Спасительная любовь - Эйлин Драйер

Она напряглась. Побелела. Кивнув Харперу, который шел следом за ней, она подождала, чтобы он вышел и закрыла за ним дверь. Какая она тоненькая, подумал он.

— Ты скоро сам вспомнишь, — сказала она. — Очень похоже на то.

— Нет! — Он закрыл глаза и прижал к ним ладони, пытаясь избавиться от картин, которые всплывали в его памяти. Его мир вдруг перевернулся, воспоминания лгали. Он даже не знал, о чем спрашивать.

И он решил атаковать.

— Насколько ты похудела?

Он открыл глаза и увидел, что она застыла, прижав стиснутые руки к груди.

— Я не знаю. На стоун, может быть.

— Может быть, на два. Почему? И с какой стати ты носишь это отвратительное платье? Ты графиня, черт побери. Почему ты выглядишь как недоедающая гувернантка? Что ты скрываешь от меня?

Она пожала плечами:

— Думаю, совсем немного.

Он сделал ей больно. Он видел это по ее глазам. Он никогда в жизни не обижал Ливви. Но если это так, кто такая Мими?

Должно быть, он сказал это вслух, потому что Ливви вздрогнула.

— Так ты вспомнил ее? — спросила она. Он потрясенно смотрел на Оливию.

— Ты не удивлена.

Она не отвела глаз.

— Когда у тебя была высокая температура, ты часто звал ее.

— Но это абсурд. Я не знаю никого по имени Мими.

С грудями, которые хотелось воспевать. С задорной улыбкой, которая была открыта всему миру. Ему снова что-то привиделось. Что с ним происходит?

— Мне кажется, ты знаешь ее, — сказала Оливия и села на стул у кровати. — Расскажи, что ты вспомнил.

Только сейчас Джек заметил, как сильно она сжала руки.

— Нет. — Он снова потер лоб, как если бы хотел стереть всплывающие в памяти картины. — Это невозможно. Я бы никогда… никогда…

И все же он испытывал стыд и чувство вины. Ему очень хотелось вернуть это смеющееся юное лицо.

Но он не собирался говорить об этом Оливии. Словно услышав его, она вздохнула.

— У нас с тобой кое-что произошло, — произнесла она бесцветным голосом и отвернулась. — Ты на какое-то время… уезжал.

— Как долго меня не было?

Она пожала плечами, так и не взглянув на него.

— Некоторое время.

Остальное он прочел по ее виду. «Достаточно долго, чтобы повстречать Мими, кем бы она ни была».

— Что ты помнишь из сражения? — спросила Оливия, и лицо ее при этом осталось странно неподвижным, отчего он почувствовал себя еще хуже.

Он вспомнил, что на нем была французская форма, что он слышал, как грохотали пушки и раздирали воздух выстрелы тысяч мушкетов. Еще там были лошади.

— Пушки, — вымолвил он, не в силах сказать правду. — Большие пушки. Я что, был с гусарами?

— Не думаю.

— Что ты хочешь сказать? Я должен знать. Я оказался здесь. Как я попал сюда?

— Тебя нашел и доставил к нам Чемберс.

Он обхватил себя руками.

— Хорошо, какой на мне был мундир? Она заговорила не сразу.

Пожала плечами.

— Когда ты попал к нам? Лейб-гвардейский.

— Лейб-гвардейский? Не говори чепухи. Я никогда не служил в лейб-гвардии. Если мне и удалось в конце концов убедить отца отпустить меня, это мог быть только гусарский полк.

Она покачала головой.

— Я не знаю, Джек.

— И ты не узнавала? Кто-то ведь должен знать. Мой командир. Мои друзья. Найди Дрейка или Лиджа. Черт, спроси Джервейса.

— Нам сказали, что для тебя безопасней вспомнить все самому.

Он открыл было рот, но тут же закрыл. О Боже. Она не сказала ему, был ли на нем…

Он не мог даже думать об этом. Он снова видел себя, с улыбкой поправляющего те чертовы красные обшлага. Вот он надевает на голову кивер и, насвистывая, выходит из ателье Мими.

Острая боль пронзила его висок, он закрыл глаза. Нужно сменить тему.

— Чемберс, — сказал он, открывая глаза. — Спроси его. Да где он?

Она пожала плечами:

— Он ушел. Он больше не твой слуга.

Джек чувствовал, что лишился еще одной опоры в своей жизни.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Боюсь, этого я тоже не знаю.

Внезапно он разозлился. На Оливию. На себя. На злой рок, который уложил его в постель с отказывающейся работать головой.

Он хотел знать ответы на свои вопросы. Он хотел освободиться от обвинения в измене и не знал как.

— Расскажи мне о сражении, — попросил он. — Ты ведь можешь рассказать о нем?

Она кивнула. Снова опустившись на стул, она рассказала ему о битве, теперь получившей название битвы при Ватерлоо. Она рассказала о мужестве солдат, об ужасающей бойне и горах трупов, разбросанных, как цветы в бурю. В своем рассказе она упомянула Веллингтона и Аксбриджа, Блюхера, Наполеона и Нея и еще некоего Груши, как если бы Джек мог знать и его.

«Пожалуйста, Господи, скажи, что он не участвовал в бойне. Скажи, что он не пошел против всего, во что верил. Пусть найдется другое объяснение».

Внезапно почувствовав такое отчаяние, которого никогда не знал раньше, он потянулся к руке Оливии, чтобы найти поддержку в ее прикосновении. И отдернул руку. Он не имел права на утешение. Не сейчас. Пока не будет знать все наверняка.

Он взглянул на ее склоненную голову и вспомнил, как вспыхивали огнем ее волосы под лучами солнца, как она загоралась, охваченная страстью. Как открыто и радостно улыбалась. Раньше.

Что он сделал ей? Что произошло с ним самим?

— Как? — спросил он, и Оливия подняла на него глаза. — Как мне вернуть память?

Она, казалось, что-то искала в его глазах.

— Грейс завтра поговорит с доктором. Придется подождать. Ты был очень плох, Джек. Шансов почти не было.

Если бы она знала.

— Мои родственники, — спросил он, хватаясь за любую возможность, — они знают?

— Еще нет.

Он рассеянно кивнул. Он не мог предать свою семью. Собственное имя. Его родители слишком горды, и без того слишком обеспокоены судьбами его старших сестер. Но каково придется Неду и Джорджи? Он был их героем. Их наставником. А Мэдди и Мод, стоящие на пороге взросления? Он разрушит их жизни.

— Джек? — в голосе Оливии неожиданно зазвучала неуверенность.

Он покачал головой.

— У твоей подруги Грейс не найдется чего-нибудь от головной боли?

Оливия вскочила, приложила руку к его виску. Это прикосновение обожгло его, дыхание у него перехватило, лицо Мими стерлось. Он почти оттолкнул руку Оливии.

— Температуры нет, — сказала она. — Но головная боль может указывать на воспаление мозга. Не надо так тревожиться, Джек. Ты вспомнишь.

Он взглянул на нее и увидел неуверенность в глазах. Чего она боялась? Что такого мог он вспомнить? Может быть, французский мундир? Или что-нибудь похуже? Сможет ли он вынести потерю ее уважения?