Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети - Евгений Морозов

Однако возникает вопрос: почему официальная пропаганда (особенно основанная на лжи и искажении фактов) оказывается действенной в эпоху, когда любой желающий может найти в интернете достаточно сведений, опровергающих официальную точку зрения? Пропаганда срабатывает по тем же таинственным причинам, в силу которых внимание многих американцев привлекают миф об отсутствии у Барака Обамы свидетельства о рождении и выдумки о событиях 11 сентября 2001 года. Доступности информации, доказывающей обратное, недостаточно, поскольку пропаганда не всегда основана на критическом отношении к фактам. Вдобавок определенное структурное состояние общественной жизни при авторитарном режиме может делать насаждаемые правительством мифы устойчивее. Барбара Геддес, выдающийся политолог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, изучавшая источники народной поддержки авторитарных правительств, выяснила, какая из групп населения восприимчивее к пропаганде: обычно та, которую можно наилучшим образом описать как средний класс. Это те, кто получил некое базовое образование и зарабатывает себе на жизнь, то есть люди, которые не являются ни бедными и невежественными, ни богатыми и высокообразованными. (Две последние группы, установила Геддес, менее восприимчивы к пропаганде, чем средний класс: первые не понимают, чего хочет правительство, вторые, напротив, понимают это слишком хорошо.)

Пропаганда в больших дозах не обязательно настораживает людей, они не отдают себе отчета, что им промывают мозги, не говоря уже о том, чтобы читать между строк.

Общепринятый взгляд на эффективность пропаганды в авторитарных государствах лучше всех выразил Итиэль де Сола Пул, предположивший, что “когда режим ежедневно скармливает людям пропаганду в больших дозах, люди перестают прислушиваться”. Геддес возражает: “Чтобы контроль правительства над информационными потоками всерьез обернулся против него самого, население должно быть необычайно образованным”. Сама по себе доступность информации не снижает уровень общественной поддержки авторитарного правительства и не гарантирует критического отношения к СМИ. Предоставление населению широкого доступа в интернет не делает людей сознательнее, а судя по недавней всемирной истерии по поводу того, оглупляет ли нас интернет, многие и вовсе уверены в обратном.

Стоит ли тогда удивляться, что авторитарные режимы, начиная с России и Китая и заканчивая Ираном и Азербайджаном, стремятся превратить интернет в “спинтернет” (Сеть, где мало цензуры, зато много манипуляций и пропаганды), который поддерживает их идеологическое доминирование? В эпоху новых медиа, для которой характерны фрагментация общественного дискурса и децентрализация контроля, жизнь многочисленных чиновников, ответственных за пропаганду в авторитарных странах, стала существенно легче.

Кошки-мышки и пропаганда

В январе 2009 года двадцатичетырехлетнего китайского крестьянина Ли Цяомина, жившего поблизости от города Юйси в юго-западной провинции Юньнань, арестовали за незаконную порубку леса. Ли посадили в камеру № 9 тюрьмы уезда Пунин. Жить ему оставалось две недели. Якобы играя с сокамерниками в кошки-мышки, он ударился головой о дверь и умер. Во всяком случае, так местные полицейские объяснили смерть Ли его родителям.

В течение нескольких часов гибель Ли Цяомина стала в китайской блогосфере новостью номер один. “Сетяне” быстро решили, что полиция неуклюже пытается замести следы. Известие об этом происшествии собрало на сайте QQ.com, одном из самых популярных в Китае, более семидесяти тысяч комментариев. Обвинения сыпались градом. Власти столкнулись с настоящим кибербунтом.

То, что случилось после, – блестящий пример того, как эволюционировал контроль над интернетом в Китае, который, без сомнения, когда-нибудь войдет в учебники интернет-пропаганды. Вместо того чтобы приказать цензорам удалить сотни тысяч гневных комментариев, власти публично обратились к пользователям интернета с призывом стать “сетянами-следователями”, помочь им расследовать гибель заключенного и подготовить доклад, который устранил бы любые сомнения в причине произошедшего. Это показалось разумным решением и помогло хотя бы временно снизить напряженность. Заявки подали более тысячи кандидатов. В состав “следственного комитета”, целью деятельности которого была подготовка доклада о гибели Ли Цяомина, который устроил бы всех, вошли пятнадцать человек.

