Варварство, социализм или... - Борис Кагарлицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остаётся две системы «внешних» оценок, которые собственно к образованию и применяются. С одной стороны, «соответствие требованиям рынка», а с другой — выполнение формальных требований, предъявляемых бюрократией.
Логика, по которой развивается сферы культуры и образования как сфера общественного производства, противоречит логике рынка как форме организации этого самого производства. Эти сферы существуют, в том числе и как гарантии выживания рыночного общества, которое в чистом виде не самодостаточно. Формируемая рынком мотивация оказывается в определённых сферах разрушительной, он не может создать полноценного общества без внешних регулирующих механизмов, в том числе культурных. Сферы культуры и образования, общественный сектор — это «спасательный круг» для рыночной экономики. Конечно, лечить подобное подобным можно, но попробуйте выплыть на лодке, состоящей из воды.
Однако рынок давит на сферы образования и культуры, формирует массовый спрос на их продукцию, то есть заставляет адаптироваться к себе. Но создание подлинной культуры, настоящее образование всегда должны производить больше, чем требует от них уже осознанная общественная потребность, тем более — выраженная в платёжеспособном спросе. Без этой стратегической составляющей, без творческого поиска культура и образование обречены на суженное воспроизводство. Если всерьёз говорить о сохранении культурного наследия, обеспечения равного доступа к культурным благам и развитии культурного потенциала нации, то нужно признать, что формировать всё это можно только на основе единой концепции, в которую адаптация к рынку вряд ли впишется. Потому что всё это можно сохранить, создать и развить, только поддерживая каждый элемент в системе образования и культуры, независимо от его коммерческой отдачи: сельскую школу, музыкальную школу и библиотеку в маленьком городе, провинциальный театр, региональные университеты. Но поддерживать реально, исходя из потребностей общества (не рынка, а именно общества, то есть людей) и с учётом логики развития этих сфер.
Никакие финансовые вливания не помогут, если будет нарушена сеть учреждений, в том числе и не вписавшихся в рынок, прерваны традиции, если не поддерживаются и не выращиваются педагогические кадры. Но вливания будут продолжаться, потому что и образование, и культура стали не только значимыми предметами потребления, они стали структурным элементом социальных потребностей, воспринимаются людьми как социальные права, и так просто их отменить не получится. Нужно что-то делать, хотя бы во время избирательных кампаний. И поэтому мы будем продолжать платить своими налогами за те блага, которые всё меньше и меньше будут являться подлинными благами, всё больше будет псевдообразования и псевдокультуры.
Рыночные критерии, применяемые к принципиально нерыночным сферам, исказят мотивацию и производящих, и потребляющих культурные и образовательные блага, формализуют её. Школьники и студенты всё больше будут стремиться получить аттестаты и дипломы вместо знаний, а учителя и преподаватели всё меньше будут склонны их переубеждать. В большинстве провинциальных вузов и школ не поддерживается и не развивается научный, методический и кадровый потенциал, который позволил бы реально воспользоваться правительственными программами, а не просто «освоить деньги». Тем более что даже частных, но действительно эффективных мер в сферах культуры и образования, ни в каких программах даже не предлагается. Например, нет программы по привлечению молодёжи в вузы и школы, программы для молодых учёных для провинциальных вузов мало что дают, хотя формально действуют. Но система работает и осваивает деньги, и производит! Деградация в этих сферах отнюдь не означает их исчезновения, она означает замену подлинных благ культуры и образования мнимыми.
Наилучшие возможности действительно эффективно использовать бюджетные деньги будут у наиболее сильных учебных заведений, известных театров, художественных коллективов и т. д. Но доступны они будут всё меньшей доле населения, во-первых, потому, что находятся преимущественно в столичных городах или немногих крупных региональных центрах, а, во-вторых, потому, что «адаптированная», то есть коммерциализированная и редуцированная система образования будет всё меньше развивать потребность в подлинных знаниях и культуре. Хорошее образование будет всё больше и больше элитарным, хотя, конечно, возможность прорваться туда за счёт таланта и работоспособности будет. Но именно прорваться. Но и за государственную поддержку этого по факту элитарного образования будет платить своими налогами и то население, которое объективно окажется отлучено от этого образования.
Чтобы закамуфлировать процесс сокращения реальных социальных прав в области образования и культуры, мудрые чиновники придумали «адаптацию к рынку».
