Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества - Бьёрн Ларссон

— Ах вот как! — не в силах более сдерживаться, возмутился я. — Тогда я, чёрт бы их подрал, упрежу их. Они задумали повесить меня, чтоб никто не узнал, что творится в их дисциплинированных головах и в их образцово-показательной крепости. Но этого я как раз и не допущу, не будь я Джон Сильвер!

И я поведал всю историю с самого начала, громогласно, для всех, кто хотел её послушать. Мэри навострила уши, в этом не приходилось сомневаться, как не было сомнений и в том, что мой рассказ распространится по округе с быстротой молнии. Впрочем, утешение было слабое.

— И за это мне, неповинному моряку, предстоит болтаться на виселице? — завершил свою речь я. — Неужели это справедливо?

Со всех сторон послышался гул голосов в мою поддержку.

— И вы думаете, дело кончится выяснением этих обстоятельств? Ничего подобного. Теперь, когда я вынес на всеобщее обозрение сор из их поганой избы, они всё равно повесят меня как шпиона, чтобы никому и в голову не пришло поверить моему рассказу. Вот что творится у нас именем короля и Господа. Человека вешают за то, что он рассказал правду, выразил своё мнение. А теперь идите в форт и требуйте встречи с комендантом Уоррендером или с его щеголихой дочкой. Посмотрим, что вам скажут. Или справьтесь насчёт сэра Эшхерста, спросите, пробудился ли к жизни этот соня!

Я почувствовал у себя на плече руку Ингленда.

— Успокойся, Джон! — сказал он.

— Успокоиться? Какого рожна я должен успокаиваться? Объясни!

— Хотя бы ради самого себя, — ответил Ингленд.

На этот раз у Ингленда хватило ума затронуть самое больное место.

— С твоими криками и воплями, — продолжал он, — сюда того гляди нагрянут красные мундиры, и ты не успеешь даже помолиться напоследок, как тебя вздёрнут на ближайшем дереве. Кроме того…

— Сам знаю, — оборвал я его. — Кроме того, моё положение могло быть гораздо хуже. Например, я уже лежал бы в гробу. Ясно одно: мне никогда не понять ирландцев. И всё же в твоих словах есть доля истины. Что ты предлагаешь?

В ту же минуту я сообразил, что этот вопрос надо было задавать не Ингленду, а Данну. Однако Данн смотрел на меня взглядом, от которого мурашки побежали не то что по спине, а по всему телу.

— Самое правильное было бы переправить тебя во Францию, — сказал Ингленд, — чтоб ты отсиделся там, пока дело не уляжется.

Ингленд положил руку на плечо Данну, как раньше клал её на моё плечо, — спокойно и рассудительно, словно не происходило ничего особенного. Впрочем, виселица грозила не ему.

— Что скажешь, Данн? — осведомился Ингленд. — Конечно, мы только что вернулись оттуда и не хотелось бы потопить в коньяке население Корка, и всё же мы запросто могли бы отвезти Джона, а потом захватить новую партию груза. В этом нет ничего невозможного.

Данн стряхнул с себя руку Ингленда.

— А Элайза? — бросил капитан.

Я-то думал, он сходит с ума от беспокойства из-за меня. Надо же так заблуждаться! Меня так и подмывало сказать ему, что несколько лишних мозолей у его очаровательной дочери едва ли могут сравниться с повреждениями, которые будут нанесены моей шее и всему моему существу, если на меня накинут удавку.

— Нашёл о чём волноваться, — резонно сказал ему Ингленд. — Ты ж не хуже меня знаешь, что она прекрасно подождёт нас в Лейзи-Коув. Почему с ней должно что-нибудь случиться именно сегодня?

— Как бы то ни было, мы зря стоим тут и теряем драгоценное время, — заключил Ингленд властным тоном, какого я у него даже не подозревал, после чего, взяв командование на себя, потащил нас вон из таверны.

Прежде чем дверь за нами захлопнулась, я поймал взгляд Мэри и убедился, что она уловила мою мысль и сделает всё от неё зависящее. Ещё до наступления ночи всему городу станет известно об отце и дочери Уоррендер, о зяте Эшхерсте, а также о незначительной роли, которую сыграл в этой комедии предполагаемый лазутчик Джон Сильвер. Увы, я слишком поздно сообразил, что одновременно весть эта достигнет и ушей капитана Уилкинсона. Впрочем, какая разница, будут меня считать шпионом или бунтарём? Я хочу сказать, если так или иначе мне суждено болтаться на виселице… Бывали случаи, когда людей вешали и за меньшие проступки. Наказывают ведь одинаково, что за похищенный мешок гнилой ирландской картошки, что за капитана, которому ты перерезал глотку. Мне ли жаловаться? Меня хотя бы повесят не совсем без причины, пусть даже эта история — сплошь белиберда и враньё.

Ингленд, как двух баранов, гнал нас с Данном перед собой по тёмным проходам и закоулкам, которыми мы добирались сюда. Замыкал шествие Деваль.

— У тебя есть шанс, Деваль, — сказал я. — Ты, кажется, набивался мне в друзья. Поможешь выпутаться из этого положения — войдёшь в круг друзей Джона Сильвера.

— Можешь на меня рассчитывать, Джон, — произнёс Деваль голосом, преисполненным благодарности.

Я с трудом удержался от раздиравшего меня, вроде бы супротив обстоятельств, смеха, вовремя сообразив, что ни одна живая душа не поймёт его.

Мы спокойно добрались до причала и залезли в шлюпку. Только когда мы отошли от берега на такое расстояние, чтобы нас нельзя было подслушать, Ингленд объяснил свой план.

— Вы с Данном немедленно отправляетесь на лодке в Лейзи-Коув. Мы с Девалем готовим к отплытию «Дейну» и, как только справимся, идём следом. Бросаем якорь у входа в бухту и ждём Джона… Или вас троих — мы ведь можем выйти в море и с полным экипажем. Как ты считаешь, Данн?

— Нет, Элайзе и мне лучше остаться, — ответил тот. — Сами понимаете, мы не можем исчезнуть одновременно с Джоном. Если мы уже не числимся в его сообщниках, то наверняка попадём в их число, выйдя теперь в море. А что в таком случае ждёт Элайзу?

— Ты прав, Данн, — согласился я. — Мне надо идти одному. Не хочу быть балластом, я так и сказал при нашем знакомстве. Помнишь? Я сразу предложил исчезнуть, Джон Сильвер не привык создавать трудности другим, помнишь?

Данн промолчал. Я словно перестал существовать для него, пока он не убедится, что с Элайзой всё в порядке. Наша лодка пробиралась вперёд в какой-то зловещей обстановке, сквозь дымку и моросящий дождь, с маячившими по обеим сторонам грозными фортами и не менее грозно темнеющей расщелиной бухты по носу. Несколько успокаивали лишь привычное поскрипывание блока и шум ветра в надувающемся парусе да «Дейна», что крадучись шла у нас в кильватере.

Когда мы добрались до места, Данн выпрыгнул на берег и помчался по извилистой тропе к дому. У меня хватило ума сначала вытащить шлюпку, а уж потом нестись следом, причём не раньше, чем я проверил, что захватил подаренный мне Данном пистолет, и остановился зарядить его.