Конец главы - Джон Голсуори

Девушки вышли из дома священника вместе и направились к Саутсквер, где собирались попросить у Флер еще одну рекомендацию.

- Знаете, - сказала Динни, преодолевая застенчивость, - на вашем месте я просто потребовала бы ее у кого-нибудь из начальства по работе. Не понимаю, за что у вас отняли место.

Девушка искоса посмотрела на нее, словно взвешивая, стоит ли сказать ей правду.

- Насчет меня пошли разговоры, - выдавила она наконец.

- Да, я случайно попала в суд в тот день, когда вас оправдали. Помоему, безобразие, что вас притащили туда.

- Я вправду заговорила с мужчиной, - неожиданно призналась девушка. Мистеру Черрелу я не сказала, но так оно и было. Мне тогда совсем уж стало тошно от безденежья. Вы считаете, что это нехорошо с моей стороны?

- Видите ли, я лично не заговорила бы из-за одних денег.

- Да ведь вы в них никогда не нуждались по-настоящему.

- Вероятно, вы правы, хотя их у меня совсем не много.

- Лучше уж так, чем воровать, - угрюмо бросила девушка. - Что тут такого, в конце-то концов? Это сразу забывается, - я, во всяком случае, так думала. Ведь про мужчину за это никто плохого не говорит, и ничего ему не бывает. А вы не расскажете миссис Монт о том, что я вам сказала?

- Разумеется, нет. Вам было очень трудно, да?

- Жутко. Мы с сестрой еле-еле сводим концы с концами, если обе работаем. Она проболела пять недель, а тут я еще потеряла кошелек. Там было целых тридцать шиллингов. Ей-богу, я не виновата.

- Да, вам не повезло.

- Чертовски! Будь я на самом деле такая, думаете, они замели бы меня? Все получилось потому, что я еще зеленая. Держу пари, девушкам из общества не приходится этим заниматься, когда их поджимает.

- Ну, наверно, и там бывают девушки, которые не побрезгуют любым путем увеличить свои доходы. Но все равно я считаю, что это можно сделать только по любви. Впрочем, у меня, наверное, старомодные взгляды.

Девушка снова окинула ее долгим и на этот раз чуть ли не восхищенным взором:

- Вы - леди, мисс. Скажу честно, я и сама не прочь быть леди, да ведь кем родился, тем и помрешь.

Динни поморщилась:

- А, далось вам это слово! Самые подлинные леди, каких я знавала, это старые фермерши.

- Правда?

- Да. Я считаю, что некоторые лондонские продавщицы не уступают любой леди.

- Знаете, между ними попадаются ужасно симпатичные девушки. Например, моя сестра. Она куда лучше меня. Никогда бы на такое не пошла. Ваш дядя мне кое-что растолковал, только я не могу на себя положиться. Не люблю отказываться от удовольствий. Да и зачем?

- Весь вопрос в одном: что такое удовольствие. Случайный мужчина это не удовольствие. Скорее наоборот.

Девушка кивнула:

- Это верно. Но когда некуда деваться, пойдешь и на такое, на что не согласишься в другое время. Можете мне поверить.

Настала очередь Динни кивнуть.

- Мой дядя - славный человек, правда?

- Настоящий джентльмен - никому не навязывает свою религию и всегда готов сунуть руку в кошелек, если там что-нибудь есть.

- Думаю, что это случается не часто, - вставила Динни. - Наша семья довольно бедна.

- Не деньги делают джентльмена.

Динни выслушала это замечание без особого восторга: ей уже приходилось его слышать.

- Давайте-ка сядем в автобус, - сказала она.

День был солнечный, и девушки поднялись на крышу.

- Нравится вам новая Риджент-стрит? - спросила Динни.

- О да! По-моему, замечательная улица.

- А разве старая вам не больше нравилась?

- Нет. Она была унылая и желтая - вся на один манер.

- Зато непохожая на другие улицы. Однообразие подходило к ее кривизне.

Девушка, видимо, сообразила, что речь коснулась вопросов вкуса. Она заколебалась, затем упрямо сказала:

- По-моему, она теперь гораздо светлее. Больше движения, все не так казенно.

- Вот как!

- Люблю ездить на крыше автобуса, - продолжала девушка. - Отсюда больше видно. Жизнь-то идет. Верно?

Эти слова, произнесенные Милли с характерным акцентом лондонских предместий, обрушились на Динни словно удар грома. Разве ее собственная жизнь не была размечена заранее? Какой риск, какие приключения ей суждены? Люди, чья судьба зависит от их работы, живут куда интереснее. Ее же работа до сих пор состояла в отсутствии всякой работы. И, подумав о Джин, Динни сказала:

- Боюсь, что я веду очень монотонную жизнь. Мне кажется, я вечно чего-то ожидаю.

