Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота (Том 1) - Георгий Шавельский

- Верю, но разве можно что-либо с ним сделать? - ответил мне великий князь.

- Архиепископ Евлогий недоумевает: нужно ли ему ехать в Перемышль для встречи Государя, - обратился я.

- Нечего ему там делать. Вы встретите, - был ответ великого князя.

По пути в Перемышль Государь задержался на смотру VIII армии. После смотра командующий армией генерал Брусилов был пожалован званием генерал-адъютанта. Рассказывали, что, принимая от Государя генерал-адъютантские погоны и аксельбанты, Брусилов на глазах у всех поцеловал руку Государя.

{178} В Перемышле, после встречи Государя, также был парадный обед в крепостном военном собрании. Общее внимание тут привлекала преждевременно заготовленная для памятника "победителю" статуя коменданта крепости Перемышль генерала Кусманека.

На другой день Государь с великим князем и большой свитой осматривал форты крепости Перемышль, а затем на автомобиле отбыл во Львов и в тот же день поездом - из Львова обратно в Россию.

Утром 12-го апреля оба поезда, царский и великокняжеский, остановились на ст. Броды. Было воскресенье. Я с доктором великого князя Маламой отправились к литургии в униатскую церковь. Церковь в общем имела совсем православный вид: трехярусный иконостас, нашего письма иконы. Служил православный русский священник; пели по-униатски; большинство песнопений пелись всей церковью. Меня особенно удивили песнопения:

"Ангел вопияше" и "Отче наш", исполненные всей церковью особым вычурным напевом чрезвычайно красиво и стройно. Многие из молящихся, особенно женщины, стояли с молитвенниками, по которым следили за богослужением. Церковь была полна народу. Порядок был образцовый. Вся обстановка службы создавала торжественное молитвенное настроение.

- И наши хотят еще учить их, когда нам надо от них учиться? обратился ко мне доктор, когда мы выходили из церкви.

На паперти храма мы остановились.

- Где же ваш униатский священник? - спросил я у одной средних лет женщины.

- Тикае до Вены, - отвечала она.

- Что ж, вы привыкли к новому священнику?

- А чего не привыкнуть?

- Да он же не похож на вашего прежнего: он с длинными волосами, бородой и в рясе.

{179} - Так что ж? Наш, як папа, а этот як Христос...

- Кого же они - Евлогий и др. - присоединяют? Зачем, от чего присоединяют? - волновался доктор, давно возмущавшийся воссоединительными операциями архиепископа Евлогия. Я молчал.

Когда мы подходили к поездам, там на площадке около них стояли: Государь, беседовавший с великим князем Петром Николаевичем, а невдалеке от него великий князь Николай Николаевич с свитским генералом Б. М. Петрово-Соловово, только что вернувшимся из поездки по Галиции. Великий князь, увидев меня, подозвал к себе.

- Вы говорили с Петрово-Соловово? - спросил он меня.

- Нет, ваше высочество. После возвращения Б. М. из поездки я только сейчас его вижу, - ответил я.

- Удивительно! Петрово-Соловово объехал всю Галицию и везде интересовался ходом воссоединения. Теперь он рассказывает мне о воссоединении точь-в-точь то, что вы уже не раз мне докладывали. Вот что... Сейчас я скажу Государю, чтобы он поговорил с вами. Вы ему скажите всю правду.

Сказав это, великий князь быстро повернулся и подошел к Государю. Минуты через две великий князь позвал меня. Я подошел.

- Вот, ваше величество, о. Георгий пусть доложит вам, - сказал великий князь.

- Пойдемте, - обратился ко мне Государь. Мы вдвоем пошли по перрону вокзала.

- Скажите мне откровенно ваше мнение о воссоединении униатов в Галиции, - сказал мне Государь.

Я начал с того, что я раньше научно изучил униатский вопрос и, поэтому, мне, может быть, лучше, чем другим, видны ошибки и промахи в этом деле. Дальше я подробно разъяснил Государю, что и на родной {180} территории и в мирное время такие ошибки приводили к бунтам и вооруженным столкновениям и что тем более они опасны теперь - в военное время, и совсем нежелательны в виду международных отношений, так как союзники наши французы и италианцы - католики. Затем я постарался раскрыть, в чем именно ошибочно производящееся воссоединение: тактически оно ведется неправильно; по настоящей военной поре оно совсем не своевременно; для воссоединяемых крайне опасно, ввиду возможности перехода территории опять в руки австрийцев; для церкви оно может оказаться бесславным. Сказал я Государю и о том, что, насколько мне известно, и верховное командование, и военачальники, и духовенство военное с еп. Трифоном во главе, и гражданская власть края - в лице генерал-губернатора единодушно считают происходящее воссоединение и несвоевременным, и опасным. Я говорил с жаром, с увлечением. Государь напряженно слушал меня. Мы несколько раз взад и вперед прошлись по перрону.

- Что же, по-вашему надо сделать? - спросил меня Государь, когда я кончил свою речь.

