Второй шанс. Снайпер - Виктор Мишин

– Мурат, да он уже дохлый, оставь его, хватай лучше автомат, – говоря это, я обвел место боя взглядом. Три тушки, включая нашего «мечтателя», тихо лежали бревнышками. Оставшиеся четверо врагов рассредоточились и укрылись за тонкими деревцами.

Пока я смотрел по сторонам, Мурат освободил руки. Вытянув у дохлого фрица нож, быстро разрезал оставшиеся путы и помог мне. Ползком, подтянувшись к тому месту, где фриц бросил автомат, я поднял его, вытащил из подсумка целый магазин и сменил пустой. Казах орудовал чуть в стороне у другого трупа. Стрельба тем временем несколько успокоилась, фрицы лежали в укрытиях, а напавшие подходить не спешили. Мы с казахом, прикрываясь трупами врагов, внимательно следили за происходящим. Фрицы лежали довольно компактно. Мурат клацнул затвором, привлекая мое внимание. Я посмотрел и увидел, как казах снимает с трупа гранату; обшарив лежащего передо мной противника, сделал то же самое. Вытянув руку в сторону Мурата, показал три пальца, тот кивнул в ответ. Отвинтив колпачок и дернув шнур, стал загибать пальцы, загнув последний, швырнул колотуху к немчуре. Мурат не заставил себя ждать. Грохнуло почти одновременно, и мы сразу бросились вперед. Подбегая, заметил, как Мурат послал очередь из автомата куда-то в сторону. Оказалось, один гитлеровец хотел свалить, не успел. Трое оставшихся чувствовали себя неважно. Один наглухо, граната разорвалась рядом с ним, двое стонали, их без размышлений добили из автоматов.

Повернув головы к лесу, откуда стреляли партизаны, увидели выбегающих вооруженных людей. То, что это партизаны, я понял по манере боя. Ребята спокойно вели перестрелку, не спешили вылезать, а сейчас в этом убедился. Люди были одеты не по форме, а кто в чем.

Обрадоваться мы не успели – не опуская стволов автоматов и винтовок, нас быстренько разоружили подскочившие бойцы.

– Эй, ребят, вы чего? – попробовал возмутиться я, но был остановлен властным жестом.

– Заткнись! Старшина, вяжи их.

– Командир, ты чего творишь? – начал заводиться и казах.

– Товарищ командир, представьтесь, пожалуйста, – я решил не выделываться и вел себя вежливо.

– Сейчас в отряд приведем, там и представишься, – говоривший заржал, – ну и развелось же этих предателей.

– Если посчитали нас предателями, зачем предупредили?

– Случайно, и… Я, кажется, приказал молчать.

– А откуда нам знать, что вы можете приказывать?

– А что ты за овощ такой, что тебе не всякий приказать может? Сдались в плен, теперь помалкивайте. Старшина, долго ты смотреть на них будешь?

Тот, кого назвали старшиной, постоял еще несколько секунд и бросился выполнять приказ. Дядька, явно повидавший на своем веку много всякого, совсем седой, прихрамывая на левую ногу, двигался к нам. По пути он кивнул в нашу сторону пареньку лет двадцати с ППШ в руках. Я их уже ждал. Переглянувшись с Муратом, начали действовать. Когда старшина поднес к моим рукам веревку, а его напарник попытался взять меня за руки, быстрым движением выхватил из рук старшины петлю и накинул ему же на шею. Мурат в это время устранял молодого напарника. Не на смерть, конечно, свои все-таки, никто их убивать не собирался. Я быстрым движением оказался у старшины за спиной и потянул веревку, слегка придушив его. Задохнуться он не сможет, я специально не сразу затянул петлю, он успел сунуть руки. Все оставшиеся вскинули тем временем оружие. Тот, что командовал, побелел от злости:

– Суки, вы чего делаете? Вы себе приговор подписали! – орал он, а я прикидывал, кого он мне напоминает. Точно! Политрука из 235-й стрелковой дивизии, того, что меня нашел, когда я только провалился сюда. Как он на меня тогда ополчился, даже не знаю и за что.

– Не кипиши, я же тебе спокойно предлагал, представься, ты не захотел. Пожелал власть свою показать. Мы не претендуем на твою власть, делайте здесь что хотите. Мы с напарником очень устали, у нас было тяжелое задание. Вам огромное спасибо за помощь, вовремя появились.

– Ты будешь жалеть о том, что сделал!

– Спокойно, командир, или вернее будет – политрук?

У того блеснули глаза. Нехорошо блеснули, такая злость в них стояла, аж мурашки пробежали по телу. Чего он такой злой-то? Может, сам в плену побывал, а теперь отрывается, чтобы страх прикрыть да забыться? И как же мне везет-то на них.

– Я лейтенант государственной безопасности, нахожусь здесь при исполнении. Так как я в подчинении Ставки, вы обязаны представиться. Может, в звании вы и выше, но вот по должности…

– Так я и поверил, лейтенант ГБ, откуда ты тут взялся?

– Товарищ старший политрук, а может, они из Богучара пробирались? Мы ведь слышали, там бой был не слабый, – донеслось до меня, это один из бойцов отряда тихо проговорил на ухо своему командиру.

