Мозг отправьте по адресу... - Моника Спивак

Был крайне подвижен. «Володя в детстве был очень подвижной, худощавый, загорелый мальчик». Это качество сохранилось на всю жизнь. Очень любил ходить. Почти все, что написано М., написано им на ходу. Синякова-Асеева говорит по этому поводу: «Писал он всегда на улице: никогда я не видала его за письменным столом».[283] Каменский подтверждает, что М. писал все свои вещи на ходу. «Возможно, – говорит он, – что это была привычка, выработавшаяся вследствие известных бытовых условий». Следует иметь при этом в виду, что М. написано около 250 печатных листов, из которых на прозу (а прозу он тоже обдумывал на ходу) падает не больше 10 %. Потребность в движении у М. была так велика, что, например, выйдя из тюрьмы, он, «как застоявшийся жеребенок», в одной курточке бегал по Садовым, где теперь трамвайное кольцо «Б» (Асеев).

Наряду со всем этим на М., особенно в последние годы его жизни, находили моменты «тишины». По несколько минут он сидел тогда совершенно неподвижно, погруженный в глубокую задумчивость, со взором, устремленным в одну точку – обычно несколько в сторону и вниз.

Ходил М. быстро, размашистыми большими шагами, сильно вынося вперед то левое, то правое плечо. «Очень любил ходить по Москве и знал Москву вдоль и поперек». Асеев вспоминает, что однажды он шел с М. по шпалам из Пушкино в Перловку. «Маяковский, – говорит Асеев, – начал шагать через одну шпалу, я – через две. Так заспорили – кто скорее. Шли громадными шагами, и уже у самой Перловки, когда я начал обгонять, он не выдержал и в азарте – выиграть! – скатился с откоса железнодорожной насыпи». Асеев – небольшого роста, и ему шагать через две шпалы было трудно, как трудно было и М. при его походке и росте шагать через одну шпалу. В этом и заключался интерес соревнования. При всей своей массивности М. был настолько подвижен, что не задумался, как мы видим, лечь на землю, а затем кубарем скатиться вниз, только бы опередить своего не очень рослого, но ловкого приятеля.[284]

Все его движения были хорошо скоординированы, быстры и точны. Производивший исследование комбинаторной одаренности М. врач описывает его в момент исследования так: «Рот сжат, глаза прищурены, мимика и поза прицела. Экспериментатор едва успевает щелкать секундомером. Ни одного неправильного поворота, ни одного лишнего движения. Расчет и движения совершенно точны».

В гневе движения М. становились особенно быстрыми и экспрессивными. Он начинал метаться по эстраде, по комнате. А если и стоял на одном месте, то так или иначе двигался всем корпусом. «Маяковский был взбешен. Он так раскачивался, держась за пюпитр, что, казалось, вот-вот перепрыгнет через него и бросится на публику».

Движения М. были прежде всего широки и свободны. При ходьбе М. сильно размахивал руками, любил всячески играть с палкой. «Он размахивал руками, разгребая толпу напрямик» (Спасский[285]).

На ногах М. держался твердо, любил монументальные устойчивые позы (см. фотографии в архиве Института). Никаких указаний на падения, тем более частые, никогда ни от кого мы не слыхали. При ходьбе он легко и прямо нес свое крупное тело, не покачиваясь и не обнаруживая никаких других нарушений походки. При своей любви к движению и тяжелом весе М. быстро изнашивал обувь, а потому очень ценил хорошие, из прочной кожи ботинки. Никулин рассказывает: «Носки его башмаков были подбиты стальными пластинками. Это была добротная, прочная и удобная обувь». Ценил также ботинки еще и потому, что ими, в случае нападения, которого М. при своей мнительности всегда опасался, можно было «хорошо поддать» нападающему.[286] Московское охранное отделение о походке юноши Маяковского пишет: «Походка ровная, большой шаг. Осанка (выправка корпуса, манера держаться) свободная»108.

Принужденный зачастую ограничивать себя в движениях (чтобы не задеть чего-нибудь в небольшой комнате и т. п.), М. мог временами казаться неуклюжим. Но это была лишь относительная неуклюжесть большого существа, которое в свободных условиях оказывается и быстрым, и ловким.

Гимнастикой и спортом М. не занимался. По этому поводу школьный товарищ сообщает: «Маяковский с удовольствием смотрел на разные игры, сам в них, однако, участия не принимал, так как не имел ни воли, ни усидчивости заниматься физическим развитием. Возможно, впрочем, что этому мешало очень тяжелое материальное положение. Покупка ботинок была для М. событием, о теннисных же туфлях он не мог и мечтать». Живя на юге, М. – мальчик долгое время не имел никакого представления о коньках, лыжах и т. п. Даже лодки М. увидал в первый раз лишь в 8-летнем возрасте, когда ездил с отцом в Сухум. По быстрой горной Ханис-Цхали никто на лодках не ездил (мать и сестры). Впоследствии лодку (но не гребной спорт) М. очень полюбил. «Гонял в лодке по Патриаршим прудам» («Я сам»[287]).

