вечера, – он повернулся к двери, но перед тем как открыть дверь остановился. – Дневник Гальдера слишком ненадёжен, вы можете опустить этот эпизод.

Калининградская область. Алексей Кулагин, заместитель командира роты, доктор экономических наук.

Непривычно ранний подъем в шесть утра напомнил мне, что я теперь – в армии. Давненько я не слыхивал команду „П-а-а-адъем!“, которую и сам тут же автоматически продублировал – откуда что взялось! – для своего отделения. Встали, оделись, койки застелили, оправились, умылись, построились… Без необходимости сделать кое-кому мягкий втык за небрежно заправленную постель и не расправленное как следует обмундирование дело не обошлось. Борзеть я не стал – сам не люблю, когда борзеют, но порядок все же надо держать, потому что поблажки „своим“ могут далеко завести, и тогда мы – уже не воинское подразделение, а хрен знает что. Все шло своим заведенным порядком. Завтрак, после завтрака – построение… Вот тут все и началось.

Из воспоминаний рядового батальона морской охраны:

„…Поздно вечером 22.06.1941 года две роты нашего батальона морской охраны перебросили по железной дороге из-под Данцига (Гданьск) в Эльбинг (Эльблонг). Еще до рассвета началась погрузка на суда, стоявшие в гавани. Офицер, стоявший у трапа, все время бормотал под нос ругательства. Проходя мимо, я уловил несколько слов, по которым можно было догадаться, чем недоволен офицер Кригсмарине – его калошу бросают в дело, не завершив ремонт. Уже на судне нам объявили боевой приказ: оказывается, северная часть Восточной Пруссии занята русскими (и когда они только успели? – изумился я тогда), и нам предстоит высадиться на побережье южнее Кёнигсберга, чтобы ударом с тыла поддержать наши части, пробивающиеся к городу от Хайлигенбайля (Мамоново). Наша сборная флотилия, в которую мобилизовали все, что могло двигаться, из числа судов, проходивших ремонт на верфях „Шихау“, прошла вдоль берега безо всякого противодействия со стороны противника. Когда мы начали высадку, уже светало, и совсем недалеко можно было различить контуры городских строений. Кёнигсберг был совсем рядом, но силами восьми рот (собранных не пойми откуда), которые высаживались сейчас на берег, штурмовать город было бессмысленно. Надо было перерезать шоссе и железную дорогу и поддержать удар вермахта от Хайлигенбайля. Повинуясь командам, мы быстро занимали позиции. Внезапно со стороны моря донесся грохот, и горизонт озарила бледная вспышка…“.