Многомужество-5. Медвежья Ласка (СИ) - Полынь Кира Евгеневна

Этого оказалось достаточно, чтобы наши звери услышали не только нас, но и друг друга. Прокатившийся по коже ледяной жар, в момент погрузивший комнату в темноту, вырвал душу из тела, наполняя судорогами и рваным дыханием измятую постель.

— Ласка? — Пальцы Харланда зарылись в волосы на затылке и мягко их разворошили, чтобы тут же осторожно сжать кулак. — С этим никто не сравнится. Я надеюсь, что ты мне поверишь. Устала?

— Не-е-ет, — протянула, царапая пальцами простынь.

Ей было мало.

Как я и думала, ненасытная медведица не была намерена оставлять беров в такой важный момент и хоть кого-то отпускать дальше, чем на расстояние вытянутой руки.

Ей нужны были все. И все в комнате это поняли, как только мои губы распахнулись и в воздухе разнесся предупреждающий звериный рык.

— Нужно дать ей то, чего она хочет, иначе не успокоится, — раздался голос Вард, и крепкие руки, опустившись на бедра, волоком стащили меня с мужского тела, ставя в занятную позу.

Ловко вывернувшись, Харланд освободил место, позволяя мне уткнуться носом в постель и судорожно поджать пальчики на ногах от непривычности положения. И Вард, неторопливо разглядывающий раздавленную меня, слишком медленно шуршал тканью штанов, издеваясь и мучая ожиданием.

Слишком порочно, до дрожи откровенно и томительно.

Когда к истекающему соками входу придвинулся внушительный орган и его жар заставил поджать бедра, Вард, накрутив мои волосы на кулак, медленно потянул меня вверх, позволяя опереться на руки и поднять голову.

А ее стоило поднять.

Берд со всей грацией зверя забрался на противоположный угол постели, уже избавился от одежды и сел, вытягивая ноги и удобно их раздвинув. Налитый кровью ствол пульсировал от напряжения, и блестящая капля, скатившая с головки, подсказывала, что бер на крайней точке терпения, но вновь выжидает нужный момент.

Хочет смотреть. Хочет видеть мое лицо в тот момент, когда его брат сделает первое движение.

Развратный голод жутко булькнул, требуя продолжения, и бер за спиной, будто его услышав, медленно и неторопливо потянулся вперед, заполняя меня до основания. Он специально тянул время, растягивая момент, чтобы позволить Берду прочитать желание на моем лице.

Движение за движением, давление, жар, теснота.

Хотелось завыть или закричать от охватившей эйфории, тянущей все мышцы в теле, заставляющей изгибаться, подставляя себя под череду хлопков.

Берд не смог долго терпеть. Опустил ладонь на ствол, медленно качнул рукой, порыкивая и продолжая неотрывно смотреть мне в глаза. Вард, почувствовав взаимность, только набирал обороты, заставляя волосы у моего лица подпрыгивать, грудь — качаться, а рот — жарко выдыхать ставший спертым воздух.

Два бера. Я. Грязные животные танцы и витающий в воздухе эфир, опьяняющий и отрезвляющий одновременно. Он выбивал из головы все темные мысли, сомнения и желание сокрушаться по пустякам.

А все вокруг пустяк. Есть только я и они — единственно важное. Первородное. По праву звериной крови.

Берд смотрел на мой оргазм. Стискивал зубы, но не смел отвести взгляда, когда его брат, набрав запредельный темп, вбивался в меня, заставляя вскрикивать и закатывать глаза.

Спазм, прокатившийся по мышцам едва не заставил меня упасть, но Вард, вовремя ощутивший мою слабость, уверенно подхватил, осторожно укладывая на постель.

Почти без сил. Переломанную и сросшуюся заново. С другими взглядами, которые в секунду перевернули жизнь.

— Ласка, — голос Берда, бархатный и заботливый, прозвучал рядом. — Твоя медведица насытилась? Все трое слишком много для первого раза.

— Не-е-ет, — вновь нараспев, дрожащим голосом, готовым сорваться на рев.

Она хотела всех и не планировала сдаваться, даже если я вырублюсь прямо в процессе. Ей нужен был их запах на мне, как доказательство, как клятва, которую я принесу небу и всем предкам, жившим и живущим по этим законам.