- Архиепископ Евлогий достойнейший человек, но в данном случае он взял неверный курс, которого он не хочет изменить, так как, кажется, он крепко верит в правоту принятого им направления. Его поэтому надо вернуть в Волынскую епархию, которая, кстати, очень нуждается в личном присутствии своего архипастыря, а униатское дело поручить другому, - ответил я.

- Кому же? - спросил Государь.

- Я не смею указывать определенное лицо. Но, может быть, с этим делом справился бы трудящийся теперь в армии, тут в Галиции, еп. Трифон. Он ориентирован в местной обстановке и, по моему мнению, держится совершенно правильного взгляда на здешнее унианство, - ответил я.

- Отлично! Заряженный вашим докладом, я поеду {181} в Петроград и там сделаю, как сказали вы, - были последние слова Государя. На этом мы расстались.

От Государя я подошел к Верховному, который в это время разговаривал с генералом Г. А. Бобринским, генерал-губернатором Галиции. Я подробно рассказал о беседе с царем. "Отлично!" - сказал великий князь, а граф Бобринский чуть не со слезами обнял меня. "Вы разрешили самый тяжелый и запутанный вопрос в Галицийском управлении", - сказал он мне.

После завтрака в царском поезде Государь уехал в Петроград, а поезд великого князя направился к Ставке. Когда мы сели обедать, великий князь говорит мне:

- Ну, и произвели же вы сегодня впечатление на Государя. Он сказал мне: "Отец Георгий совершенно перевернул у меня взгляд на униатский вопрос в Галиции".

Что же дальше было?

6-го мая архиепископу Евлогию, в награду за воссоединительные труды, высочайше был пожалован бриллиантовый крест на клобук - высшая награда для архиепископа, тем более для молодого: ему тогда не было и 50 лет. Униатское галицийское дело, конечно, было оставлено в прежнем положении.

А 9 мая началось наступление немцев, закончившееся очищением от наших войск почти всей Галиции.

Все воссоединители бежали. Один из них - священник Каркадиновский, законоучитель Витебского учительского института, во время войны служивший в Галиции с архиепископом Евлогием - рассказывал мне, что воссоединенные часто провожали их проклятиями.

Бежало и много воссоединенных. Говорили, что будто бы до 80 тысяч галичан после этого разбрелись по Волыни, Дону и другим местам. Рассказывали также, что до 40 тысяч из оставшихся на месте погибли на виселицах и от расстрелов.

{182} Огромный процент среди них составляли воссоединенные...

Галицийское воссоединение показало, что ревность не по разуму весьма опасна, ибо она побуждает и умных людей творить большие глупости.

{185}

X

Первый приезд Государя в Ставку

После увольнения генерала Жилинского от должности Главнокомандующего Северо-западным фронтом и отъезда его в Петроград, для "реабилитации", в Ставке говорили: "Жилинский уехал, чтобы усилить коалицию врагов Верховного". В этой коалиции считали: военного министра генерала Сухомлинова, дворцового коменданта генерала Воейкова и некоторых штатских министров. "Коалиция", будто бы, настойчиво добивалась скомпрометировать и, если удастся, свалить Верховного. На стороне "коалиции" всецело был Распутин; плану "коалиции" сочувствовала молодая Императрица.

Отношения между великим князем и генералом Сухомлиновым еще до войны были в корне испорчены. Очень скоро после начала войны обнаружившаяся наша неподготовленность к войне (особенно в области технических средств) заставила великого князя открыто обвинять военного министра, что, в свою очередь, не могло возбудить лучших чувств у последнего к первому. А наши неудачи в Пруссии дали основания военному министру обвинять Верховного.

С генералом Воейковым до назначения его дворцовым комендантом у великого князя были самые лучшие отношения. Своей карьерой генерал Воейков во многом был обязан великому князю. Последний, между прочим, провел его в командиры лейб-гвардии Гусарского полка. Честный и благородный старик, министр двора гр. Фредерикс, на дочери которого был женат генерал Воейков, коснувшись как-то в 1916 году отношений своего зятя к великому князю, резко осуждал его за черную неблагодарность. После назначения Воейкова дворцовым комендантом отношения между ним и великим князем {186} совершенно испортились. Учел ли ловкий царедворец, что теперь ему не выгодно дружить с великим князем, дом которого был одиозен для царской семьи, или были другие какие-либо причины, положившие конец прежней дружбе, но в данное время генерал Воейков был одним из самых опасных врагов великого князя. В Ставке говорили, что "коалиция" настойчиво, искусно и смело ведет поход против Верховного. Сторонники великого князя были, поэтому, очень огорчены тем, что за первые три месяца войны Государь не нашел нужным посетить Ставку. Специалисты по разгадыванию событий видели в этом опалу. У многих, поэтому, отлегло от сердца, когда разнеслась весть, что Государь едет в Ставку. "Приедет, с глазу на глаз переговорит с великим князем, и все недоумения рассеются, интриги падут", - так думал не я один.