17 м/с - Аглая Дюрсо

Мы отдали котенка Маккару. Он несколько остолбенело смотрел на него. Как нам потом объяснил Брайан, Маккар мог остолбенеть от неожиданности. Потому что в этих местах подарить котенка — практически то же самое, что подарить москита в тропических болотах. Впрочем, это с точки зрения европейской линейной логики Брайана. Отчего остолбенел Маккар, мы можем только догадываться. Повторяю, он внимательно смотрел в глаза зверьку до тех пор, пока к голландцам, что-то там евшим за одним из столов, кратковременно не вернулось сознание. Они вырвали котенка из нервных пальцев Маккара и понесли его, приплясывая, куда-то в сторону неверно мигающих огней.

Нам сразу стало легче, и мы уже вполне могли вести дружескую беседу. Но беседовать у Маккара как-то не хочется. Хочется смотреть на небо и слушать водопад.

То, что по всем приметам котенок был перевоплощенным ракшасом, объяснил нам впоследствии Брайан. Аналогичный случай, сказал Брайан, произошел и с ним. К нему год назад пристала какая-то девушка. Она увязалась за ним ровно на том же месте, что и наш ракшас, а именно на выходе из соседнего городка. Поначалу Брайан не придал этому значения и даже не спрашивал ее имени. А она только прибавляла шагу, и глаза ее радостно и доверчиво поблескивали. Через пару дней, проведенных неотступно возле Брайана, она сама сказала, как ее зовут (теперь он, к счастью, это имя забыл, что-то типа Ева. Что-то типа из Лондона). И она заставляла его раз в неделю ездить за покупками, а раз в месяц — в Бангкок. А потом она дошла до того, что мыла лапы Брайану (другому Брайану, естественно. Этого она заставляла только стричь ногти на ногах). Мир померк. У Брайана испортился характер. Его сторонился даже хозяин «Кафешопа», хотя он просто болен любовью ко всему человечеству. Особенно, когда работа его точки общепита подходит к концу.

Брайан дошел до того, что хотел реально бежать. Бежать в Лаос. Но он нашел более эффективный и распространенный в этих местах способ избавления от ракшаса.

Он пошел в ват. Они как раз приехали в столицу, где ракшас собиралась купить Брайану джинсы. А Брайан скрылся в вате, пока ракшас делала маникюр. И он жил под прикрытием нефритового Будды десять дней. Ему монахи приносили еду. Он, между прочим, так закалился в противоборстве силам зла, что монахи предлагали ему навеки поселиться. Но Брайана не устраивало, что от чистой нирваны забытого острова его будут отделять какие-то суетные заботы монастырского городка.

Ракшас в облике линялой блондинки Брайану больше не являлся.

К слову сказать, нашего ракшаса мы тоже больше не видели. Мы надеемся на лучшее, но вполне может быть, что котенка Маккар пожертвовал Будде. Потому что это у него традиция.

На большаке, там, где поворот и указатель на Маккар-бар, стоит домик Будды. Строго говоря, такие домики здесь повсюду, тоже традиция. Это кукольный домик, сильно похожий на скворечник, в котором сидит кукольный Будда. Рядом с Буддой стоят кукольные овцы из пластмассы, кукольные куры из того же материала. Если кур и прочего мелкого скота нет, то в домике рядом с Буддой может возлежать даже пластмассовая Барби китайского производства. Еще там стоит вода в чашках.

Наши дети частенько играли с этим домиком. Они купали игрушечного Будду в чашке, укладывали его спать, а также выпасали скот, скармливая ему ароматические палочки. Однажды мы встретили около этого домика хозяина нашего ресорта, тайца с зубами. Он схватил постройку, предварительно ссыпав Будду и его скромное пластмассовое хозяйство в карман. Потом вскочил в свой раздолбанный джип. Домик высунул в окно, резко газанул и проехал метров двести на предельной скорости. Таец пояснил, что таким образом выгоняет ракшасов. Детей он похвалил. Сказал, что еще никогда этот Будда не выглядел таким свежим, а его скот таким ухоженным. И передал поклон Маккару.

Потому что однажды Маккар пожертвовал Будде этого скворечника зебру. Маккар не мог вспомнить, откуда у него эта зебра, но предполагал, что на ней прискакал кто-то из его клиентов.

Эта зебра до сих пор охраняет покой Будды. Она стоит на страже у изножия скворечника. Это надувная зебра. На ней можно катать кукольного Будду.

Мы иногда ходим через гору. Это очень по-буддистски. В гору, как в какой-нибудь монастырь, ведут каменные ступени: мимо пилорамы, на которой исполняют свое бессмысленное послушание местные рабочие. А потом ступеньки заканчиваются и начинаются джунгли. А это прекрасная возможность присматриваться к деталям. Если к ним не присмотреться, можно свернуть шею.

