Роддом. Сериал. Кадры 14–26 - Татьяна Соломатина

Старшая акушерка так и стояла у окна с замершей на полпути к следующему глотку чашкой кофе.

– Я так и думала! – тихо сказала Мальцева. – Карина, можно я позвоню вашему мужу?

– Конечно! – обрадовалась беременная. – А вы мне… поверили, Татьяна Георгиевна?

– Разумеется.

– А муж мне не верит! – загрустила она. – Сначала кричал: «Не выдумывай!» – потом садился к нам на ковёр на минутку, меня по голове гладил, а ребёнка вообще не замечал, как будто его и нет. Говорил мне: «Бедная моя девочка, это всё пройдёт, когда ты родишь». А потом и вовсе стал уходить в себя. Даже из дому перестал уходить – только в себя. Как в клубок сворачивается сам в себя, а мне так страшно… Честное слово – сворачивается, уменьшается, и нет его. Как только малыш обратно заползает – муж мой снова из клубка разворачивается. Иногда я думаю, что это даже хорошо, что так сейчас. Потому что пока муж ещё не сворачивался в клубок, так однажды ночью, когда малышу захотелось из меня ко мне выползти, он его чуть не задавил! Теперь даже спим в разных комнатах. Потому что вдруг он в клубок не успеет свернуться спросонья и задушит ребёнка. Вы ему скажите, Татьяна Георгиевна, что такое бывает. Такое же бывает, раз вы мне поверили, да? И он вам поверит, вы же врач! – с надеждой посмотрела она на Мальцеву.

– Да, я ему скажу, что такое бывает. И мне он поверит. Я же врач. Давайте телефон, Карина. А Маргарита Андреевна вам пока… кардиотокограмму плода пока снимет.

Разумеется, муж Карины поверил Татьяне Георгиевне. Как врачу не поверить?! Он в принципе и сам догадывался, но надеялся, что, может, само пройдёт. Она родит, и это пройдёт. У Карины и мама такая – каждую весну ходит по району и на деревьях ветки пересчитывает. Потом идёт в ЖЭК и пишет заявление о пропаже веток с деревьев. А бабушка – та вообще из дурки круглый год не вылезает. Но Карина-то нормальная была! Они без малого десять лет вместе, и тут она заявляет, что ребёнок вылезает у неё «оттуда». Набросала в доме ковров, сутки напролёт сидит, гугукает, в игрушечки играется. А он так любит её, Карину, он думал…

– А вы думали, что выпьете успокоительного и проклятый глюк исчезнет? Но галлюцинации-то не у вас, а у неё! Поэтому если вы её действительно любите, то немедленно хватайте и ведите к психиатру. К хорошему психиатру. Сейчас продиктую номер мобильного. Скажете, что от Мальцевой. И что вам срочно! И не выпускайте вашу жену из поля зрения. Неизвестно, что ещё ей может в голову прийти. Она уже не только ребёнка видит. Вы уже тоже в клубок сворачиваться начали. То есть состояние ухудшается. Если уж беременность явилась механизмом активации дремавшего семейного гена шизофрении, то приближение родов и сами роды – стресс не из лёгких. Так что закрывать глаза успокоительным и тем, что «авось обойдётся» – не выход. Пока ещё всё компенсировано. Более-менее. Ваша жена отдаёт себе отчёт в том, что ей могут не поверить. Посторонние. И, значит, осознаёт ненормальность происходящего. Но для неё оно реально! Куда реальнее, чем наш с вами разговор сейчас. Вы не видите, кто я, что я и есть ли я на самом деле. Но разговариваете со мной так, как будто я на самом деле есть, мало того – я есмь врач, и вы веруете в меня. Ваша любимая жена в ужасе от того, что ребёнок есть, но вы – самый близкий человек – ей не верите. Мало того, стали сворачиваться и исчезать на то время, когда она забавляется с малышом. Для неё это всё – реально! Объёмно, предметно, тактильно и прочим образом материально. Надо было спокойно поговорить с ней и отвести к соответствующему специалисту за ручку, а не жалеть, избегать и не бежать за таблетками для себя.

– Но я так надеялся, что её это обойдёт, что это так, временное помутнение…

– Не обошло. Оно у всех шизофреников временное, это помутнение. Вопрос в том, насколько постоянны последствия. Так что лучше не зажмуриваться, а ясно отдавать себе отчёт. Записывайте номер телефона… Или мне обычную психиатрическую карету вызвать для вашей сильно любимой жены?! – В голосе Мальцевой зазвучал металл.

– Ой блин! Ой же ж блинский блин!!! Сколько лет детишек из баб принимаю, сколько беременных перевидала – а такое первый раз! – спустя час голосила Марго во время подвального перекура. – Он, понимаешь, из неё вылазит, а потом залазит. Ну блин моржовый, надо же! А с виду нормальная. Так и не скажешь никогда, что шизофреничка. Ты-то как сразу догадалась?!