– Вот, товарищ все правильно понял, а чтобы вы смогли убедиться, товарищ старший политрук, вы шов распорите. Да, да, под ремнем! – я указал одной рукой себе на пояс.

– Посмотри! – велел политрук бойцу, что стоял ближе всех ко мне.

– Не так быстро, оружие опустите, я отпущу вашего старшину, устал он уже, наверное.

Надо отдать должное ребятам партизанского отряда, они спокойно опустили свои стволы, лишь политрук держал ТТ в вытянутой руке.

Я, обойдя старшину, быстренько снял петлю с его шеи, отметил про себя, что и Мурат отпустил своего пленного. Старшина судорожно глотал воздух, придуривается, что ли, или напугался так?

Расстегнув ремень, отогнул край штанов. Дернув посильнее, одной рукой не больно удобно, надорвал шов. Старшина смотрел на меня очень внимательно. Я вынул аккуратно тряпочку с меткой и подал старшине.

– Знаешь, что это такое? – спросил я.

– Догадываюсь, показывали как-то, – кивнул старшина. – Разведка?

– Почти, – уклончиво ответил я и продолжил: – лейтенант Новиков. Там еще сказано о содействии и помощи.

– Товарищ старший политрук, все так и есть, – обратился старшина к командиру.

– Не важно, что там у него написано. О том, что им можно в плен сдаваться, там не указано, – политрук продолжал целиться. – Старшина, я же приказал связать их, я не отменял своего приказа.

– Товарищ старший политрук, свои же? – удивился старшина и не сделал ко мне ни шагу.

– Слушайте, товарищ старший политрук, мои документы вы получили, а теперь предъявите свои. На каком основании вы решили нас задержать?

– На основании того, что ты сдался врагу, – опять затянул свою песню политрук.

Я развел руками. Нет, это не лечится.

– Ну, что ж, давайте тогда собачиться продолжать. Может, выйдет чего из этого.

– Я вас прямо здесь расстреляю и не буду ни с кем собачиться! А ты, старшина, – он повернул голову к седому, – пожалеешь, что не выполнил приказ.

– Да, старшина, жалко мне вас, если приходится с таким идиотом в роли командира служить! – в свою очередь сказал я старшине. А секундой спустя упал на колено. Этот ухарь политрук навскидку выстрелил в меня из пистолета. Так как прицелиться он не посчитал нужным, пуля пролетела, не задев меня, а следующую я уже не дал ему выпустить. Швырнув веревку, которая оставалась у меня в руках, ему в лицо, я рыбкой прыгнул в его сторону. Надо было брать дело в свои руки. Политрук от прилетевшей в него веревки отшатнулся и прозевал момент, когда я оказался рядом с ним. Пробив ему кулаком в грудь, другой рукой вцепился в руку с пистолетом. Пистолет он выронил сразу, так как дышать ему стало тяжело, и думать о другом он явно не спешил. Как ни странно, старшина оказался рядом, но помог он мне, а не своему командиру. На мой вопросительный взгляд ответил просто:

– Ваша тряпочка впечатляет, а его документов я вообще не видел.

– Это как? – спросил я, изумленно глядя на бойца. – Он что, просто представился политруком и начал вас строить?

А дело у них было вообще как в сказке. Неделю назад группа окруженцев из разбитого под Харьковом стрелкового полка встретила в лесу трех человек. Двух рядовых и этого самого политрука. Окруженцами тогда командовал командир роты, капитан Курочкин. Политрук, только появившись, начал показывать свою власть. Люди боялись расправы и были подавлены, слышали уже, как за трусость наказывают. У нас ведь нельзя ни в окружение попасть, ни в плен сдаться. Лучше с голой жопой на танки идти, это поощряется. Политрук подливал масла в огонь, проверял документы, обвинял в трусости. Причем сам никому и никогда своих не показывал. Капитан Курочкин, будучи раненным в руку, как-то странно скончался уже на вторую ночь, и политрук развернулся во всю силу. Дальше стали происходить еще более странные дела. Пробираясь из котла, люди забрели в болото, в глухом лесу было тихо, хоть песни пой. Но вдруг ночью на них вышли немцы, откуда, никто не мог знать. Когда, оторвавшись и зайдя еще глубже в топь, стали осматриваться, не обнаружили одного из бойцов политрука. Решили, что погиб во время атаки немцев. Через три дня пропал и второй, а на четвертый, когда выходили из леса, были атакованы противником. Причем каждый раз кто-нибудь, но замечал, что политрук в стычках не участвует. В итоге из ста сорока человек в живых осталось тридцать шесть. Людям нечего было есть, патронов почти не было, политрук вел и вел их на выход из болот. Они стали подозревать, что что-то не так, но боялись связываться с говнистым политруком. Тот за неделю успел расстрелять, обвиняя в трусости и паникерстве, четверых. Люди после окружения боялись всего, голодные, уставшие, они даже думать не смели о какой-то игре со стороны политрука. Когда решили напасть на егерей, политрук всячески их удерживал, но люди уже не слушали, все тупо хотели есть. Зная, что у немцев всегда есть еда и боеприпасы, они пошли в атаку. Увидев нас, конвоируемых фашистами, политрук и крикнул, только вот, похоже, не нам.