Девушка опять украдкой взглянула на нее:

- Вам-то уж, наверно, скучать не приходится. Такая хорошенькая!

- Хорошенькая? У меня нос вздернутый.

- Пустяки. Зато в вас есть стиль, а это - все. Я всегда считала, что красота - это полдела. Главное - стиль.

- Я бы предпочла красоту.

- Ой, нет. Красивым всякий может быть.

- Но не всякий бывает.

И, взглянув на девушку в профиль, Динни прибавила:

- Вот вам повезло.

Девушка помолчала.

- Я сказала мистеру Черрелу, что хотела бы стать манекенщицей, но он, по-моему, не очень это одобряет.

- Признаюсь откровенно, это самая худшая из всех бесполезных профессий. Переодеваться перед кучей раздраженных женщин! Фу!

- Кому-то же нужно этим заниматься, - с вызовом возразила ее собеседница. - Я сама люблю одеться. Без знакомств такое место не получишь. Может быть, миссис Монт похлопочет за меня? Господи, какая манекенщица вышла бы из вас, мисс! Вы такая тоненькая и стильная!

Динни рассмеялась. Автобус остановился на углу Уайтхолла и Вестминстер-стрит.

- Нам выходить. Вы бывали в Вестминстерском аббатстве?

- Нет.

- Не зайти ли нам туда, пока его не снесли и не настроили здесь жилых домов или кино?

- А что, уже собираются?

- К счастью, покамест об этом думают только про себя. Сейчас даже идут разговоры о реставрации.

- Шикарное место! - воскликнула девушка, но у стен аббатства на нее низошло молчание, и она не нарушила его, даже когда они вошли. Динни наблюдала за Миллисент: задрав голову, та созерцала памятники Четему и его соседу.

- Кто этот голый старикан с бородой?

- Нептун. Это символ. Знаете: "Правь, Британия, морями".

- Ну и ну!

Они шли все дальше, пока пропорции древнего храма не предстали им во всем величии.

- Бог ты мой, до чего же здесь много всякой всячины!

- Да, это настоящая лавка древностей. Здесь собрана вся история Англии.

- Только ужасно темно. И столбы такие грязные, верно?

- Заглянем в Уголок поэтов? - предложила Динни.

- А что это такое?

- Место, где хоронят великих писателей.

- За то, что они писали стихи? - удивилась девушка. - Умора!

Динни промолчала. Она не находила это таким уж уморительным - коекакие стихи были ей знакомы. Исследовав ряд надгробий, надписи на которых представляли для Динни лишь весьма относительный интерес, а для ее спутницы и вовсе никакого, они медленно прошли по приделу туда, где две красные ветви обвивают черную с золотом надпись: "Неизвестному Солдату".

- Интересно, видит он все это оттуда или нет? - полюбопытствовала девушка. - По-моему, ему все равно. Никто не знает, как его звали, так что он от этого ничего не имеет.

- Да. Зато мы имеем, - возразила Динни, ощутив в горле то щекотание, которое испытывает каждый у могилы Неизвестного Солдата.

Когда они вновь очутились на улице, девушка внезапно спросила:

- Вы верующая, мисс?

- В известной мере, - с сомнением в голосе ответила Динни.

- Меня не обучали катехизису. Отец с мамой любили мистера Черрела, но считали веру предрассудком. Знаете, мой папа был социалист. Он говорил, что религия - часть капиталистической системы. Конечно, люди нашего класса в церковь не ходят. Во-первых, времени нет. Потом, в церкви надо уж очень тихо сидеть, а я больше люблю двигаться. И еще: почему, если бог существует, его называют Он? Меня это возмущает. Мне кажется, с девушками потому так и обращаются, что бога называют Он. После этой истории я много думала над тем, что рассказывал нам в участке проповедник. Один Он ничего сотворить не может. Для этого требуется еще Она.

Динни встрепенулась:

- Вам следовало бы поделиться этим соображением с моим дядей. Интересная мысль!

- Говорят, теперь женщины равны мужчинам, - продолжала девушка, - но, знаете, это же неправда. У меня на работе все девушки без исключения боялись хозяина. У кого деньги, у того и сила. Все чиновники, и судьи, и священники - мужчины. Генералы - тоже. Кнут у них в руках, и всетаки без нас им ничего не сделать. Будь я одна женщина на земле, я бы им показала.

Динни хранила молчание. Личный опыт девушки слишком горек, это бесспорно, и все-таки в ее словах есть правда. Создатель двупол. В противном случае процесс творения сразу же прервался бы. В этом причина изначального равенства, над которым Динни прежде не задумывалась. Будь эта девушка такой же, как она сама, Динни сумела бы ей, ответить, а так приходится сдерживаться. И, немного сожалея о своем снобизме, Динни вернулась к своему обычному ироническому тону:

- Экая бунтовщица!