Прекрасный хаос - Ками Гарсия

Теперь об этом можно забыть. Их надежды потерпели крушение за одну ночь.

— Изабель, ты меня пугаешь! — Джон прижал ее к груди. — Нас ничто не разлучит!

Сэрафина высвободилась из его объятий и, сняв темные очки, посмотрела на него золотистыми глазами темной чародейки:

— Уверен?

— Что с тобой? — оправившись от первого шока, произнес Джон.

— Сегодня мой день рождения, — выдохнула она, опустив голову. — Но я не сомневалась, что буду светлой! Я молчала, чтобы ты зря не нервничал… но сегодня, в полночь… — По ее ледяным щекам заструились горячие слезы, и она оборвала себя на полуслове.

— Это какая-то ошибка! — пыталась она успокоить то ли саму себя, то ли Джона. — Считается, что когда человек превращается в темного, то он меняется… забывает о своих любимых… Но я ничего не забыла!

— Полагаю, это вопрос времени, — вырвалось у Джона.

— Я справлюсь! Клянусь, я не хочу быть темной!

Силы покинули ее: сначала от нее отвернулась мать, затем сестра, а теперь она могла потерять и Джона. Сколько еще боли ей предстоит пережить? Рыдая, Сэрафина опустилась на пол. Джон присел возле нее и произнес:

— А мне наплевать, какого цвета у тебя глаза!

— Но мне никто не верит! Мама даже домой меня не пустила, — всхлипывала она.

— Значит, мы немедленно уезжаем, — буркнул Джон.

Он схватил дорожную сумку и стал кидать туда все самое необходимое.

— Куда?!

— Придумаем, — ответил Джон, застегивая молнию. — Не важно, — сказал он, глядя в ее золотистые глаза. — Главное, что мы вместе.

Мы снова оказались в моей комнате, ощутив полуденный зной. Видение растаяло, забрав с собой девушку, которая не имела ничего общего с нынешней Сэрафиной. По лицу Лены текли слезы, и на секунду она показалась мне похожей на свою юную мать.

— Джон Идз — мой отец.

— Правда?

— Точно, — кивнула она. — Я никогда не видела его фотографий, но бабушка говорила мне его имя. Он был таким настоящим, как живой! Они действительно любили друг друга.

Она наклонилась поднять упавшую книгу. По трещинкам на корешке было ясно, что ее часто перечитывали.

— Не трогай, Эль!

— Итан, я читаю ее постоянно, и такого никогда не случалось, — возразила Лена. — Мы попали в видение, потому что прикоснулись к ней одновременно.

Она снова открыла том, и я увидел множество темных линий: одни фразы были подчеркнуты, другие — обведены в кружок. Лена объяснила:

— Она разрисована, прямо как карта. Интересно, какой там маршрут…

— Ты знаешь…

Ну, конечно, «Большие надежды» Сэрафины ведут к Абрахаму, Темному Огню и Великому Барьеру. К тьме и смерти. Лена тихо произнесла:

— Вот моя любимая строчка, слушай: «Жизнь ломала меня и била, но мне хочется думать, что я стала лучше».

Сэрафина делала с нами то же самое. Но стал ли я лучше? А Лена? Я подумал о бабушке Пру, лежащей на больничной койке, о Мэриан, разбирающей коробки с обугленными документами. Дело всей ее жизни уничтожено. А если наших близких будут мучить до тех пор, пока они окончательно не сломаются?

Я должен отыскать Джона Брида, пока не стало слишком поздно.

26.09

Приемные часы

На следующий день бабушка Грейс узнала, что Мерси прячет от нее в холодильнике кофейное мороженое. Потом Мерси догадалась, что Грейс потихоньку лакомится им, и закатила жуткую истерику. Затем я играл с Сестрами в «Скраббл», пока они вконец не достали меня своими странными словами, и я даже согласился на существование терминов «ещёбы» (пишется слитно), «хлопок» (по их мнению — глагол), «проигрышный» (причастие) и «ежели» (полная форма союза «если»).

Мое терпение лопнуло.

В доме не хватало одного человека. Человека, от которого пахнет медью, солью и острым томатным соусом. Того, кто готов с пеной у рта доказывать, что выражение «чертов идиот» пишется через дефис, но при этом обладает недюжинным умом. Того, кто мог сам составить карту большей части чародейских туннелей на юге США.

Спустя три дня ожидание стало невыносимым, и Лене удалось уговорить меня навестить бабушку Пру. Я, если честно, очень хотел ее увидеть, но плохо представлял себе визит. Она что, просто «спит»? Может быть, ведь иногда она умудрялась задремать на диване посреди бела дня… Или она выглядит так, как тогда, в машине «Скорой помощи»? Я извелся от неизвестности, чувства вины и страха.

Но самым страшным оказалось одиночество.

Окружная больница представляла собой реабилитационную клинику — нечто среднее между домом престарелых и местом, куда пациента привозят после жесткой автокатастрофы (если он, например, упал с велосипеда-внедорожника, врезался в грузовик или угодил под колонну автомобилей). Некоторые считают, что если с тобой такое случилось, то тебе жутко повезло, поскольку из водителя легко вытрясти приличную компенсацию. Однако подобные доброжелатели забывают, что ситуация может закончиться плачевно — то есть смертью. Хотя бывают и сложные случаи — взять хоть Дикона Харригена, который погиб в автокатастрофе, зато у него теперь самый дорогой памятник в Гэтлине. Его вдова сделала ремонт, поставила во дворе батут для своих детей и частенько ужинает в ресторане «Эпплби» в Саммервилле. Ну, по крайней мере, меня просветил Линк, а ему об этом рассказала миссис Линкольн, а ей — Карлтон Итон. Миссис Харриген теперь раз в месяц исправно приходят чеки из конгресса штата Колумбия. Значит, и грузовик счастье приносит…

Но когда мы зашли в больницу, мне совсем не показалось, что бабушке Пру повезло. Даже странная, звенящая тишина и свежий воздух из больничных кондиционеров не успокоили меня. Повсюду стоял приторно-сладкий запах, похожий на сахарную пудру. Как будто этим ароматом пытаются перебить кое-что другое. В довершение всего холл, коридор и подвесные потолки были выкрашены в излюбленный цвет гэтлинцев — персиковый. Как будто помещения от души полили соусом «тысяча островов» и размазали.

«Или французской заправкой», — попыталась подбодрить меня Лена.

«В любом случае, меня тошнит».

«Бедняга! Может, когда мы увидим ее, ты успокоишься».

«А если нет?»

К сожалению, мое пророчество сбылось — метрах в десяти от нас за стойкой регистратуры застыл Бобби Мерфи. В последний раз мы с ним виделись на тренировке, когда я играл в баскетбольной сборной «Джексона». Он дразнил меня из-за того, что на танцах Эмили Эшер вдруг разлюбила меня и не на шутку возненавидела, что с подобными барышнями случается нередко. Я не обращал внимание на его шуточки: ведь он кидал мяч в университетской сборной целых три года, и вообще старался с ним не связываться. Теперь Бобби стоял в униформе персикового цвета и не казался мне крутым парнем. Он тоже явно не был рад меня видеть. Может, стеснялся ламинированного бейджика, на котором гордо красовалась надпись «Бубби» — даже написать правильно не смогли!