Никогда не влюбляйся в повесу - Лиз Карлайл

Они работали, он и Люк, работали до тех пор, пока из пальцев у них не принималась сочиться кровь. Им приходилось терпеть пьяную брань и удары хлыстом, но это было не самое страшное. Муки, которым подвергалась его душа, были гораздо страшнее, и ему приходилось испытывать их намного чаще, чем физическую боль.

Даже сейчас Ротуэлл не понимал, как это произошло. Родители любили их — это было единственное, что он помнил из прежней жизни.

Невиллы всегда были бедны, но это была так называемая благородная бедность. Их отец был обычным деревенским сквайром, мать — шестой дочерью захолустного баронета. Они умерли также просто и незаметно, как и жили, — обоих унесла эпидемия холеры, выкосившая половину деревни.

Никто из их английских родственников не выразил желания взять к себе троих осиротевших ребятишек — даже мать Памелы, леди Бледсо, их тетушка Оливия, одинокая, бессердечная женщина. И в конце концов их отослали в Вест-Индию, где обитал старший брат их покойного отца — злобный, вечно пьяный и жестокий сукин сын, немногим лучше самого дьявола.

Таким было его детство — ни любви, ни родственников, которые имели бы право называться таковыми. Тридцать лет прошло с той поры, а у него так до сих пор и не было дома. Так неужели он настолько глуп, что вообразил, будто эта нынешняя попытка обзавестись семьей изгонит из его дома пустоту, мрак и одиночество, казалось, поселившиеся в нем навсегда?

Расхохотавшись, он снова глянул на бутылку с бренди. Неужто уже дошло до этого? Нет, если его жизнь пуста, так только потому, что он сам сделал ее такой — сознательно и по собственной воле. Даже боль, от которой время от времени у него сводило внутренности, возникла не на пустом месте — такова была цена, которую он должен был платить за тот образ жизни, который он ведет.

Ротуэлл бросился в кресло и еще раз пробежал глазами записку, присланную Памелой. Слова «поставил в очень неловкое положение» и «преступное легкомыслие» снова хлестнули его, как пощечина. А кроме этого, там говорилось еще о «чудовищных оскорблениях» и «немыслимом унижении» — первое, понятное дело, относилось к Кристине Эмброуз, второе — к мадемуазель Маршан.

Ротуэлл задумчиво погладил свежевыбритый подбородок. Он терпеть не мог слышать упреки в свой адрес — пусть даже заслуженные. Но на этот раз его ругал не кто-то, а Памела. К тому же Кристина как-никак приходилась ей золовкой. Ему следовало подумать об этом еще до того, как он водворил мадемуазель Маршан в дом леди Шарп.

Но эта простая мысль даже не приходила ему в голову. Ведь между ним и Кристиной ничего серьезного не было. Каждый из них заводил себе любовников на стороне, да и эти короткие связи были уже в прошлом, а при мысли об их отношениях с Кристиной невольно напрашивалось сравнение со старыми шлепанцами — разношенные, но такие удобные, что рука не поднималась выкинуть их на помойку.

Увы, как выяснилось, сама Кристина смотрела на это по-другому. Ротуэлл вспомнил, как она выбежала из дома Шарпов — глаза сверкали злобой, а в голосе был такой холод, что и кипяток обратился бы в лед. «Ну, ты мне за это заплатишь, Ротуэлл! — прошипела она. — Можешь даже не сомневаться!»

Он подумал, что Камилла куда более опасна для него — благодаря своему самообладанию. Ему нечего бояться — ни вспышек дурного настроения, ни дурацких сцен не будет. Камилла — крепкий орешек. Резкая, он бы даже сказал безжалостная. Забавно встретить почти точную копию самого себя, криво усмехнулся он.

Как бы там ни было, сейчас он рискует не деньгами — он рискует собственным душевным спокойствием. Кто знает, возможно, ему суждено прожить остаток дней со сварливой мегерой. Мегерой, которая не желает, чтобы ее целовали, но при этом мечтает забеременеть. Боже правый, что он наделал?!

Сегодня им предстоит принимать поздравления от членов их семьи — вернее, от тех ее представителей, которых удалось собрать лорду Нэшу и Памеле. Все ожидают, что они с Камиллой будут улыбаться друг другу, может быть, даже отправятся танцевать. Что будут лучиться счастьем и гордостью. Но Ротуэлл не испытывал ничего даже близко похожего на счастье и сильно подозревал, что и мадемуазель Маршан тоже.

Может, все-таки выпить? Ротуэлл поднял глаза и понял, что уже опаздывает. Проклятие! Опаздывает на прием по случаю собственной помолвки!

Впрочем, вряд ли кто этому удивится.

Сидя в элегантной карете лорда и леди Шарп, Камилла нервно разглаживала складки своего атласного травянисто-зеленого платья — скорее бы уж приехать, думала она. Ей не терпелось вновь увидеть лорда Ротуэлла. Возможно, она обязана извиниться перед ним — но и он также должен по меньшей мере дать ей кое-какие объяснения.

О, конечно, если он намерен и дальше иметь любовницу, вряд ли она сможет этому помешать. Но будь она проклята, если позволит этой драной кошке вновь кидать оскорбления ей в лицо — и чем раньше он это поймет, тем проще будет их совместная жизнь.

Глядя прямо перед собой, Камилла твердила себе, что и не думает ревновать к миссис Эмброуз. Ни безупречная, цвета слоновой кости кожа, ни светлые локоны этой дамы не имеют в ее глазах ни малейшей ценности. Но потом она вдруг вспомнила, как губы Ротуэлла прижимались к ее губам, и ту странную, тянущую боль, которую она ощутила в этот миг… и похолодела. Попытавшись отогнать это воспоминание, она повернулась к леди Шарп.

— Как мило со стороны лорда Нэша устроить этот прием, — светским тоном проговорила она. — Но я немного… о, даже не знаю, как это сказать…

— Нервничаете, — подсказала леди Шарп. — Бедное дитя! Еще несколько дней — и вы станете женой человека, которого вы почти не знаете. А сегодня вам предстоит увидеть всех его родственников.

— Oui, madame, — кивнула Камилла. — Немного страшно.

— Страшно, но необходимо. — Перья на элегантной шляпке леди Шарп величественно качнулись. — Там будут мачеха Нэша, вдовствующая леди Нэш, и ее сестра, леди Хенслоу. Кстати, самые большие сплетницы в Лондоне.

— Сплетницы? — переспросила Камилла. — Да, это ухудшает дело.

Графиня подняла пальчик.

— Нет-нет, дорогое дитя, — возразила она. — От сплетен все равно никуда не деться. Зато можно направить их в нужное русло. Завтра все только и будут говорить, что о помолвке Ротуэлла и… увы, о том скандале, который в свое время вызвал побег вашей матушки. Но не больше пяти минут, уверяю вас. А потом, убедившись, что семья Ротуэлла приняла вас с распростертыми объятиями, сплетницы очень скоро забудут о вас — такова участь любой невесты, уверяю вас.

Камилла была вынуждена признать, что определенная логика в этом есть.