Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры - Нелли Мартова

– Павлуша – кр-р-расавчик! – прервал ее размышления попугай. – Кр-расавчик!

Инга засыпала ему корм, почистила клетку, налила воды и вернулась к столу. Так как же прилепить эти чертовы прямоугольники?! Кристофоро Коломбо, у нее руки просто не тем концом вставлены. Еще ни одно дело в жизни не получалось у нее так из рук вон плохо, как этот проклятый скрапбукинг. Неужели это – и вправду единственный способ достать Магрина, главного по открыткам? А поговорить с ним нужно во что бы то ни стало. В жизни родителей открылась неизвестная для нее страница, к которой невыносимо хотелось прикоснуться. Как если бы вдруг ее предки оказались королевских кровей, и появилась возможность посетить родовой замок. Хотя теперь, после студенческого альбома, она уже была готова к любым сюрпризам. Но не это главное. «Они могут быть живы, они наверняка живы, но где они?» – эта мысль постоянно пульсировала на заднем фоне, как тихая волнительная музыка, будоражила изнутри, не позволяла отдаваться целиком ни одному делу.

Полночи Инга провела, не вылезая из Интернета. Фамилия Магрин нашлась в первой же поисковой строчке, и какой! Ни много ни мало, «Патриарх русской почтовой открытки»! Однако Спиридон Николаевич Магрин умер еще в конце семидесятых, передав свою коллекцию открыток в музеи Санкт-Петербурга. А собрал он их почти семьсот тысяч! Инга в страшном сне не могла представить себе столько открыток. Где он, интересно знать, складывал их, и как на все это смотрела его жена? К большому сожалению Инги, нигде не говорилось, что Спиридон Николаевич собирал самодельные открытки, везде речь шла об обычных почтовых открытках. Он написал несколько книг о своем увлечении, но вышли они в советские времена, и раздобыть их можно было разве что у букинистов и коллекционеров, и весьма недешево. Инга набрала «Магрин» и «скрапбукинг», потом «Магрин» и «куратор», но поисковая система не выдала ни одного результата. У Магрина-старшего осталась жена, сейчас, должно быть, совсем древняя старушка, о детях в Интернете ничего сказано не было. А кто же тогда господин их любимый директор? Сын? Внук? Правнук? Внучатый племянник? Или тот Магрин к этому вообще никакого отношения не имеет? Она нашла «ИП Магрин» в городском справочнике организаций, но по указанному номеру механический голос отвечал: «Набранный вами номер не существует». Зато нашлись имя-отчество: Магрин Эмиль Евгеньевич. Поискала по базе мобильный телефон, номер нашелся, но все тот же механический голос сообщал: «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети». Значит, остается единственный вариант – сделать эту чертову открытку!

Два часа она безуспешно воевала с бумагой и маркерами, но показать результат ей было бы стыдно даже на уроке труда в третьем классе. Потом она хлопнула себя ладонью по голове и сгребла ворох разноцветного барахла со стола обратно в пакет. Конечно же, в Интернете нашлось городское сообщество любителей скрапбукинга, и, несмотря на поздний час, Инга быстро договорилась приобрести две открытки уже завтра утром по сходной цене и неподалеку от дома. Лавку Магрина «сообщницы» знали прекрасно, но, как и следовало ожидать, с директором никто знаком лично не был. Зато все прекрасно знали дядю Сашу и время от времени прикармливали его домашними пирожками. Естественно, ни о каких магических странностях в среде сообщества не было сказано ни слова. Инга поразилась, как много взрослых женщин увлечены этим идиотским занятием и с воодушевлением обсуждают какие-то листики, колечки, цветные пуговки, ленточки и прочую ерундистику.

Потом Инга с головой погрузилась в чтение и узнала уйму разных любопытных, но бесполезных вещей про скрапбукинг. Одни считали, что скрап родился в уютных гостиных богатых барышень конца девятнадцатого века, другие полагали, что родоначальник скрапа – дембельский альбом, третьи рассказывали, что первым скрапбукером был Марк Твен, правда, во всех эти историях речь шла об альбомах с картинками и фотографиями. С открытками ручной работы дело обстояло еще хуже, потому что они брали свое начало еще в Древнем Китае. В Европе они стали популярными в середине девятнадцатого века, а почти весь двадцатый век люди довольствовались стандартными типографскими открытками. И только в самом его конце, в восьмидесятых, самодельные открытки снова стали популярными. Интересно, а вот эти альбомы и открытки с оживающими воспоминаниями, их кто и когда придумал? И узнает ли она когда-нибудь об этом?

Спать Инга легла в четвертом часу утра, когда щелка между слипающимися веками стала такой узенькой, что разглядеть экран было уже невозможно. А в девять ноль-ноль пронзительной трелью разорвал сон будильник.

