На крыльях мужества - Иван Драченко

...Идем во вражеский тыл. Внизу проплыли Бельцы. Камышовые и кирпичные крыши. Вокзал. Составы. Платформы с танками, орудиями. Цистерны. Садик с маленькой раковиной открытой сцены. Сверкнула ракета, точно пояс, вышитый стеклярусом. Под нами зеленеют виноградники, тянутся холмы, плывут тонкие извилистые черточки дорог. И дальше вполне мирная картина. Но рядом с этой идиллией замечаем и колонны машин, многочисленные огневые точки, отсечные позиции, плотные проволочные заграждения - "спирали Бруно", "пакеты Фельдта". Все надо положить на пленку, запомнить визуально.

Сфотографировав мощные оборонительные рубежи и дороги в районе Яссы Хуши - Роман, берем курс на север вдоль западного берега реки Серет с выходом на Тергул-Фрумос. А тишина такая, что просто оглушает. Правильно говорят - затишье перед бурей. Вот тут-то и попали мы в огненный водоворот. Как шальные снизу откуда-то выскочили четыре "фоккера". На хвостах метки свастики, словно пауки. Их я заметил сразу.

- Командир! - истошно кричит в переговорное устройство Кирилец. Сверху двенадцать "мессеров"!

- Не ошибся? - переспросил Аркадия.

- Если бы, - тяжело выдохнул стрелок.

Да, обстановка складывается тяжелейшая.

"Мессеры" резко вышли на второй "этаж", связали боем Луганского. Ясно: решили отсечь нас от прикрытия. Для дюжины фашистских "мессершмиттов" мы оказались прямо-таки летящими мишенями. "Почему нас Сергей не выручает?" стиснув зубы, я подавил в себе чувство гнева. Посмотрел вверх: там "мессеры" и "яки" сплелись в один клубок.

"Фоккеры" набросились на нас.

- Переходим в "ножницы"! - приказал Косте Круглову.

Возвращаться назад, не выполнив задания?.. Нет это не в наших правилах. Когда перешли на "ножницы", преследование прекратилось: истребители противника забрались метров на 600 выше, стали наблюдать. Но как только поставил самолет горизонтально к земле и начал фотографировать, они молниеносно навалились на нас, норовя зайти в хвост или под ракурсом три четверти атаковать. В глубь вражеской территории шли с боем, применяя "ножницы", назад, после выполнения задания, будем возвращаться, перейдя на бреющий полет.

Посмотрел на высотомер - 600 метров. Надо уходить, любой ценой. На пленке и в голове данные разведки, по сравнению с которыми "фоккер" стоит грош-копейку. Но "мессершмитты", растянув строй истребителей Луганского, сломя голову бросились нас преследовать. Пулеметная очередь прошлась по левой плоскости.

Кирилец, произнося длинную тираду, волчком крутится в задней кабине, бьет из турельной установки короткими очередями по стервятникам, норовящим подстроиться в хвост. По СПУ слышу радостный голос Аркадия:

- Командир! "Мессу" приделали хвост!

Затем он долго кашляет. У меня в кабине тоже дым - едкий, противный. Да, хвост мы "мессу" приделали отличный: он сначала свалился на крыло и, охваченный пламенем, по отвесной траектории заштопорил вниз.

Мимолетная радость за успех тут же сменилась, щемящей болью: Костю Круглова настигла ядовито-оранжевая трасса "эрликона", когда переходили линию фронта на бреющем. "Ильюшина" лизнули языки пламени, и он, минуту назад сильный и, казалось бы, неприступный, беспомощно начал отсчитывать последние метры падения...

Потрясенный случившимся, сдавил пальцами виски, провел рукой по онемевшей коже лица. Двинул сектор газа до отказа, еще ниже притерся к земле.

...Проплыли над крылом Фалешты, дальше - село Егоровка.

Жизнь машины, да и наша собственная, висела на волоске. Несколько раз поперхнулся мотор, на плоскостях густо кучерявилась разодранная фанера.

Слегка вздохнули: преследовавшие "мессершмитты" отстали. Однако наша радость оказалась преждевременной. Откуда-то взявшиеся "фоккеры", стремительно пикируя, стали заходить в хвост.

Мы прижались к макушкам деревьев - отчетливо были видны крыши домов, стожки сена, белые пятна кур... Брызнувшая с "фокке-вульфа" очередь подняла

пыль на земле, самолеты просвистели над нами и ушли с набором высоты.

Эти так запросто не отстанут, если у них есть боеприпасы!

На возвышенности села я приметил церквушку с колокольней, на куполе которой давно почернела зеленая краска. Туда и направил самолет. Едва успел встать под защиту колокольни, как знакомые ФВ-190 вновь полоснули очередью и метнулись вверх.

Что делать? Положил машину в левый вираж и стал наматывать концентрические круги, держа колокольню в центре. Гитлеровцы значительно сократили время разворота и ринулись в атаку. Чувствовалось, что они теряли терпение. Хитрили, бросая машины в неожиданный переворот, стремительно опускались и взмывали вверх. Но выйти на прямую атаку не могли.

У меня от этой карусели закружилась голова, как спицы в колесе, мелькали переплеты стрельчатых окон, нога, лежащая на левой педали, затекла.

"Когда же вы уйдете, проклятые?"

Очереди "фоккеров" стали жидковаты, экономны. Они чуть сами не напоролись на колокольню и стали уходить на запад.

Может, ловчат? Нет, боеприпасы расстреляны, больше делать нечего.

К Бельцам ползли, словно тяжесть машины повисла на плечах. Ее то мотало из стороны в сторону, то, наоборот, - она задирала нос. Стрелка бензиномера подбиралась к красной черте. Штурвал выскальзывал из рук.

Машина неслась сама по себе, чихая и раскачиваясь с крыла на крыло. Потянулся к рукоятке триммера - вроде бы послушалась.

Не помню, сколько времени летел в разбитом, почти неуправляемом самолете. Казалось, очень и очень долго. И еще удивлялся, как это работает мотор, бензонасосы качают из баков горючее, тянет простреленный винт...

Похожий на ощетинившегося ерша, садился на аэродром, не выпуская шасси. Только перекрыл бак и выключил зажигание - "ильюшин" облегченно ухнул вниз, пропахал землю на животе, чуть развернулся и остановился.

В кабине сидел весь оцепенелый. Мозг работал медленно, находился в каком-то состоянии заторможенности. Еле стащил с педали онемевшие ноги, обжигаемые горячим воздухом мотора. Со всех сторон отдавало смесью масла, глицерина, бензина, эмалита. Посмотрел на "ил" со стороны, ни дать ни взять - дуршлаг, но фотокамеры оказались целыми.

Механик Лыхварь только головой покачал:

- Боже мий, як машину покаличыли.

А по аэродрому уже носился капитан Рыбальченко - начальник оперативного отделения штаба авиаполка. Мы с ним всегда находились в тесном контакте, потому что сведения из первых рук получал он. Педантичный, как и все штабники, Афанасий Дмитриевич буквально выжимал из летчиков все: что видели, где были, каковы результаты фотографирования? Кое-кто даже обижался на Рыбальченко за такую дотошность, чертыхаясь в душе: возьми, мол, сам слетай и увидишь, что "там" делается. Афанасий Дмитриевич понимал, из каких перипетий иногда возвращались экипажи, но продолжал делать свое дело: расспрашивал, дешифровал ленты пленок, снимки клеил на карты и делал фотопланшеты, сравнивал данные, составлял боевые донесения.