Эвита. Женщина с хлыстом - Мэри Мейн

Глава 8

Мое простое женское сердце…

Хуан Атилио Брамулья, министр иностранных дел, предостерегал Эву, что ее визит в Испанию может быть сочтен недипломатичным в тот момент, когда Аргентина ищет дружбы Соединенных Штатов. Для реализации своего пятилетнего плана Перону требовалась американская техника и, более того, американские кредиты, и теперь, после ухода Спруила Брадена, между президентом и американским посольством установились прекрасные отношения. Но Эва не любила Хуана Брамулью, который отличался одновременно излишней честностью и слишком большой готовностью поддаваться на манипуляции, которые она обычно приберегала для своих «друзей». Она пренебрегла его советом и в апреле 1947 года объявила, что принимает приглашение Франко посетить Испанию.

Пышные приготовления к поездке, которая была назначена на июнь (в это время в Буэнос-Айресе зима, а в Мадриде – лето) вызвали бурю протестов в среде оппозиции, и даже среди некоторых наиболее осмотрительных перонистов: неумеренные траты правительства грозили привести страну к большим затруднениям. Эва возражала на это, что оплатит поездку из своего собственного кошелька, и отказалась от идеи пересечь Атлантику на корабле. Это была единственная уступка экономии, а тот факт, что одна только Испания потратила от двух до четырех миллионов долларов за время ее визита, заставляет сомневаться, что тех денег, которые она зарабатывала как звезда радио (даже при ее баснословных гонорарах), могло хватить, чтобы оплатить что-либо, кроме гардероба, который она брала с собой в поездку.

В последний момент ее, видимо, одолели сомнения: она наверняка знала, что в ее отсутствие враги будут плести интриги, и, возможно, даже была готова совсем отказаться от поездки, особенно когда услышала во время трансляции прощальной речи Перона к ней прозвучавший в толпе призрачный возглас: «Смерть Перону!»

Проводы были пышными и прочувствованными – как провожали и встречали ее всякий раз (по традиции, в Южной Америке при каждом прощании полагается обниматься и рыдать). Полторы тысячи людей собрались в аэропорту, чтобы посмотреть, как Эва садится в самолет. «Я отправляюсь, – сказала она, – в Старый Свет с вестью мира и надежды. Я отправляюсь как представитель рабочего класса, моих возлюбленных «людей без пиджаков», с которыми оставляю свое сердце».

Эта представительница рабочего класса путешествовала в нарядах, достойных юной индийской принцессы, и драгоценностях, от которых не отказалась бы и Клеопатра, меняя костюмы по три-четыре раза в день в течение двухмесячной поездки.

Но ее роскошные одежды были предметом гордости «людей без пиджаков», которые собрались посмотреть на нее, и многие из них испытывали подсознательное удовлетворение, словно бы вместе с ней, сказочно разбогатевшие и преуспевающие, возвращались на родину своих отцов-эмигрантов. «Эвита! Перон! Эвита! Перон!» – ревела толпа, когда Перон и Эва с чувством обнялись и она повернулась, чтобы в последний раз помахать ему на прощанье.

Самолет, в котором путешествовала Эва, принадлежал «Испанским пиренейским авиалиниям»; его полностью переоборудовали для поездки: были устроены две спальни – для Эвы и для женщины, ее сопровождающей, – с кроватями, туалетными столиками и зелеными бархатными шторами и столовая со столом и стульями. До острова Фернандо де Нонона лайнер сопровождали два военных самолета. В поездку с Эвой отправилась сеньора Ларгомарсино де Гуардо, жена президента палаты депутатов; Хуансито Дуарте, брат Эвы; Альберто Додеро, корабельный магнат, который – к вящей удаче в делах – поддерживал близкую дружбу с Перонами; пара помощников и секретарша. Отец Бенитес, иезуит, исповедник Эвы, отправился вперед, чтобы приготовить ее встречу в Париже и в Риме; личный врач, горничная, парикмахер и портниха вылетели заранее. Ни одна из жен олигархов, отправляющаяся с семьей на все лето в свою estancia, не путешествовала с такой свитой!

Во время перелета вся компания пребывала в веселом расположении духа – они еще не успели надоесть друг другу, как это случилось позже, – пили шампанское за здоровье каждого и, минуя экватор, по традиции, «крестили» тех, кто пересекал его впервые. Как вы понимаете, в ту минуту Эва не нуждалась в шампанском, чтобы наслаждаться жизнью.

Между тем впереди, в Мадриде, делались самые дорогостоящие приготовления к встрече (следует помнить, что Испания крайне нуждалась в аргентинской пшенице). Момент вступления Эвы на землю Испании – на территории испанских владений в Африке, когда самолет сделал посадку в Вилла Сиснерос, – отметили пышной церемонией. Жену президента приветствовал эскорт из сорока одного военного самолета, палили орудия, мадридская газета «Арриба» украсила первую страницу славословиями в ее честь; да и вообще они отвели три с половиной страницы из восьми репортажу, в котором описывалось каждое ее движение, тогда как животрепещущий вопрос о преемнике генералиссимуса остался вне поля зрения. Газеты напечатали даже интервью с пилотом и стюардессой самолета, перелетевшего океан.

В аэропорту Эву встречали две тысячи человек; Франко с женой подали пример аристократам, государственным чиновникам и дипломатам, некоторые из которых даже вернулись ради такого дела из отпуска. Но одна деталь продемонстрировала абсолютную формальность этого торжественного приема. Посол Аргентины в Мадриде, доктор Радио, как и полагается, приехал в аэропорт, однако по какой-то неувязке не был допущен в число встречающих. Когда наконец ситуация разъяснилась и он доказал, что должен стоять в первом ряду лиц, приветствующих леди, самолет уже приземлился и толпа сгрудилась у барьера. Можете себе представить, как был огорчен бедняжка, которому пришлось, работая локтями, проталкиваться вперед. В результате он явился пред очи безупречной Эвы в разорванном пальто и без шляпы, опоздав на сорок пять минут. Эва, которая не отличалась снисходительностью и сдержанностью, особенно когда дело касалось открытого пренебрежения ее собственной персоной, выбранила его, не стесняясь в выражениях, и обвинила посла во всех смертных грехах, чем, без сомнения, привела в глубокое изумление стоявших поблизости людей.

Но программа, подготовленная для жены президента в Мадриде, не оставляла времени для обид; показная роскошь могла удовлетворить даже ту ненасытную жажду развлечений, какой обладала Эва, и, должно быть, чрезвычайно утомляла бедную донью Кармен, которой в качестве бонны приходилось сопровождать свою госпожу повсюду, – мало кто мог соперничать с Эвой в выносливости и неуемной энергии. Она металась с официального приема на банкет, а потом на бал; носилась по музеям и церквам, в каждой из которых ее ждали представители официального «организационного комитета»; принимала профсоюзные делегации, посещала ремесленные училища и медицинские диспансеры и в открытом «кадиллаке» со «случайным» репортером из «Аррибы», который повсюду следовал за нею, объезжала рабочие районы и посещала «чистые и светлые дома счастливо улыбающихся трудящихся», которым она, по ее словам, привезла образ и дух Перона. Впрочем, бедняки с большей охотой принимали щедро раздаваемые ею банкноты достоинством по сто песет (кое-кто из этих бедных людей в жизни не держал в руках подобной суммы, но, наверное, эти банкноты не были адекватным возмещением тех миллионов, которых стоил стране ее визит).