Одень свою семью в вельвет и коттон - Дэвид Седарис

Хью захотелось гамбургеров, так что мы – его приятельница Энн, он и я – отправились в заведение под названием «Шарлотка». Дело было в Лос-Анджелесе, городе, которого я не знаю. Некоторые названия мне знакомы по фильмам, но я не знаю, как выглядит Калвер-Сити, Сильвер-Лейк, или Венис-Бич. Мне называют какое-нибудь место, и я плыву по течению, предвкушая сюрпризы.

Я думал, что «Шарлотка» – ресторан, а оказалось, это забегаловка. Никаких столов, одни табуреты вокруг стойки в форме подковы. Мы заказали гамбургеры повару в бумажному колпаке. Пока он их готовил, Энн достала несколько фотографий своего бультерьера. Она профессиональный фотограф, поэтому у нее получились портреты, а не просто снимки. Вот пес выглядывает из-за занавески. А вот пес сидит в кресле, совсем как человек, поглаживая лапой живот. Кажется, его зовут, Гарри.

Когда Энн не снимает свою собаку, она летает по всей стране, выполняя заказы для разных журналов. Накануне она вернулась из Бостона, где фотографировала пожарного по фамилии Бастардо. «Это бастард, и еще ов конце, – рассказывала она. – Смешно, правда?»

Хью рассказал ей о своих соседях в Нормандии. Их фамилия звучит как «жареная задница», но, если не говоришь по-французски, трудно понять, в чем шутка.

– Через черточку пишется, да? – поинтересовалась Энн. – Типа, мисс Жареная вышла замуж за мистера Задницу, или все пишется одним словом?

– Одним, – ответил Хью.

Решив, что разговор некоторое время будет крутиться вокруг этой темы, я решил внести и свою лепту, вспомнив о некоей миссис Бронсон Чарльз, с которой познакомился в Техасе на этой неделе. Будь она помоложе, я бы задумался не о ней, а о ее родителях, которым, вероятно, казалось, что они очень остроумны. Но Бронсон Чарльз было семьдесят лет, а фамилия ей досталась от мужа. Так что это было не смешно, а просто странно: благовоспитанная матрона и киногерои, у которых все перепуталось – пол, имена и характеры. Как, например, у застенчивого парня по имени Тейлор Элизабет.

Энн и Хью познакомились в колледже, и когда принесли наши гамбургеры, они стали вспоминать людей, с которыми учились. «Как этого мальчика звали? Ну, который учился на художественном факультете, Майк или, может, Марк? Он еще встречался с Карен. По-моему, ее звали Карен. Или Кимберли. Ну, ты знаешь, о ком я говорю».

Такой разговор может тянуться часами. За ним Можно не следить, но терпеть его приходится. Я смотрел прямо перед собой, наблюдая, как повар со сломанным носом выкладывает сыр на гамбургеры, а Потом чуть-чуть повернулся влево и начал прислушиваться к разговору двух мужчин, сидевших напротив. В них чувствовалась усталость людей, которые не могут себе позволить выйти на пенсию и будут тянуть лямку, как рабочие лошади, покуда не откинут копыта. На одном из мужчин была футболка с надписью «Флорида», а на другом – шерстяной свитер грубой вязки и толстые вельветовые брюки, как будто погода по ту сторону бутылки с кетчупом была совсем другой. На коленях у него лежала куртка, а перед ним на прилавке стояла пустая чашка из-под кофе и валялась газета. «Про червей читал?» – спросил он.

Он имел в виду контейнер с нематодами – крохотными червями, – недавно обнаруженный на равнине в Техасе. Их забросили в космос на корабле, предназначенном для уничтожения, но им загадочным образом удалось пережить взрыв. Мужчина в свитере потер подбородок и уставился в пространство. «Я вот думал, мы бы эту загадку могли решить в момент, – сказал он. – Если бы только…если бы только заставить этих тварей говорить».

Это прозвучало дико, но я вспомнил, что во время суда над О. Дж. Симпсоном думал то же самое об Аките. «Вызвать ее как свидетеля. А мы послушаем, что она нам расскажет». Мысли вроде этой на какой-то миг кажутся вполне логичными, уместными как единственно возможное решение проблемы, больше никому не пришедшее в голову.

Мужчина в футболке задумался.

– Ну, – сказал он, – даже если бы черви и заговорили, толку бы от этого не было. Ты что, забыл, они же в банке.

– Пожалуй, ты прав.

Мужчины встали, чтобы рассчитаться, и пока они дошли до двери, их места уже заняли другие люди, не знакомые друг другу, – мужчина в элегантном костюме и женщина, которая, не успев сесть, тут же начала что-то читать, кажется, сценарий. Справа от меня Хью решил, что их одноклассницу звали не Карен и не Кимберли, а Кэтрин. Пока я подслушивал разговор соседей, Энн заказала мне кусок пирога. Когда я взял вилку, объяснила мне, что начинать есть пирог надо с верхней хрустящей корочки, постепенно вгрызаясь внутрь.