К танцам никакого влечения М. не имел. Однако в последние годы жизни женщины, которыми М. интересовался, научили его танцевать фокстрот и т. п.

В детстве любил игры, связанные с риском, – лазить по крутым, обрывистым скалам или по деревьям (мать и сестры). Вообще подвижные игры (городки, кегли) М. любил до конца жизни и играл в них с увлечением, когда бывал где-нибудь на даче или в саду. Таким образом, и здесь сказывалась нелюбовь М. к тому, что требует методических занятий и тренировки (спорт, гимнастика), при любви его к свободным движениям. Из более или менее «камерных» игр, связанных с движением, М. очень любил бильярд.

В юношеские годы М. увлекался переплетным делом. «Любовно переплетал Энгельса, Гегеля» («Я сам»[288]). Занимался также столярным ремеслом.

Тонкую работу М. выполнял хорошо и навыки к ней усваивал быстро. Известно, что он выпиливал и выжигал по дереву, раскрашивал мелкие вещицы (пасхальные «писанки», рамки для портретов и пр.), однако делал он все это не столько по внутреннему влечению, сколько из материальной нужды, ради заработка. Когда впоследствии условия жизни М. изменились к лучшему и он стал хорошо зарабатывать литературным трудом, он никогда больше к этим занятиям не возвращался.

Мимику М., его жестикуляцию вялыми или бедными назвать нельзя, но они были несколько однообразны. Крупные черты лица, тяжелая челюсть, глубоко сидящие в орбитах глаза – все это могло ограничивать живость мимики М., делать ее несколько монотонной, не мешая ей в то же время быть очень выразительной (яркая экспрессия гнева или характерное для М. выражение угрюмой сосредоточенности, вызвавшее у него даже постоянную глубокую складку на лбу). «Особенностей жестикуляции, гримас, мимики и т. п. у М. не наблюдается», – писала в свое время охранка про Маяковского-юношу. Впоследствии значительную роль в мимике М. играла нижняя челюсть. Он имел, например, привычку «хлопать» ею, сильно щелкая при этом зубами. «… У него была привычка растягивать губы, когда он говорил и хотел, чтобы его правильно поняли» (Никулин). «У Маяковского была привычка кривить рот, складывая его в презрительно-ироническую улыбку» (Кассиль). Л.Ю. Брик отмечает, что мимика М. всегда соответствовала переживаниям.

Жестикуляция М., подобно остальным его движениям, была более выразительной и более оживленной, чем мимика.

М. была свойственна непринужденная, открытая улыбка. «Широкий рот его при этом растягивался еще больше; папироса сползала к уголкам губ» (Кассиль).

В последнее время на его лице все чаще появлялась ироническая или даже саркастическая, язвительная усмешка. М. стал улыбаться значительно реже, и почти на всех позднейших его фотографиях мы видим его сумрачным, сосредоточенным, как бы погруженным в раздумье. «Хмурый, декабрый», – говорит он сам о себе.[289] Единственная (из многих десятков) фотография, на которой мы видели М., улыбающимся мягкой, светлой улыбкой, – это его фотография с собакой на руках.[290] Быть может, тут сказалась любовь М. к животным и его снисходительная нежность к существам слабым (дети и проч.).

Смеялся М. не часто, реже, чем улыбался. Смех его носил характер благодушного, на низких нотах «рычания».

Одним из излюбленных жестов М. был жест «дирижирования», видимо связанный с процессом творчества (сочинения стихов). Опустив руку вниз, М. коротким движением кисти отбивал такт. Он любил закладывать пальцы в проймы жилета. Поглаживал свою стриженую голову рукою против волос. Желая утихомирить взволнованную (как всегда на его выступлениях) аудиторию, плавным движением простирал руку вперед. «М. через весь стол протянул мне свою длинную лапищу» (Бромберг).

Он коротко, не сильно, но и не вяло пожимал руку человека, с которым здоровался. Никогда не тряс чужую руку и не имел привычки задерживать ее в своей руке. Вообще к рукопожатию М. относился серьезно. Известно несколько случаев, когда он демонстративно не подавал руки людям, с которыми ссорился. Он делал при этом картинный жест: описывал рукой плавную дугу и закладывал руку за спину. Из присущей ему мнительности вообще – здоровался за руку с большим разбором. В моменты же эпидемий и вовсе не подавал руки никому, нося даже на борту пиджака специальный значок «Свободен от рукопожатия».