“Опыт прошлого показывает, что со временем сомнения ‘сетян’ не ослабнут и не испарятся, – заявил У Хао, ответственный за пропаганду чиновник из провинции Юньнань, который инициировал кампанию, – поэтому дело, касающееся общественного мнения и интернета, следует решать методами интернета”. Эти методы подразумевают публичное и децентрализованное принятие решений. Не было лучшего способа заявить о демократизации госуправления в Китае, чем сформировать комиссию из “сетян”.

Деятельность комиссии оказалась формальностью. “Следователям” даже не позволили просмотреть видеозаписи из тюремного помещения, в котором находился Ли Цяомин. Доклад получился неубедительным, и все, что “сетяне-следователи” смогли сказать – это что им не хватило доказательств. Полиция, которой была известна истинная причина смерти Ли, воспользовалась шумихой, вызванной обнародованием доклада, чтобы публично извиниться перед родителями погибшего и объявить, что Ли убили сокамерники. Пропаганда записала себе в счет очередное очко, продемонстрировав смирение полиции.

Это был блестящий цифровой пиар. Инцидент, за который власти можно было призвать к ответу, дал им возможность щегольнуть своей демократичностью. Дальновидные китайские пропагандисты могут составить конкуренцию большинству своих западных коллег. Вместо того чтобы прибегнуть к цензуре, они поступили мудро. Исполнение, правда, оставило желать лучшего. Когда китайские “поисковики плоти” проверили, кто эти пятнадцать отобранных для участия в “гражданском расследовании”, выяснилось, что почти все они – бывшие или действующие сотрудники государственных СМИ. Но в будущем китайские власти скорее всего не станут повторять эту ошибку. (Известно, что государственные СМИ в Китае имеют привычку нанимать малоизвестных актеров на роль прохожих во время “полевых” интервью, когда обычные люди комментируют важные события. По крайней мере, актеры умеют лгать.)

Любопытно, что не так давно правительство Южной Кореи (вероятно, последовав примеру китайского) прибегло к подобному шагу, чтобы противодействовать слухам, распространяемым в интернете, и успокоить собственных “сетян” по гораздо более взрывоопасному поводу. Когда многие в блогосфере и даже в традиционных СМИ начали сомневаться в правдивости официального объяснения (оно гласило, что южнокорейский корвет “Чхонан” потоплен подлодкой северян) и думать, что всю вину свалили на КНДР затем, чтобы скрыть некомпетентность или некую зловещую внутреннюю операцию, правительство Республики Корея решило не воевать с интернет-сообществом. Оно предъявило результаты расследования группе, составленной из пяти официальных лиц, двадцати пользователей “Твиттера”, десяти блогеров, тридцати студентов журфака и пятерых представителей интернет-порталов, случайным методом выбранных из всех заявителей. Правительство Южной Кореи, правда, пошло дальше китайского: “сетянам” позволили вести фото– и видеосъемку: это был истинный триумф гражданской журналистики, срежиссированный властями. Правда, их планы несколько нарушили северокорейские власти, которые невероятно быстро подчинили себе капиталистическое киберпространство. В августе 2010 года северокорейцы перенесли пропагандистскую кампанию в “Твиттер” и открыли аккаунт для опровержения южнокорейской версии гибели корвета.

Чему Барбара Стрейзанд могла бы научить Николае Чаушеску

В последние годы существования СССР наиболее прогрессивные советские лидеры любили декларировать – полушутливо, разумеется, – свою приверженность “доктрине Синатры”, намекая на то, что центрально– и восточноевропейские государства вольны идти собственной дорогой в полном соответствии со строками песни Фрэнка Синатры “Мой путь”.

У нынешних пользователей интернета Синатра не в чести. На повестке дня – “эффект Стрейзанд”. Это выражение означает, что чем старательнее вы пытаетесь убрать что-либо из интернета, тем вернее поощряете всеобщий интерес к этому предмету и тем дальше оказываетесь от достижения своей цели. Термин “эффект Стрейзанд” придумал Майк Масник (популярный американский блогер, пишущий о хайтеке), чтобы описать отчаянные попытки Барбары Стрейзанд удалить из интернета фотографии ее дома в Малибу. Эти снимки, сделанные профессиональным фотографом в рамках California Coastal Records Project – проекта созданного с целью документирования береговой эрозии, оставались без внимания до тех пор, пока Стрейзанд не вчинила их автору 50-миллионный иск.