Саддам Хусейн - Робин Апдайк

— Курдская территория богата нефтью, — заявил Барзани, — и это наша территория. Она наша, и, следовательно, если мы ее занимаем, это не акт агрессии.

Посыпая соль на раны Саддама, он не преминул уточнить в интервью «Вашингтон пост» летом 1973 года, что он намерен сделать с нефтяными месторождениями Киркука, как только они будут возвращены «законным владельцам»: «Мы готовы сделать то, чего захочет Америка, если Америка защитит нас от волков. Если бы защита была достаточно надежной, мы могли бы контролировать Киркукское месторождение и отдать его в эксплуатацию американской компании».

Хусейну эти заявления продемонстрировали, что действительной целью Барзани была не автономия; что курдский лидер стремился к независимому государству, которое было бы связано с заклятыми врагами Ирака — Ираном, Израилем и Соединенными Штатами. Такой грозной перспективы совершенно нельзя было допустить, и Хусейн не преминул объявить о своей решимости воспрепятствовать распаду Ирака.

— Нам следует понять, — сказал он, — что наша страна навсегда останется в своих теперешних географических границах.

Почти десятилетием позже тот же самый страх, в конце концов, заставит Хусейна, уже президента, решительно вторгнуться в Иран. В начале 1970-х гг., будучи слишком слабым для того, чтобы хотя бы думать об этом, он прибегнул к политике «кнута и пряника», соединяя постоянные усилия по подавлению вновь разгоревшегося курдского восстания с заявлениями о готовности политического решения, адресованными главным образом шаху Ирана, главному стороннику курдов.

Среди нарастающих столкновений в Курдистане, прерванных коротким затишьем во время войны Судного дня в октябре 1973 года и организованного ООН прекращения огня весной 1974 года, обе стороны выдвинули несколько компромиссных решений, но так и не договорились. Детальный план курдской автономии, представленный в марте 1973 года, был яростно отвергнут, так же как и правительственная схема, обнародованная через шесть месяцев. Переговоры между КДП и правительством, возобновленные в январе 1974 года, быстро зашли в тупик. В марте Саддам объявил ультиматум курдам, по которому они должны были принять правительственный план автономии, согласованный в 1970 году, но ультиматум был отвергнут Барзани, который вместо этого потребовал расширения автономной территории, предлагаемой режимом. 11 марта 1974 года, ровно через четыре года после Мартовского манифеста, правительственный план автономии был осуществлен в одностороннем порядке.

Для курдов это было доказательством того, что сбываются их худшие опасения. В тот же день, когда был принят Закон об автономии, курдские министры, сторонники Барзани, вышли из кабинета, и КДП, отвергнув новый закон, приготовилась к полномасштабной конфронтации с режимом Баас. Взрыв произошел очень быстро, и хотя Барзани не пользовался безоговорочной поддержкой всего курдского населения, вскоре регион был охвачен пламенем.

Сначала иракские войска достигли некоторого успеха, но к осени 1974 года они были остановлены. Иракская армия не смогла перерезать курдские каналы снабжения с Ираном (и Сирией, которая тоже оказывала курдам материальную помощь) и столкнулась с партизанами Барзани, хорошо оснащенными, вооруженными тяжелой артиллерией и ракетами «земля — воздух». Положение иракцев значительно осложнилось, когда в борьбу вступила иранская армия на стороне курдов, зайдя так далеко, что в январе 1975 года на территории Ирака были размещены два ее полка.

Уверенное заявление Саддама месяц спустя, что «политическая и военная обстановка на севере никогда не была такой благоприятной», следовательно, не могло соответствовать действительности. Угроза режиму Баас со стороны курдов была самой серьезной со времени ее прихода к власти. Непомерная цена восстания — по некоторым оценкам свыше 4 миллиардов долларов — грозила привести страну на грань экономической катастрофы. Для вооруженных сил последствия были не менее тревожными. Как Саддам откровенно признался через несколько лет, потери в живой силе за один год курдской кампании (с марта 1974 по март 1975) превысили 60 000 человек. Ситуация в тылу, по его собственным словам, была столь же отчаянной. Армия страдала от острой нехватки боеприпасов, достигшей немыслимых размеров в марте 1975 года, когда «у воздушных сил осталось всего три бомбы, чтобы сражаться с курдами». И, наконец, что не менее важно, война в Курдистане грозила настроить против режима самое крупное сообщество Ирака — шиитов, которые только благодаря количеству составляли основу вооруженных сил и, следовательно, больше всего страдали от борьбы с курдами.

Поскольку иракская армия была на грани краха, а экономика серьезно пострадала, иранский шах практически держал Багдад за горло. Если бы он захотел, он мог бы расчленить Ирак. Если бы он захотел, он мог бы опрокинуть режим Баас. К счастью для Саддама и его соратников, шаху не нужны были их головы в такой степени, как его преемникам-фундаменталистам через пять лет. Все, чего он хотел — это недвусмысленного признания Ираком геополитической гегемонии Ирана в Заливе, что конкретно требовало юридического пересмотра правил навигации в Шатт-эль-Араб и некоторых мелких территориальных уступок. Более того, используя курдов как орудие для навязывания своей роли Ираку, шах вовсе не намерен был позволить курдам стать излишне сильными. Так как Иран был обременен своей собственной курдской проблемой, автономный, а тем более независимый Курдистан явно не предвещал ничего хорошего.

Саддам полностью понимал природу амбиций шаха. Он вовсе не пылал желанием смириться с ними, особенно в свете стратегического значения объекта Шатт-эль-Араб для Ирака. И все же он понимал, что выхода нет. Если бы иракские войска в Курдистане потерпели крах, расплачиваться за это пришлось бы ему. Он уже не смог бы свалить ответственность на других, как сделал это после «Черного сентября». И в партии, и в широких общественных кругах все знали, что именно он занимался курдской проблемой. В конце концов, кто был творцом Мартовского манифеста 1970 года?!

Поэтому к осени 1974 года Саддаму, казалось, очень хотелось достичь понимания с шахом, которое привело бы к прекращению иранской поддержки курдского восстания. После встречи глав арабских государств в Рабате в октябре королю Иордании Хусейну удалось устроить встречу между иранскими и иракскими представителями. После этого контакты между двумя сторонами продолжались с перерывами до марта 1975 года, когда после саммита ОПЕК в Алжире президент Хуари Бумедьен свел иранского шаха и Саддама Хусейна. 6 марта Хусейн и шах заключили Алжирское соглашение, которое одним ударом покончило с вооруженной конфронтацией между двумя странами, решило спор о Шатт-эль-Араб и проложило дорогу для подавления курдского восстания.