Держись от меня подальше (СИ) - Сукре Рида

Я и сама не заметила, как издала смешок, зато это не укрылось от всей оставшейся в обеденной зале компании.

— Истеричка, — вынесла безжалостный вердикт моему психическому состоянию милая сестрёнка.

Ну да, у нас тут страсти похлеще, чем в мексиканских сериалах, а я ещё и смешными их нахожу. Если я и была согласна со словами Сони, то Шер, определённо, нет. Он перевёл на неё тяжёлый (весом в целое стадо пасущихся на плантациях бескрайних просторов Африки слонов) взгляд и попросил приказывающим, не терпящим возражений тоном:

— Помолчи.

Соня лишь оскалилась в ответ. Видимо, оценила его старания: обычно мой парень ограничивается лаконичным: «Заткнись!»

— Ты просто испугалась, да, Леночка? — участливо поинтересовался у меня Олли.

Какой же он милый. Я такое неуважение по отношению к его дяде и тёте проявила, а он ещё и защищает меня. За свою доброту мой ДСЧ удостоился уничижительного взгляда Артёма, а мне стало совсем неловко:

— Простите, — буркнула я и, преисполнившись грустных мыслей, решила, что нужно скорее покинуть этот дом. — Я, наверное, пойду.

Возражать никто не стал. Даже наоборот.

— Спасибо за незабываемый ужин, брат, — подмигнул Артём Оливеру.

— Для тебя что угодно, — отозвался тот с тонной приторной патоки в голосе.

— Моё сердце прямо-таки распирает от благодарности…

Такое ощущение, что Шеридан сейчас взмоет в небо, как воздушный шар, и реально лопнет, у него лицо так напряглось, что хотелось кричать и умолять сбросить его мешки, привязанные к борту.

— Ну что ты… Это пустяки для меня, — приложив два пальца к кепке, отсалютовал ему Оливер. — А давай я отвезу сестрёнок домой.

— Ты и так столько всего для меня сделал. Не хочу принуждать тебя и становиться ещё более обязанным.

Да что с вами, парни? Вы намешали супер-пупер малиново-вишнёво-персиковое варенье, приправив его мёдом, и теперь вас перекашивает от переизбытка сахарозы, диатезные вы мои?

— Ты невероятно мил, — саркастично отозвался Шер мультяшно-писклявым голосом. И кого он пытался изобразить?

Обстановка с каждой фразой становилась уж слишком неоднозначной. Создавалось впечатление, что эти два орангутана готовы накинуться друг на друга и покалечить, но лишь в силу эволюции (спасибо, дядюшка Дарвин, что просветили в этом плане, так что мы знаем, что обезьянки в двадцать первом куда более наделены интеллектом, чем их вошедшие в курс истории предки), я даже рискну предположить, что из-за нашего с Сонькой присутствия (да, приматы даже с кое-какими нормами этикета ознакомлены) не дают волю чувствам. А если всё же добавить капельку серьёзности в мои размышления, то даже то, что Артём держит меня за локоть, кажется мне не бессмысленным. Будто моя рука для него сейчас как ошейник для ротвейлера, и если он её отпустит, то уже не сможет держать себя под контролем и случится нечто непоправимое. Но вполне возможно, что он своими действиями чисто на инстинктивном (серьёзный момент, но сложно удержаться и не обратить внимание на то, что приматы очень подвержены инстинктам) уровне пытался удержать меня, якобы я в их негласном споре могла принять сторону своего друга, отвернувшись от любимого? Не спорю, они оба много для меня значат, но заставлять меня выбирать — это жестоко. Хотя не оставлять мне выбора — ещё хуже.

Да что за странные мысли бродят в моей голове сегодня? Надо срочно выбросить из своего сборника всяких глупостей эти странные идейки. В этом мне помог Шер, который не рассчитал свою богатырскую силушку или, если уж продолжить начатое сравнение, — не угадал с размером ошейника, который вдобавок к своему креативному дизайну (в виде сжимающих горло натуральных пальцев) имел фантастическое свойство сжиматься на самом деле. Так что я вновь обратила на себя всеобщее внимание, не сдержав вопля:

— Ай!

— Полегче, Шерри! — чуть ли не накинулся на моего благоверного Оливер, но на его локте повисла хрупкая с виду Сонька:

— Стой! Что ты творишь?