Мы ходим через гору еще и потому, что там живет друг Брайана. Он владелец индейского клуба. Мы в этом клубе танцуем реггей, который во все времена сильно способствовал погружению в пучину нирваны.

Но в этот раз в индейском клубе сидели симпатичные парни из Израиля, и они были жизнеобильны, как сперматозоиды. Они танцевали сальсу с женским населением нашей диаспоры, чем сильно раздражали ту мужскую часть нашей диаспоры, которая еще смутно помнила, что женская часть имеет к ним какое-то отношение.

И тогда кто-то из мужской диаспоры вспомнил, что видел на горе клуб под ямайским флагом. И нам срочно надо туда. Потому что клуб выглядит неприступно.

Израильтяне отвалились по дороге. У них случилась одышка после сальсы. А нам уже давно было все равно.

Клуб не только выглядел неприступным. Он и был таковым. На горе почему-то было болото. И клуб стоял в камышах. Над ним, как справедливо отметил наш товарищ, развевался ямайский флаг.

Это было прекрасное место с танцполом, открытой верандой и чил-аутом с гамаками. Там горел приглушенный свет.

Но там никого не было. Вообще. Только большая жаба из болота сидела на перилах веранды. И поглядывала на нас достаточно недружелюбно.

Мы сели за гостеприимный стол, а дети разлеглись в гостеприимных гамаках.

За столом было как-то бесприютно. И становилось все тревожнее.

Прошло довольно много времени. По крайней мере, дети, укрывшиеся флагом с Бобом Марли, успели сочинить до конца сказку про величайшего исполнителя реггей. Сказка вышла мрачной и заканчивалась гибелью героя в снегах России.

Мы в сгущающейся тишине прислушивались к этой душераздирающей истории. И как раз в тот момент, когда, прикрытый медвежьей полостью, Боб Марли синкопированно пел свое завещание, внутренняя дверь клуба открылась. А жаба на перилах предостерегающе квакнула. Если честно, я бы на ее месте сделала то же самое.

Из двери вышел на удивление низкорослый индеец. Я бы даже сказала, что он был карликом, если бы не боялась, что это будет банальностью в условиях все более нахмуривающегося триллера.

Индеец подошел к нам и что-то недружелюбно сказал. По-индейски, разумеется. Кто-то из наших, желая разрядить обстановку, легкомысленно развалился на стуле и заказал пить. Чтобы как-то внедрить в сознание зловещего карлика, что он не герой триллера, а бармен. Но индеец не поддался на эту дешевую провокацию. Он продолжал что-то говорить на своем гортанном языке.

Он говорил так долго, что не оставалось сомнений: он тренирует свои голосовые связки, потому что ему нечасто приходится встречать собеседников. Собеседников на индейском. Еще он выразительно помахивал рукой в сторону выхода.

А потом он развернулся и исчез за своей дверкой.

Мы для приличия еще посидели. Без всякого результата. Мы хотели показать друг другу, что еще верим в историю про офигительный ямайский клуб на горе.

А потом мы сорвались с места. Мы побежали дорогой, которой пришли. Мы даже попытались поймать машину, но она промчалась мимо, не останавливаясь, только ослепив. Если честно, я на ее месте поступила бы так же. Потому что место было глухое, а дорога к столь со вкусом сделанному клубу — нехоженая. Это теперь сильно бросалось в глаза.

И тут один из наших детей замер как вкопанный. Этот ужасный ребенок сказал, что никуда не пойдет. Потому что забыл в гамаке сумочку. И за ней непременно надо возвратиться.

Как ни печально в том признаваться, это был мой ребенок. Моя несносная малолетняя дочь. И по всему выходило, что за долбаной сумочкой из банки кока-колы, за этим вырожденцем мира глобализма придется переться мне. Я нервно пообещала изготовить этому ребенку такую же сумочку. Но этот ребенок уперся.

Когда мы зашли на веранду, везде гостеприимно включился свет.

— Быстрее!!! — завопила я.

Но дочь и без меня нервно шуршала в недрах гамака. Потому что, хоть и была мала, понимала, что к чему. Она читала про Карлика-Носа и про бедных Гретхен и Гензеля.

Когда мы сбегали со ступенек, она невинно спросила меня: «А ты кем предпочла бы стать на ближайшие сто лет — индейцем или жабой?»

Один из наших сказал, что этой дорогой не пойдем. Спустимся с другой стороны горы. Потому что там быстрее. И там есть признаки человеческого жилья. Там и вправду был щелястый забор. А сквозь забор виднелись призывные проблески костра.