Что касается системы бюрократических формальных требований, то они только на первый взгляд могут выглядеть противовесом или компенсацией давлению рынка. На практике всё происходит наоборот. Мало того, что эти две внешние логики прекрасно сочетаются между собой, именно их сочетание делает давление на систему образования столь разрушительной и невыносимой.
Все попытки внешнего контроля, критерии которого придумывают, пыхтя и отдуваясь, чиновники, не приводят к заявленным ими результатам. Требуются ведь бумаги, гладкие отчёты, а не реальная работа. Чем больше бумаг и показателей они будут изобретать, тем больше получат ложных отчётов. Если их наберётся некоторая критическая масса, то все они станут фальшивыми, потому что иначе учить и учиться, совершенствоваться в профессии у преподавателей не будет времени. Формалистически-бюрократический подход к оценке качества образования заложен в основу ЕГЭ. На основании таких же подходов пытаются реформировать и университеты, оценить деятельность преподавателей. Цитирование, которое предполагается как существенный момент контроля качества работы преподавателя и вуза, можно обеспечить значимыми научными открытиями, а можно — системой личных связей, контроль ВАКа можно обойти тем же способом. Чем больше контроля такого рода, тем разветвленней эта система связей, тем больше она становится похожа на паутину, в которой так легко запутаться.
Бюрократический формализм прикрывается не только ссылками на контроль качества (который должны обеспечить структуры, самой своей повседневной практикой доказавшие, что понятия о качестве и эффективности к ним самим неприменимы), но и заботой о социальной справедливости. Причём эту заботу в данной сфере почему-то проявляет правительство, в других сферах данным вопросом не слишком занятое.
Так, например, главными аргументами в пользу пресловутого ЕГЭ были его антикоррупционная направленность и демократичность. Однако эти аргументы не выдерживают критики. Каждая волна сдачи экзамена порождает новые коррупционные скандалы. Кроме того никакие, даже самые совершенные организационные схемы не помогут пресечь коррупцию, если в обществе для неё есть социально-экономические условия. Сегодня российская экономика не предъявляет спрос на научные разработки, в обществе не востребовано гуманитарное знание, научные учреждения работают в основном вхолостую. Нет спроса на образованность, но есть спрос на дипломы об образовании, которые становятся необходимым аргументом в жёсткой конкуренции за сколько-нибудь приличные рабочие места. Такая ситуация неизбежно порождает коррупционные схемы, позволяющие получить вожделенные дипломы без особого труда. Любая организационная инициатива в такой ситуации приведёт только к трансформации таких схем, но не к их исчезновению.
Демократичность ЕГЭ — такая же фикция. Сегодня главное препятствие для того, чтобы хорошее, тем более элитное образование, стало доступным, — не необходимость приехать на сдачу вступительных экзаменов, а огромная разница стоимости жизни и уровня дохода в разных регионах, высокая стоимость железнодорожных и авиабилетов по сравнению с региональными заработными платами, дефицит или отсутствие мест в общежитиях. Социальноэкономическое расслоение, региональная дифференциация образования и культурной среды не преодолеваются формой вступительных экзаменов. Перефразируя Маркса, можно сказать, что, когда принадлежащие к «поколению ЕГЭ» учителя будут учить новые поколения сдавать ЕГЭ, варварство в нашей стране встанет на собственные ноги.
Удары, наносимые по вузовской системе, не менее существенны и эффективны. Слияние вузов, резкое увеличение нагрузки на преподавателей, чудовищные бюрократические формальности — всё это должно в идеале парализовать работу университетов или, по крайней мере, резко ухудшить условия, в которых она ведётся. Разрушительной является и практика финансирования системы высшего образования, сложившаяся сегодня. Дифференциация вузов, присвоение ряду вузов в столичных и наиболее развитых регионах статуса федеральных, национальных, научно-исследовательских университетов, дающего значительное преимущество в финансировании по сравнению с остальными, неминуемо приведёт к отчуждению значительной части россиян от качественного образования. Кроме того, это самым губительным образом скажется на социально-экономическом и социально-культурном развитии большинства российских регионов. Маниакальное стремление Министерства образования провести в жизнь идею Президента о сокращении численности педагогических вузов, одновременно переведя большую часть из них на региональное финансирование, приведёт к катастрофическому снижению качества педагогического образования в регионах, что может привести в дальнейшем к окончательному разрушению регионального школьного образования.