— Тогда давай осторожнее, — все так же ласково протянул бер, опускаясь рядом, лицом к лицу, и сдвигая упавшие пряди в стороны.

— А где… Харланд и Вард? — прошептала, ощутив, как пересохло в горле.

— Вышли, чтобы тебя не смущать. Мы одни, Ласка. Только ты и я.

— Не знаю, хорошо ли это. Вдруг ей опять что-то не понравится.

— Их она уже получила, — успокоил он. — Они твои, и все теперь это знают. Ты пахнешь нами, наши запахи смешались. Они принадлежат ей, целиком и полностью.

В голове всплыло начало нашего разговора, и ненавистное имя ядовитым голосом вновь пронеслось в голове.

Открыв один глаз, уставилась на улыбающегося бера и уточнила:

— Точно?

— Абсолютно. Только ты. Только наша пара, — сразу уловив суть моего вопроса, ответил бер. — Отец говорил, что как только чуешь запах своей единственной, все остальные становятся бесцветными, блеклыми. Я не верил ему, думал, он преувеличивает, потеряв голову от парности. Но, видимо, я свою тоже потерял.

Не теряя доброй улыбки, Берд позволил мне опустить голову на его плечо. Лениво танцуя пальцами на голом животе, о чем-то размышлял, давая время перевести дыхание.

Ведь эта ненасытная все никак не успокаивалась! Она ревела, чтобы я немедленно схватила мужчину в лапы и завалила, оседлав и поработив!

— А как это — осторожнее?

— Я тебе покажу, — уловив намек, прошептал, приподнимаясь и укрывая своим телом. — Я все тебе покажу, Ласка. Всего себя.

Впервые за сегодня я почувствовала себя хрупкой и способной сломаться в любой момент.

Если Харланда я почти взяла сама, а Вард показывал всю свою страсть и накал, то Берд, напротив, укрыл меня своим жаром, позволяя почувствовать себя в коконе, способном защитить ото всех невзгод.

И все-таки они разные. Каждый отличается чем-то от братьев, все равно оставаясь незаменимой частью этого круга, на первый взгляд показавшегося мне заурядным. Все беры такие, и только мои оказались совершенно другими.

Мои беры, только мои…

Берд не ждал, нежно касаясь моих губ, медленно, неторопливо пробуя языком каждую клеточку кожи. Уголки губ, щеки, виски. Он собирал даже крупицы пота, словно запоминая мой вкус, говоря о том, что ему все это нравится.

— Ласочка, — прошептал, устаиваясь между раздвинутых ног и позволяя обхватить себя ими за бедра, смыкая пятки на мужской пояснице. — Я рад, что ты наконец-то стала ласковой.

Ласковой… Ласковой…

«Когда же ты станешь ласковой», — повторил фантомный голос у меня в голове, напоминая про тот реалистичный сон, приснившийся мне в первое утро в этой постели.

«Станешь ласковой», — эхом повторилось еще, дав мне узнать этот голос, услышать в нем неизменные рычащие нотки, легкий излом губ в улыбке и жар мужских ладоней.

— Это был ты… — широко распахнув глаза, уставилась на бера, который вовсе не испытывал стыда за свой поступок и коротким толчком выбил рой разгневанных мыслей из моей головы.

Качая тазом совершенно в другом ритме, что мне сегодня удалось узнать, Берд неторопливо жал на меха, раздувая пламя медленными, но мощными толчками. Он не торопился украсть момент, не спешил, спустившись к ключицам и изучая их губами. Позволял царапать собственную спину, слушая мой сдавленный хрип.

Это был он. Это не сон.

В памяти начали всплывать моменты из того утра, подбрасывая детали и подтверждая реальность.

Темные волосы, аромат терновника и блеск серых глаз, видевшихся мне из-под дрожащих ресниц.

Жесткие пальцы резко сомкнулись на задней стороне шеи, приподнимая мою голову в воздух, позволяя беру за секунду оказаться в тесной близости с моим ртом. Он смотрел в упор, двоясь от такой близости, и продолжая двигаться, не сбиваясь с ритма.

Это гипнотизировало. Подавляло всякое сопротивление, которое медведица, учуявшее неладное, растоптала мощными лапами, уничтожая дурь у меня в голове.

— Я медведь, — прошептал, толкаясь в меня с непреодолимой чувственностью. — Не мог отказаться от меда. Но я воспитанный медведь, и я спросил разрешения.