Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера - Игорь Горин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты воспевал ее,
Искал ее — и звал,
Весь свой талант сложил к ее ногам,
Снедаемый безумной алчной страстью.
И ты ее нашел.
И ты исчез в ее бездонной пасти!..
Теперь тебе, надеюсь, хорошо.
Мусоргский родился в небогатой дворянской семье в деревне Карево Псковской губернии в марте 1839 г.; в 1852 г. был принят в юнкерскую школу в Санкт-Петербурге, спустя 4 года окончил ее и был произведен в прапорщики Преображенского полка. Но военная карьера его длилась недолго — всего два года. В 19 лет Мусоргский уже вышел в отставку, чтобы всецело посвятить себя занятиям музыкой, способности к которой у него проявились еще в детские годы. До этого, в период обучения в юнкерской школе, он занимался музыкой у известного пианиста и педагога А.Герке, теперь же его учителем и наставником на многие годы стал М.Балакирев. Денег было мало, и ему пришлось поступить на государственную службу — сначала в Инженерном, а затем в Лесном департаментах. По воспоминанием современников был он в эту пору «некрасив, но глаза у него были удивительные, в них было столько ума, так много мыслей, как бывает только у сильных талантов. Среднего роста, хорошо сложенный, изящный, воспитанный, прекрасно говорящий на иностранных языках.»
В 60-ые г. наиболее заметные произведения Мусоргского относятся к вокальному жанру, исключение составляет нередко исполняемая и в наши дни оркестровая пьеса «Иванова ночь на Лысой горе». Из-за нее у него возник (как и у Чайковского в свое время) конфликт с деспотичным Балакиревым, но зато он сблизился с Даргомыжским, позднее с Римским-Корсаковым, подружился с Репиным и Антокольским.
Осенью 1868 г. Мусоргский приступил к работе над главным своим творением — оперой «Борис Годунов» и закончил ее, во второй редакции, четыре года спустя. Премьера оперы состоялась на сцене Мариинского театра в январе 1874 г. и принесла Мусоргскому одновременно и огромный успех у публики, и многочисленные критические нападки.
За оставшиеся ему 7 лет жизни Мусоргский успел создать еще одну эпохальную оперу, «Хованщину» (неоконченной осталась «Сорочинская ярмарка»), несколько ныне знаменитых вокальных циклов на свои и чужие слова («Детская», «Песни и пляски смерти» — обратите внимание на названия), а также свой «русский «Карнавал» — гениальный фортепьянный цикл «Картинки с выставки», написанный под впечатлением от посмертной выставки художника и архитектора В.Гартмана. В память о Мусоргском я создал поэтический цикл под тем же названием (оно подходит и ко всей жизни композитора); сюжеты, естественно, иные, но в настроении, возможно даже в мироощущении, есть, мне кажется, что-то общее с Мусоргским.
КАРТИНКИ С ВЫСТАВКИ
/Приглашение.
Вечер в лесу. Старое кладбище. Зимнее утро.
Контрасты. Интермеццо. Свидание.
Сюжет для Дали. Чечеточник — дождь.
Осенний пейзаж. Интермеццо. Барвинок и роза.
Одинокие звезды./
В душу свою заглянуть —
Все равно что в глубокий колодец:
И любопытно и жутко.
Ну кто здесь смелый со мною?
Я попробую быть вашим гидом
И тропою, мне лишь известной,
Над бездной, по самому краю
Постараюсь вас провести.
* * *
Гаснет день. Со стынущего неба,
Над поляной бело-синей оба сразу
Циклопических недобрых круглых глаза
На меня взирают, не мигая.
Прожигая леса черный гребень,
Слева глаз уставился кровавый;
Бледная, как смерть, уселась справа
Прямо на сосну луна нагая.
Волчий вой, похожий на молебен,
Из лесу плывет луне навстречу
И в лицо заглядывает Вечность,
Душу холодя и обжигая.
* * *
... А здесь, внизу, откуда круто вверх
Нелегкий свой разбег холм к небу начинает,
Разодран в клочья белый полог.
И хаотично, из земли
Восстали каменные плиты, будто тени
Далеких предков, проклятых богами.
В рост человеческий — и взрослые, и дети —
Все плоские с округлыми верхами,
Они в едином бешеном движенье
Окаменели вдруг!
Вот эти пали
К ногам своих собратьев — и лежат,
Ничком лежат на поле давней битвы,
Иные в ужасе шарахаются прочь
Или друг другу падают в объятья,
И словно оглашают эту ночь
Молитвы древние и стоны и проклятья,
Рожденные из недр самой земли,
И где-то в вышине сливаются они
В протяжногулкий вопль страданья и тоски
Судьбою обделенного народа!
Бело вокруг. В пучине небосвода
Луна вступила в смертный бой со мглой,
Да веет ветер холодом могильным
Над старым кладбищем.
Да черные кусты
Щетинятся, безжизненны, черствы,
Колючей проволокой в ярости бессильной!
* * *
Старушечий рассвет.
Спеленутое катарактой око дня
Повисло на распятиях антенн.
Что может чувствовать береза в саркофаге!?
По небу — траурные флаги.
Над ними — пиратский вымпел.
Застревает в горле свинцовый иней.
На черной крышке люка — ржавый кот.
И, увязая в рыхлом снеге, пешеход
Везет какой-то кокон на санях.
* * *
