Клан - Александр Прозоров

— О, — встрепенулась Роксалана, — будем играть в учительницу и ученика?

— Будем, — кивнул Пустынник, кладя рядом с мелом отвертку. — С тобой было приятно поиграть…

Он выпрямился, стиснул ей грудь, потом сунул ладонь между ног. Девица с преувеличенной страстью застонала, закрыла глаза, закинула голову. Маг погладил ей живот, отмерил две фаланги от пупка вправо, подхватил с пола отвертку и нанес резкий короткий удар.

Роксалана только охнула, складываясь пополам, но сильная рука перехватила ее за горло, в то время как вторая вывернула за спину локоть. Хватка была жесткой и умелой — девушку выгнули до боли в пояснице, наклонили вперед и держали в этой неудобной позе, пока вязкая струйка из раны падала на мел, постепенно заполняя коробку. А потом грубо отпихнули в сторону.

— Ах ты, урод, — выдохнула она, обретя способность говорить. — Ах ты, тварь. Ах ты, сволочь.

Роксалана прижала руку к ране, отняла, с ужасом посмотрела на окровавленную ладонь.

— Ублюдок! Ну, я сейчас… — Она кинулась в прихожую, но Пустынник, склонившийся над мелками, резко ткнул в ее сторону указательным пальцем, и девица споткнулась, ударилась в косяк, отлетела на постель. На левом боку, чуть ниже ребер, начал багроветь обширный ожог.

Маг подошел к ней, наклонился, почти коснувшись ее губ губами, но в последний момент остановился:

— А нужна ли мне эта никчемная душа? Чего в ней может быть интересного? Пожалуй, главное — чтобы она другим не досталась.

Пустынник выпрямился, огляделся по сторонам. Потом сходил на кухню, вернулся с полиэтиленовым пакетом из-под мяса, надел Роксалане на голову и стянул вокруг шеи.

Девица неожиданно очнулась, заметалась — но маг обнял ее крепко, как пылкий любовник, прижал к себе, не давая сорвать пакет, и уже спустя пару минут хозяйка квартиры обмякла.

Пустынник побаюкал ее еще немного, потом осторожно положил у стены, развернулся и рывком поднял постель, поставив ее набок, ногой разметал в стороны пыль, опустился на колени.

— Мел, пропитанный желчью, вытекшей на нечистое животное, — негромко пробормотал он, очерчивая на полу желтоватый круг.

За кругом он начертал пентаграмму, вписав в каждый из ее углов по древнему иероглифу, истинный смысл которых уже давно затерялся в веках, в центр пентаграммы поставил стакан с водой, насыпал вокруг могильную землю. Затем прошел по комнате — снял со стены зеркало, вынес на кухню. Обшарил карманы мертвой проститутки, обнаружил крохотное зеркальце и тоже выкинул из комнаты. Сорвал с нее серьги, цепочку, дешевые кольца — тоже выкинул прочь. Разделся сам, оставив всю одежду за порогом.

Магические книги утверждают, что ожившие мертвецы не выносят зеркал и железа, но Пустынник за пять веков успел набраться опыта и знал: покойники непредсказуемы. Их может привести в ярость любой предмет и всякая живая плоть. Поэтому, совершая обряд, лучше не иметь на себе вообще ничего. И крайне желательно — не быть смертным.

Он приоткрыл занавеску, выглянул наружу. Там по-прежнему моросил дождь, небо плотно закрывали тучи. Однако маг чувствовал — пора. Ночь проложила границу между днями и открывает врата новой дате. Восемнадцатое сентября. Если могильный камень не врет — то это дата рождения некоего Геннадия Кимова. День, когда линии его судьбы сходились в одну точку, когда глаза его впервые увидели свет — а потому в этот день он должен легче всего откликаться на зов.

Пустынник достал церковные свечи, расставил их по углам пентаграммы, зажег, сам отступил в круг:

— Ouvrez doret vivant et mort! Au Nom des dieux passe et futur j’ordonne! — начал он ритуальное заклинание, после чего перешел на язык мертвеца: — Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой, из жизни вечной, предтечной. От пелен савана, от гвоздей крышки гробовой, от цветов в гробу, от венка на лбу, от монет откупных, от червей земляных, от иконы на груди, от последнего пути. Прочь с глаз пятаки, руки из темноты, ноги шелохни по моему выкрику, по моему вызову. К кругу зазываю, с погоста приглашаю. Иди ко мне, раб Божий Геннадий! Домовина без окон, дверей, отпусти спящего вдали от людей. Сюда, сюда, я жду тебя! Отпусти его, сила сна, хоть на час, хоть на полчаса…

Огни на свечах заплясали, послышалось поскрипывание половиц, по спине потянуло холодком. Бухнула дверь — раз, другой. Жалобно тренькнул звонок. Однако Пустынник знал: если он хочет получить действительно умелого воина, то помогать нельзя. Мертвец обязан сам проникнуть сквозь стены и двери, преодолеть любые запоры, влекомый неодолимым призывом.

— Ouvrez doret vivant et mort! Au Nom des dieux passe et futur j’ordonne… — начал он повторять заклинание с самого начала.

Дверь загрохотала с новой силой, зазвенели стекла за занавесками, содрогнулись стены. Послышался тихий злобный вой, словно в центр русской столицы проникла целая стая голодных таежных волков. И лишь когда Пустынник начал читать заклятие в третий раз — комната внезапно заполнилась влажным гнилостным запахом, вой сменился полной тишиной, а за спиной мага послышались тяжелые шаги.

Мертвец остановился совсем рядом, качнулся в одну сторону, в другую. Остывающая девка ему показалась неинтересна, колдуна в круге он и вовсе не ощущал. Зато он почувствовал свое, родное — могильную землю, которая мнилась ему символом покоя. Он сделал шаг, еще — и очутился в центре пентаграммы. Скакнули в высоту языки пламени, упал стакан, растеклась в стороны вода. Мертвец шарахнулся в сторону — но границы магического рисунка, подобно стенам, удержали его внутри. Ловушка захлопнулась.

— Долго ты добирался, — покачал головой Пустынник, выходя из круга и останавливаясь перед порождением смерти. — Долго…

Мертвец молчал. Выглядел он еще вполне крепким: гниль успела сожрать только глаза, куски мяса с плеч и на левой ноге, разъела одежду. Впрочем, такие существа все едино черпают свою силу не из плеч, а из неведомой энергии вечного Дуата. Никаких корней через тело не прорастало, никаких слизней и червей видно не было. Это хорошо: примесь живой энергетики только вредит, когда используется сила мертвая.

— Имя! — потребовал Пустынник.

Мертвец промолчал, и маг потребовал снова:

— Имя!!!

Повинуясь взмаху руки, подпрыгнули на высоту полуметра языки пламени, и мертвец замычал от муки.

— Имя?

— Геннадий…

— Ты лжешь! — рявкнул Пустынник, вглядываясь в черные глазницы. — Имя твое: Альварадо Педро, но ты привык отзываться на прозвище Испанец. Имя твое — Альварадо Педро. Иди и принеси его мне!

Маг снова взмахнул рукою, заставляя разгореться сильнее церковные свечи. Не для того, чтобы послать мертвеца за чужой душой — мертвые и так с трудом переносят существование в этом мире без своей, отлетевшей, души и всеми силами стремятся завладеть чужими. Он хотел, чтобы вырванное из замогильного мира существо считало себя Испанцем и охотилось именно на него. И чтобы оно вернулось.