– А напоследок должен остаться краешек, и на него ты должен загадать желание, – сказала она. – Тебе что, никто никогда этого не говорил?

– Повтори, что ты сказала, пожалуйста.

Она глянула на меня, как смотрят на людей, постоянно бросающих в огонь деньги. Какая бессмыслица! Какая пустая трата! «Ну, лучше поздно, чем никогда», – сказала она и переставила мою тарелку. Когда Энн и Хью возобновили беседу, я подумал обо всех пирогах, съеденных мною за всю жизнь, и о том, что она могла бы быть совсем другой, если бы я загадывал желание на краешек. Прежде всего, я бы не сидел в «Шарлотке», это уж точно. Если б я загадал желание, когда мне было восемь лет, то по сей день охотился бы за египетскими мумиями, выманивал их из гробниц и запирал в прочные железные клетки. А все последующие желания были бы связаны с моим образом жизни: новые башмаки, новый кнут, усовершенствование языка мумий. В том-то и беда с этими желаниями – они заманивают тебя в ловушку. В сказках от них одни неприятности, они раздувают людскую жадность и тщеславие. Лучшее, что можно сделать, – и в этом мораль сей басни – не быть эгоистом и задумать что-нибудь для общего блага, считая при этом, что счастье других сделает счастливым и тебя. Идея неплохая, к ней просто нужно привыкнуть.

Тем временем в «Шарлотке» стало многолюдно. Теперь все места были заняты, и люди, прислонясь к стене, высматривали, кто из посетителей уже готов заплатить и убраться восвояси. Оглядевшись вокруг, я понял, что мы – наиболее подходящие кандидаты. Официант в бумажном колпаке уже убрал обертки от наших гамбургеров, осталась только тарелка с краешком моего пирога. Я пожелал, чтоб люди у стены перестали глазеть на нас, а потом быстро – но недостаточно быстро – попытался взять это желание назад. «Пожалуй, нам пора», – сказал Хью, и они с Энн вытащили свои бумажники. Потом они немного по спорили, кому платить: «Я угощаю – нет, я». А я размышлял о событии, которое могло случиться, истрать я свое желание. Лаборатория, наполненная чувствительными приборами. Люди в белых халатах дрожат, предвкушая чудо. Они наклоняются, пытаясь рас слышать тоненький голосок. «Вообще-то, – говорит червяк, – сейчас я вспоминаю, что действительно видел кое-что подозрительное».

Глава 19. Цыпленок в курятнике

Это была гостиница без дополнительных услуг, из тех, что вполне сгодится, если вы сами оплачиваете счет; но если его оплачивает кто-то другой, у вас возникнет к ней много претензий. Я счет не оплачивал, так что все недостатки, свидетельствующие о полном безразличии тех, кто меня пригласил, сразу бросились в глаза. Ванны не было, только пластиковая душевая кабина, а мыло крошилось и пахло, как средство для мытья посуды. В ночнике у кровати не было лампочки, но этому горю было легко помочь. Стоило только попросить лампочку у портье, но мне не нужна была лампочка. Я хотел чувствовать себя обманутым.

Все началось с того, что авиакомпания потеряла мой багаж. На заполнение формуляров ушло время, и прямо из аэропорта мне пришлось ехать в колледж, что в часе езды на север от Манчестера, где предстояло выступать перед группой студентов. Затем последовал прием и 45-минутный проезд в гостиницу, которая оказалась у черта на куличках. Я приехал в час ночи и обнаружил, что мне зарезервировали комнату в подвале. Поздней ночью это не имело особого значения, но утром все изменилось. Раздвинуть шторы означало выставить себя на обозрение, а нью-гемпширские жители пялились в окно без зазрения совести. Смотреть было не на что, разве что на меня – как я сижу на краешке кровати, прижав к уху телефонную трубку. Представитель авиакомпании поклялся, что за ночь доставит мой чемодан, и когда этого не произошло, я позвонил по бесплатному номеру, напечатанному на обороте моего билета. Мне предложили на выбор – поговорить с машиной или подождать свободного агента. Я выбрал человека, и, прождав восемь минут, повесил трубку, размышляя, на кого бы свалить вину.

– Мне все равно, идет ли речь о моем сыне, моем конгрессмене или о ком угодно. Я просто не одобряю такой стиль жизни, – говорила женщина по имени Одри, позвонившая на местное радио, чтобы поделиться своими соображениями. Скандал вокруг католической церкви не сходил с первых страниц газет уже целую неделю, и когда всех священников разобрали по косточкам, дискуссия переключилась на педофилию вообще, потом на педофилию среди гомосексуалистов, и все сошлись на том, что это – худшее из зол. Легкая тема для радиопередачи, вроде непомерного повышения налогов или массовых убийств. «Что вы думаете о взрослых мужчинах, занимающихся содомией с детьми?»