– Есть такие шизофреники, Маргоша, что долго рядом будешь жить и ничего не приметишь. Пока он в тазик с цементом руки не окунёт с целью остановить кровотечение из порезанного пальца. Или гнездо себе вить из люстр не начнёт. И это всё ещё очень лёгкие случаи. Так что я не догадалась. Я поначалу предположила. Самое ужасное в случае этой Карины то, что шизофрения, начавшаяся во время беременности, отличается неблагоприятным течением и ведёт к тяжёлым изменениям личности и это никак не связано с соматическими изменениями, протекающими в этом периоде в организме. А всё с той же молекулой ДНК. Чаще всего, несмотря на наличие реактивно-ситуационных компонентов, имеются определённые диагностические трудности. Но тут баба сама говорит своему мужику о таких выраженных тех самых реактивно-ситуационных компонентах, что любой профессор, читающий курс психиатрии, от зависти удавился бы от показательности. А мужик бездействует. Это тебе уже не завуалированная инициальная симптоматика. Это уже манифест. Так что особо «догадываться» мне не пришлось. Надо было просто дать ей понять, что мы верим. Что я и сделала. Уж слишком как-то не по-бабски она себя вела. Не так, как обычные беременные, с жалобами на остывших супругов. Я ж тоже не первый раз песни об охладевших и ушедших в себя мужьях слушаю. Из этой явно сквозила некая навязчивость. Ей не нужны были твои обыкновенные ремарки про «всё пройдёт». Не нужна была поддержка и прочие: «родите-похудеете-вернёте форму». Ей нужно было поделиться тайной. И о родильном доме, куда её госпитализировали, она не рассказывала положенных сопутствующих «ужасов» типа холодного душа тонкой струйкой, плохих интерьеров, невкусном полднике и неотзывчивом персонале. Никаких деталей про почему, что да как. И не волновалась за малыша. Действительно, чего ей о нём волноваться? Она же знает, что с ним всё в порядке. Конечно, в порядке, раз он туда-сюда через это самое место как здрасьте! – Мальцева, не удержавшись, хихикнула.

– Так что мне её теперь, отшить от греха подальше?

– Отшивать никого не надо. Посмотрим, что психиатр скажет. В любом случае даже моих скудных знаний хватает, чтобы понять, что течение болезни у Карины будет неблагоприятное. Судя по немногим имеющимся на эту тему в литературе сведениям, отчётливая экзацербация[33] процесса наступает на втором-третьем месяце после родов. Так что примем девицу. Рожать-то ей всё равно придётся. В смысле, окончательно! – хохотнула Татьяна Георгиевна.

Марго в ответ прыснула, и они минут на пять зашлись хохотом. Вот, тоже ещё, повод!

– У человека тяжёлое психическое заболева-а-ание, а ты – ржё-о-о-ошь! – никак не могла остановиться Татьяна Георгиевна.

– Так ты первая начала, а я, как обычно, винова-а-а-та! – гоготала в ответ Маргарита Андреевна.

– Господи, увидел бы нас кто! – наконец справилась с собой Марго.

– Ага. Или услышал, – добавила пришедшая в себя Мальцева.

– Никто бы не сказал, мол, доброе дело сделали, сказали бы, смеются над несчастной!

– А мы бы ответили, что мы не над несчастной смеёмся, а просто нам никто таблеток успокоительных не выписывает!

– Танька, не начинай!

Подруг накрыло ещё одним приступом хохота.

– Хорош! – рявкнула Мальцева. – Кстати, о добрых делах: накручу Сёме хвост, пусть на ту ЖК, где эта Карина наблюдалась, и на тот родильный дом, где она лежала, докладную в горздрав накатает. Когда я её сюда рожать уложу, разумеется. Не, ну вегето-сосудистую дистонию, которая никому не упала, они в карту в факторы риска ей записали. А шизофрению пропустили. Очевидную цветущую махровую шизофрению!

– Так что, говорят патологией теперь Родин рулит? – вдруг сменила тему Марго. – Он как? Девки говорят разведён.

– Рулит. Он – отличный мужик. И, Марго, я тебя прошу! Только не надо меня сватать, ладно? У меня другие вкусы. Подозреваю, что Засоскина вцепится в него мёртвой хваткой и сделает его «мудаком» намбер файв. Кроме того, что Родин отличный мужик – он ещё и хороший врач. Даже отменный. Это для меня куда важнее его матримониального статуса. Во всяком случае, когда он будет ответственным, я буду теперь совершенно спокойно уходить домой спать. Ну или не домой. Но спать. Или не домой и не спать, но уходить буду! Вот завтра он на сутки выйдет – я с утра отсюда и слиняю. Мне надо домой, привести себя в порядок, переодеться. Я с Волковым в Большой театр иду.

Марго сделала большие же глаза:

– В Большой такой театр с большим таким Волковым Иваном Спиридоновичем, вдовцом, папенькой сынишки-зайчика, что у нас в подвале плодик от позднего аборта в пиджачок заворачивал? С Волковым, владельцем ООО «Мандала», ла-ла-ла?![34]