Большое приключение. Пепел - Кирилл Клеванский

Почему же тогда легионеры опасались Рэккера и не боялись генерала? И тут Эш понял. Дело вовсе не в том, кто сколько ошейников активировал, а в том, что лейтенант был здесь — «рядом», в любой момент он мог отправить служивого на тот свет, зацепившись взглядом за малейшую провинность. И его опасались. Не боялись, нет, но опасались.

Человек не боится того, что он понимает… А значит, все было просто, легионеры должны перестать понимать Эша.

— «Все просто» — мысленно пожал плечами Эш.

— Легион! — во всю мощь рявкнул баронет. Его голос зазвучал словно горное эхо, баронет и сам не ожидал от себя такого. Пробрало всех. Каждый вытянулся по струнке, а Рэккер замер, бочком уходя с плаца. — Всем на колени!

Генерал спрыгнул с плаца, вставая вровень с отребьям.

— Я! Сказал! На! Колени!

Каждое слово сопровождалось тем, что стоявший рядом с Эшом легионер лишался своего сердца, путем прямого выдирания последнего из грудины. Правая рука баронета стала почти черной от пепла и крови. За спиной лежало ровно четыре тела, в чьих глазах еще не угасли блики жизни. Умирающие видели, как их сердца рассыпаются, сгорая в ладони генерала, но ничего не могли с этим поделать.

Эш убил еще около десятка и только тогда легион рухнул на колени.

— Уперли руки в снег! — рычал генерал. — Руки! В! Снег!

Еще трое пали, зарываясь в снег. Четыре, хотя, почти четыре тысячи человек встали на четвереньки.

— Слушай меня! — голос Эша стал мало похож на человеческий. Даже Рэккер, человек, по меньшей мере, с маниакальными наклонностями, проникся и замер, стараясь исчезнуть из поля зрения красивого юноши, чьи глаза и лицо были мертвы. Ни тени эмоции не промелькнуло на них, в тот момент, когда рука, окутанная пламенем, погружалась в тело очередного легионера. — С сегодняшнего дня вы не люди! Забудьте своих мам, пап, девок, бабок, сестер и братьев! У зверей нет родных! А вы теперь — звери! Звери не могут говорить, пока их не спросят! Звери не могут стоять, пока им не позволят! Звери не могут ходить, пока им не позволят! Запомните эту позу, потому что она станет для вас родней лежачей!

Эш, проходя мимо рядов, то и дело погружал свой посох в спину того или иного осужденного, отправляя дух последнего в небесные чертоги. Ну или в бездну. Баронет не был силен в теологии и не понимал смысла таких слов как «грех» и «благодетель». В конечном счете, ему было плевать.

— Ты! — гаркнул Эш. — Встать!

На ноги вскочил паренек лет шестнадцати — в легионе были и такие. Эш не знал почему, но им жилось хуже, чем остальным. На каждом построении они сверкали новыми синяками, глаза их были пусты, а походка очень странной. Словно у юношей, да какое там — юнцов, постоянно ломило поясницу.

— За что тебя посадили, зверь?

— Я…

Лишь сорвался первый звук с разбитый губ, как юноша упал на снег — его сердце продолжало биться в руке баронета.

— Я не дозволял тебе говорить, зверь! — рявкнул генерал, превращая кровавый комок в пепел.

Эш пошел дальше, все еще не чувствуя, чтобы его боялись. Сейчас люди, стоявшие в позе жующего оленя были растеряны, они потеряли связь с реальность, не понимая, что происходит. Что ж, это первый шаг на пути к страху.

— Ты! Встать!

На ноги поднялся мужик лет сорока. Он был на две головы выше Эша и полтора раза в шире в плечах.

— За что тебя посадили, зверь?

Легионер молчал, вперив взгляд в снег. Со стороны складывалось такое впечатление, будто медведь опасался поворачиваться мордой к оскалившемуся лисенку.

— Почему не говорим, легионер?! — рычал баронет.

Здоровяк хранил молчание. Тогда Эш впервые в жизни кого-то ударил. Он вложил все силы в этот удар. Кулак со свистом ударил в живот бывшему осужденному и тот, выпучив глаза, согнулся пополам и рухнул на колени. Схаркнув кровью, легионер хранил молчание. Командор с удивлением посмотрел на правую руку — он не ожидал подобной силы. Хотя, скорее всего, это просто последствия не самой сытой и спокойной жизни, ослабившей даже такой организм, как у этого «шатуна».

— Молчишь?! — ревел Эш.

Он сыпал удары на сжавшегося в ком подчиненного. Вокруг висела тишина — легионер не смел даже стонать. Когда баронет банально устал размахивать ногой, то распрямился и сказал:

— Встать.

Служивый поднялся. Он шатался, все его лицо распухло, левая рука была сломана, несколько зубов так и остались лежать на снегу. Удивительно, что он вообще стоял. Эш, смотря на это, не испытывал ровным счетом ничего. Он просто не знал, что нужно что-то испытывать. Этому его не учили.

— Дозволяю говорить, зверь. За что тебя осудили?

— Лэр, я убил человека, пытавшегося украсть у меня деньги.

— Насколько мне известно, подобное даже не считается преступлением.

— У меня сложные отношения с местным судьей, — на лице здоровяка показалась кривая, кровавя улыбка. — В детстве я часто ломал ему нос.

Эш, ничего не сказав, пошел дальше. Здоровяк облегченно вздохнул и хотел уже вновь встать на четвереньки, как закричал от боли. Он опустил взгляд и увидел, что из груди у него торчит рука, сжимающая сердце. Генерал зашел со спины…

Легионер падал на снег, а Эш, отряхнув руку от пепла, пошел дальше. Юноша начинал ощущать, что в воздухе зарождается то самое чувство, которое буквально источал первый придворный Архимаг, когда учил баронета — это был страх.

— Ты! Встать!

Очередной легионер вскочил на ноги. Обычный, невзрачный мужичек лет двадцати шести. Острый нос и подбородок, цепкий взгляд.

— Дозволяю говорить, зверь. За что тебя осудили?

— Лэр, я невинов…

Очередной человек падал с прожжённой грудью. Нет, Эш, конечно, слышал, что у кого не спросишь — все невинно осужденные, но не ожидал подобной тупости.

Дальше началась вереница допроса. Легионеры вставали, рассказывали свою историю, а потом падали замертво. Для баронета не имело разницы, будь перед ним юноша, защищавший честь девушки, матерый убийца, вор, охотник, пытавшийся прокормить семью в голодный год, отправишься в королевские угодья, насильник, или просто неудачник. Без системы, без разбора, без какой-либо логики и здравого смысла. Эш выбирал случайного легионера, заставлял его произнести речь, а потом убивал.

Никто не мог понять смысл действий волшебника и его «логику», а непонимание уже через двадцать трупов привело к всеобщему страху. И следующий, кого окликнул Эш, чуть ли не плакал, поднимаясь с колен. Это все, что было нужно генералу. Выслушав речь человека, заживо сжегшего восемь детей, баронет не стал его убивать. Страх уже крепко сжимал сердца легионеров и не было нужды выдирать их из груди. Что же до преступлений — генералу было плевать.