Шер на них даже глаз не поднял:

— Малыш, кажется, я тебя ранил…

Мне до одури приятно слышать ласковые слова от него, именно от него, от человека, который в списке моих фаворитов сейчас занимает даже не первое место — гран-при. Но это же не Артём. Не тот Артём, которого я знаю. Не тот, которому нет ни до кого дела, всегда готовый гарцевать на пике своего эгоцентризма и не проявлять беспокойства ни по какому поводу. Да, где-то приятно слышать о том, что я ему не безразлична, а где-то, в моменты перебора с муси-пуси, становится приторно-жутко и от этого нереально.

На моём лице отразились все оттенки моих мыслей, и Шер от меня отшатнулся.

— Со мной всё в порядке, — поспешила я загладить впечатление.

Что же со мной такое? Я всегда хотела, чтобы он был со мною нежен. И вот это произошло, а я шарахаюсь от его нежности, как дикий сайгак. Что со мной? Может у меня гормоны в его присутствии шалят, громко заявляя о своих традиционных намерениях? Я как подросток. Чудно, теперь я ещё и покраснела.

Уж и не знаю, что он теперь про меня думает.

— А что со мной не так? — заглянув мне в глаза, проникновенно поинтересовался Артём.

— Ты просто псих, — «тонко» подметила Соня, переминаясь с ноги на ногу.

— Какого @Нецензурная речь@ лезешь в чужие разговоры? Тебе кто-то дал на это право? — вызверился Шер.

— Ты сейчас наезжаешь на мою девушку, — спокойным тоном заправского психолога по семейным отношениям попытался образумить его Олли, уперев обе руки о деревянную поверхность стола — вытянутый в длину резной красавец со стоящими вдоль него стульями с высокими спинками.

— А может тебе кто-то дал право на это?

— Мне оно и не нужно. Ты же мой брат. Так что между нами должны царить мир, дружба, жвачка.

— Мне надоело это, — схватил меня за руку Шер. — Уходим, Лен. Я сам отвезу тебя домой.

Он потащил меня к чёрному выходу, я полагаю, потому что вошли мы явно не отсюда. Оливер показал мне жест «адиос» на прощание, Соня показала неприличный жест. Хотя он был скорее обращён не ко мне, а к моей взрывоопасной половинке.

Артём тащил меня вперёд, и я даже не думала сопротивляться, пока мы не оказались на улице, где было всё ещё светло, хотя солнце целеустремлённо двигалось к закату, и это было лишь делом времени, когда оно достигнет пункта назначения, чтобы, не задерживаясь там надолго, вновь продолжить свой бесконечный путь и вернуться. Обычно меня завораживают эти природные явления: смена заката рассветом и, наоборот, смена рассвета закатом, но не сейчас. «Definitely!» — как сказал бы Егор.

И я даже не заметила того, что мы ворвались в прекрасную беседку, выполненную из кованых железных прутьев. Не сейчас. Если я бы заметила, то впечатлилась. И может мой порыв исчерпал бы себя. Сейчас я чувствовала, что просто взорвусь.

— Стой!

Он будто и не услышал меня.

— Остановись!

Вновь игнор.

— Остановись, мать твою, Охренчик! — возопила я во весь голос.

Совместное проживание с Лесей дало о себе знать. Но сейчас это только на руку. Пока он собирал в свою отпавшую челюсть рассыпавшиеся зубы прямо около лавки-качели, обвитой побегами цветущих вьюнков, я не стала останавливаться и терять запал. Если поднести зажжённую спичку к коробку с её собратьями, то они организуют своими «телами» костёр (не будем зацикливаться на масштабах), но если оставить её гореть одну, то она спокойно сгорит дотла. В этот момент, я спичка, которая не хочет гореть в одиночестве.

— Ты просто… просто невозможен… Объясни мне, как можно быть таким разным каждое новое мгновение? — он смотрел на меня и внимательно слушал. При этом в глазах я не могла прочесть ровным счётом ничего: на злости, ни укора, ни интереса, но при этом и безразличия не было. Но он слушал, а значит, я продолжала: — То ты милый, то злой, то ехидный, то добрый, то колючий, как мама-ежиха, защищающая своих отпрысков. Ты бываешь серьёзным тогда, когда это не нужно, но когда нужно — ты шутишь и пускаешь в ход свой сарказм. И что ты за ним пытаешься скрыть? Ты готов наорать и поцеловать одновременно. И знаешь, меня это пугает. Не отталкивает. Нет, ведь я не ухожу. Но безумно пугает, — я заломила руки и замолчала.