– Дуррра! – заверещал Павлуша, который терпеть не мог будильник.

Инга быстро собралась, даже не позавтракала. Через полчаса она уже держала в руках готовые открытки. Ничего себе цена – триста рублей за кусок картона! Нет, открытки, на чей-то вкус, может быть, и симпатичные, но все эти умильно-романтические рюшечки с бантиками Инге никогда не нравились. Что-то в них было из детства, от тех причесанных девочек в платьицах, которые наряжали кукол, пока Инга мастерила лук со стрелами и рисовала себе маминой помадой индейскую раскраску на лице. Но, конечно, они все равно были на порядок лучше тех жалких поделок, что выходили у Инги. По крайней мере не стыдно показать.

Инга поблагодарила авторшу открыток и помчалась в магазин. Пробегая второй этаж, удивилась: а что это стало с «Дворцом связи»? Витрины разбиты, на полу – настоящая помойка, все вокруг оцеплено ленточкой, еще и милиционер дежурит. Ограбили, что ли?

Дядя Саша сидел за прилавком и кутался в шарф, как будто и пяти минут не прошло, как она его оставила.

– А, милая барышня! Неужели сделали открытку?

– Две, – гордо сообщила Инга и выложила свои приобретения.

И не покраснела. Врать нехорошо, но если очень хочется, то можно. Он мельком бросил на них взгляд, хмыкнул себе в шарф и сказал:

– Красиво. Очень даже. Прямо не ожидал от вас.

Она просияла. Ну вот, доберется она скоро до господина их любимого директора! И тогда наверняка… нет, лучше ничего не загадывать.

– Но не пойдет, – продолжил дядя Саша. – Для нашего любимого директора – не пойдет! Можете своему молодому человеку подарить.

– Но почему? – Инга надула щеки. – Вы же сами сказали, красиво!

– Во-первых, – вздохнул дядя Саша. – Ножницы. Я же просил вас пользоваться ножницами с бабочками. Во-вторых, и это самое главное, жизни в них нет. Они мертвые.

– Как это – мертвые? – удивилась Инга.

– Милая барышня, вы же прекрасно знаете, о чем я говорю, иначе не пришли бы сюда вчера.

– И как же я должна сделать их живыми?

– Этого я вам сказать не могу, – он развел руками. – И не смог бы, даже если бы захотел.

Ну вот, здрасьте жопа новый год. И какой тогда во всем этом был смысл? Он что, нарочно над ней издевается? По всей видимости, лицо ее было очень выразительным, потому что дядя Саша мягко улыбнулся и начал объяснять:

– Вы совершенно точно так никогда и не узнаете, можете ли создавать живые открытки, пока не возьмете в руки ножницы с бабочками.

– А может, я вам заплачу, и вы мне дадите телефончик или адресок вашего господина директора?

– Он просто не будет с вами разговаривать, – пожал плечами дядя Саша. – К тому же мне совсем не нужны ваши деньги.

Он тяжело вздохнул, отчего стал еще больше похож на ослика Иа, и добавил:

– Кстати, советую вам поторопиться. Насколько мне известно, послезавтра наш любимый господин директор собирается в командировку, на выставку.

– Я сегодня еще приду! – твердо сказала Инга, забрала свои открытки и развернулась, стукнув каблуками.

Она бежала по улице, залитой солнечным светом, а люди вокруг радовались редкому теплому деньку, который вдруг подарила проказница-осень, и никуда не спешили. Ингу раздражали медленно бредущие парочки и мамочки с колясками, их приходилось обгонять, одновременно огибать лужи, и это отвлекало ее, мешало сосредоточиться. Интересно, что труднее – уломать тетю Марту одолжить эти чертовы ножницы или Дину Львовну? Первая просто сумасшедшая, а для второй – это память о матери. С другой стороны, можно пойти к Дине Львовне, вроде бы женщина она адекватная, и попросить ее что-то вырезать прямо там. М-да, и как на это должен реагировать нормальный человек? Психиатрическую бригаду с милицией вместе не вызовет? И вообще, ну откуда, откуда этот старый хрен может знать, какими именно ножницами она пользовалась? Вот ведь вредный, а, ну неужели ему трудно телефон сказать?

Если мама сама сделала альбом и эту открытку с каруселью, значит, у нее тоже должны быть такие ножницы? Или она взяла их с собой в Ниццу?

Инга снова устроила обыск в квартире родителей. Проклинала залежи книг в кабинете отца, чихала от пыли, находила с детства забытые вещицы, хмурилась и прятала их обратно, перевернула все вверх дном. Телевизор тихо бубнил что-то о приближении выборов и повышении цен на молочные продукты. Ингу отвлекла фраза диктора: