Зеленые холмы Африки - Эрнест Хемингуэй

Дед уверял, что дождь прошел только сегодня. Утром, когда они с вандеробо проходили здесь, вода еще не перехлестывала через запруду. Я был подавлен. Уехать от чудесного, девственного леса, где масаи видели куду на тропе, только для того, чтобы теперь застрять у жалкого ручейка на чужом маисовом поле! Встретить здесь возделанные поля я никак не ожидал и был зол на судьбу. Что ж, придется просить позволения проехать через маис, если только мы вообще сможем перебраться через ручей и подняться на тот берег. Я разулся и пошел вброд, чтобы исследовать дно. Поваленные кусты и деревца образовали на дне плотный настил, и я решил, что с ходу машина без труда проскочит. М'Кола и Камау согласились со мной, и мы полезли наверх взглянуть, что там. Земля была рыхлая, но под сырым верхним слоем она оказалась сухой, и я решил, что мы расчистим путь лопатами, если машина пройдет среди пней. Но прежде, конечно, надо было ее разгрузить.

От хижин к нам шли двое мужчин и мальчик. Когда они приблизились, я сказал: «Джамбо». «Джамбо», — отвечали туземцы, после чего Дед и вандеробо заговорили с ними. Мы с М'Кола переглянулись, и он покачал головой: он не понимал ни слова. «Наверное, наши просят разрешения проехать через маисовое поле», — подумал я. Когда Дед замолчал, двое мужчин подошли к нам, и мы обменялись рукопожатиями.

Они не походили на негров, которых я встречал до этого. Кожа у них была светлее, а у старшего, человека лет пятидесяти, были тонкие губы, почти греческий нос, высокие скулы и большие умные глаза. Держался он со спокойным достоинством и производил впечатление человека очень смышленого. Второй туземец, помоложе, лет тридцати пяти на вид, был очень похож на первого, и я решил, что они братья. Мальчик, по-девичьи красивый, казался застенчивым и глуповатым. Поначалу, увидев его лицо, я принял его за девочку, потому что все они носят какое-то подобие римской тоги из неотбеленной ткани, сколотой на плече и скрадывающей линии тела.

Они продолжали разговаривать с Дедом, и сейчас, когда они стояли рядом, мне бросилось в глаза некоторое сходство между сморщенной физиономией Деда и классическими чертами хозяина шамбы; точно так же наш вандеробо-масай казался жалкой карикатурой на красавцев масаев, которых мы встретили в лесах.

Мы все вместе спустились к ручью, я помог Камау обвязать шины веревками вместо цепей, а старший, «Римлянин», и другие тем временем разгрузили машину и внесли самый тяжелый багаж на крутой берег. Мы с разгона проскочили ручей, подняв тучу брызг, потом, усердно подталкивая машину, одолели половину подъема, но тут машина застряла. Мы рубили кустарник, копали землю и наконец втащили машину наверх, но впереди было еще маисовое поле, и я не представлял себе, куда ехать дальше.

— Куда поедем? — спросил я пожилого Римлянина.

Гаррик перевел мой вопрос, но Римлянин ничего не понял, и на помощь Гаррику пришел Дед.

Римлянин указал влево, на сплошную изгородь у опушки леса.

— Но ведь машина там не пройдет.

— Лагерь, — ответил М'Кола, желая сказать, что мы станем там на ночлег.

— Плохое место, — возразил я.

— Лагерь, — твердо сказал М'Кола, и все закивали головами.

— Лагерь! Лагерь! — подхватил Дед.

— Там будет наш лагерь, — торжественно продекламировал Гаррик.

— Убирайся к черту, — беззлобно сказал я ему. Я пошел к изгороди вместе с Римлянином, без умолку говорившим что-то на непонятном мне языке. М'Кола последовал за мной, остальные погрузили вещи в машину и затем догнали нас. Я читал где-то, что близ покинутых туземных селений не следует разбивать лагерь из-за клещей и других паразитов, и, вспомнив это, решил во что бы то ни стало переменить место. Мы пролезли через пролом в изгороди и увидели за ней постройку из бревен и молодых деревьев, воткнутых в землю и переплетенных ветвями. Жилище это напоминало большой курятник. Римлянин указал рукой на дом, как бы приглашая нас располагаться здесь, и продолжал болтать.

— Клопы, — неодобрительно сказал я, обращаясь к М'Кола на суахили.

— Нет, — ответил он тоном, не допускающим возражений. — Никаких клопов!

— Злые клопы. Много клопов. Зараза.

— Нет клопов, — упорствовал он.

В конце концов М'Кола меня переспорил, и пока Римлянин говорил, — как я надеялся, что-то очень дельное, — подошла машина, остановилась под большим деревом шагах в пятидесяти от изгороди, и туземцы стали выгружать и переносить все необходимое для устройства лагеря. Мою палатку с брезентовым полом раскинули между деревом и «курятником», а я присел на бачок с бензином и завел с Римлянином, Дедом и Гарриком разговор об охоте. Камау и М'Кола тем временем разбивали лагерь, а вандеробо, разинув рот, стоял на одной ноге.

— Где были куду?

— Там. — И он указывает куда-то в сторону.

— Большие?

Римлянин растопыривает руки, чтобы показать, какие у них огромные рога, затем изливает на меня бурный поток красноречия.

При помощи словаря с трудом составляю фразу:

— Где же тот куду, за которым вы следили? Вместо ответа — длинная речь, смысл которой, по-видимому, сводится к тому, что они следили за всеми куду разом.

День уже клонился к вечеру, и небо заволокли тучи. Я вымок до пояса, носки мои пропитались жидкой грязью. Кроме того, я вспотел, толкая машину и работая лопатой.

— Когда начнем? — спросил я.

— Завтра, — ответил Гаррик, даже не потрудившись перевести мой вопрос Римлянину.

— Нет, — возразил я. — Сегодня!

— Завтра, — упорствовал Гаррик. — Сегодня поздно. До темноты один час. — И он указал на мои часы. Я порылся в словаре:

— Будем охотиться сегодня. Последний час — лучший час.

Но Гаррик находил, что куду слишком далеко и мы не успеем вернуться в лагерь. Все это он объяснил жестами, а вслух произнес только:

— Охота завтра.

— Бездельник, — сказал я по-английски. Римлянин и Дед стояли молча. Я ежился: солнце скрылось за тучами, и стало холодно, несмотря на духоту; которая наступила после дождя.

— Дед! — сказал я.

— Что, господин? — откликнулся он. Поспешно листая словарь, я сказал:

— Охота на куду сегодня. Последний час — лучший час. Куду близко?

— Может, и близко.

— Охота сейчас?

Они посовещались между собой.

— Охота завтра, — опять вмешался Гаррик.

— Заткни глотку, актер, — сказал я. — Послушай, Дед, — поохотимся немного сегодня?

— Да, — согласился он, и Римлянин тоже кивнул. — Только немного.

— Хорошо, — сказал я и пошел за сухой рубашкой, фуфайкой и носками.

— Охота сейчас, — сказал я М'Кола.

— Хорошо, — ответил он. — М'узури.

Переобувшись и надев все сухое и чистое, я блаженствовал, сидя на бачке с бензином и попивая разбавленное виски в ожидании Римлянина. Я предчувствовал, что сегодня непременно буду стрелять по куду, и пил для того, чтобы успокоиться. А еще для того, чтобы уберечься от простуды. А еще я пил виски просто так, потому что я его люблю, и хотя настроение у меня было превосходное, от виски оно становилось еще лучше.

Когда вернулся Римлянин, я застегнул башмаки, посмотрел, есть ли патроны в магазине моего ружья, снял с мушки защитный колпачок и продул прицел. Потом я допил виски из оловянной кружки, стоявшей на земле у бачка, и встал, проверив, лежат ли два носовых платка в карманах рубашки.

Появился М'Кола с охотничьим ножом и биноклем Старика.

— А ты оставайся здесь, — сказал я Гаррику.

Он ничего не имел против. Он считал, что глупо выходить на охоту так поздно, и заранее торжествовал, уверенный, что окажется прав. Вандеробо же вызвался пойти с нами.

— Ну и хватит людей, — сказал я, сделав Деду знак остаться, и мы вышли из крааля — впереди Римлянин с копьем, за ним я, следом М'Кола с биноклем и заряженным манлихером, а вандеробо-масай с копьем замыкал шествие.

Был уже шестой час, когда мы двинулись через маисовое поле, затем спустились к ручью, перешли его в сотне шагов выше плотины, где русло суживалось, медленно и осторожно взобрались на крутой противоположный берег, промокнув до пояса среди буйной травы и папоротников. Не прошло и десяти минут, как Римлянин, неожиданно схватив меня за руку, заставил лечь рядом с ним на землю; я сразу дернул затвор винтовки. Затаив дыхание, Римлянин указал на другой берег, и там на опушке леса я увидел большого серого зверя с белыми полосами по бокам и огромными витыми рогами; зверь стоял боком к нам, подняв голову и, видимо, прислушивался. Я вскинул ружье, но мне мешал куст впереди. Чтобы выстрелить поверх него, пришлось бы встать во весь рост.

— Пига, — прошептал М'Кола. Я погрозил ему пальцем и пополз вперед, огибая куст. Я очень боялся спугнуть зверя, прежде чем подползу на выстрел, но не забывал наказа Старика: «Сумейте выждать». Подкравшись поближе, я встал на одно колено, взял куду на мушку и, восхищенный его размерами, твердя себе, что волноваться не надо, что случай самый обыкновенный, по всем правилам выцелил куду чуть пониже лопатки и нажал спуск. Грянул выстрел, куду сделал скачок и кинулся в заросли, но я знал, что не промахнулся. Я выстрелил вторично по серому пятну, мелькавшему среди деревьев. М'Кола орал: «Пига! Пига!», то есть: «Попал! Попал!» — а Римлянин хлопнул меня по плечу, обмотал свою «тогу» вокруг шеи и побежал нагишом, а следом за ним и мы четверо понеслись во весь дух, как гончие, через ручей, вздымая фонтаны воды, и потом вверх по откосу. Голый Римлянин уже продирался впереди сквозь заросли, потом нагнулся и, подняв листок, обрызганный алой кровью, шлепнул меня по спине, а М'Кола крикнул: «Даму! Даму!» — «Кровь! Кровь!» Чуть подальше мы нашли глубокий след, уводивший вправо, и я, на ходу перезаряжая винтовку, вместе со всеми ринулся в полумрак леса, где Римлянин, сбившись было со следа, вдруг снова нашел кровь и дернул меня за руку, заставляя лечь.