Дыхание власти - Степан Мазур

Пожар гнался за людьми, прожорливо набрасывался на все, что попадалось у него на пути: жилища, деревья, хлеб. Ревела перепуганная скотина, надрывно лаяли собаки, ржали кони. Сухой треск, полыхает пламя. Черные столбы дыма все ближе к небу.

Князь с приближенными отошел от пожарищ, укрывшись от дыма в небольшой долине в самом сердце Радогоста. Оттуда был хорошо виден пылающий город.

Скорпион, пройдя мимо пылающего капища с поверженными деревянными и глиняными идолами Перуна, Даждьбога, Сварога, Световита, Макоши, Ярилы, поспешил узреть князя. Долго смотреть на вакханалию бесовщины павлианства в рясах смотреть не мог. От учений Христа в них осталось не много. Разве что символ. Но тот не их. Крест — издревле священный знак. Стоит лишь посмотреть на солнце с прищуром.

Едва ли какой дружинник мог сейчас своей лютостью превзойти служителя иудейского культа, что орудовали топорами не хуже ветеранов, а факелы лишь довершали дела.

Впереди дружины стоял белый конь в дорогом уборе. Драгоценный нагрудник на нем был шит золотом и камнями, как и попона. Старый человек в шелковом заморском плаще поверх золотой чешуйчатой брони, застегнутый круглой драгоценной пряжкой, с шитыми жемчугом сафьяновыми сапогами, с мечом в ножнах, украшенным золотой чеканкой, рубинами, яшмой и изумрудами, и был Владимиром.

Скорпион приблизился и увидел глаза старого князя. Натолкнулся на твердый, равнодушный, напоминающий выступающий из воды камень, взгляд. Эти глаза смотрели на него и не на него, они смотрели, словно сквозь него, но и не сквозь. Они все видели и одновременно — ничего. Для них не существовало ничего на свете, кроме них самих. Они жили собственным светом, собственными хлопотами, усталостью, знанием, покоем.

Владимир Красно Солнышко. Твое красное солнце залило кровью все славянские племена. Ты понимал, что покорить славян невозможно, пока крепка старая вера, и ты сломил веру. Ты объединил и разобщил, ты возвеличил и втоптал, ты уничтожил и возродил. Я понятия не имею, как к тебе относиться. Твои деяния есть вне зависимости от меня, и осудит тебя лишь один Творец. У тебя он иудейский Бог, у меня славянский Род.

Князь заговорил с кем-то из приближенных. Скорпион молча слушал. Это был утомленный, приглушенный голос старого человека. В голосе чувствовалась сила, улавливалась многолетняя привычка к повелеванию. Еще пробивалась сквозь этот голос сытная еда и питье всласть.

Вера верой, а тысячи наложниц по всей земле княжьей летопись замолчать не смогла.

Скорпион повернулся к князю спиной и зашагал по пылающему Радогосту, всматриваясь в лица измученных людей.

Радогост — рады гостю. Вот только гость гостю рознь.

Дружина отпрянула от веси, возвратившись к князю. Даже облаченные в рясу утолили жажду проповедей и отошли. Изорванные, избитые, в кровоподтеках, живые радогощане собирали павших, вскладчину тушили пожары, спасали уцелевших.

Так закончился день, миновала ночь. Радогост еще пылал, дым расползался на окружающие пущи. Скорпион хмуро бродил вдоль мертвых улиц, силясь понять, какой эгрегор напитал его силой, что не выкидывает из энергоемкого сна столь долгое время.

Или время для мира ничего не значит? Мироздание — река, что течет в обоих направлениях или мне еще только предстоит постичь что-то выше?

К вечеру второго дня дружина и вои погнали всех уцелевших радогощан к Яворову озеру, что находилось подле веси. Там они должны были принять крест.

Киевские и греческие священники зашли под яворы и приготовили кресты, сосуды со священной водой и кропила. Люди не хотели идти в воду. Поднялся крик, вопли отчаяния. Один из стариков пал на колени к воде, зашептал. Зрачки Скорпиона расширились.

Из Яворова озера поднялись руки, могучие и шершавые, как кора деревьев, сотни лет стоявших в воде. Схватили священников, а с ними и некоторых дружинников, со всем, что у них было в руках: с крестами, кропилами, оружием. Втащили их в озеро, и воды сомкнулись.

О, боги при Роде.

Ужас воцарился среди уцелевших дружинников и народа. Все бросились врассыпную, узрев диво. Только дед, старый волхв, благодарно склонил голову над озером.

Этот дед и пал от меча Владимира, едва князь узнал о случившемся. С новой порцией священников и дружинников владыка сам явился к берегу непокорного озера, возвышаясь непоколебимой уверенностью, готовый сразиться хоть с дивами, хоть с самими богами, если те вновь выйдут из спокойных вод.

Волхв был разрублен. Старые боги, не услышав нового призыва, больше не тревожили процесс крещения. Утром князь велел тушить пожары и ставить на месте Звениславина капища деревянную церковь. Люди князя не жалели ни сил, ни времени, лишь бы только была церковь. И она возвысилась на холме за пару дней, острая и голая, как и крест над нею.

Скорпион в последний раз оглядел крест, и по щеке потекла одинокая слеза.

Душа Сергея протестовала против установившегося порядка, при котором для человека не осталось места на свете — все заняли боги и их прислужники: апостолы и пророки, кадильщики и славословы.

Лишь Творец — мой отец. Все остальные прочь, — догнала последняя мысль, и картина покоренного Радогоста поплыла.

Просыпался.

День начинался хмурый и ненастный, как и настроение после пробуждения. Небо за окном затянула серая мгла. Ватное одеяло сбило все представление о летней июньской погоде. Вдобавок, ночь обещала полнолуние и слияние нескольких планет по одной прямой.

Астрологи с осатаневшего за несколько дней телевизора, снова предвещали конец света, а десятки конфессий после каждой рекламы предлагали быстрое покаяние и отпускание всех грехов по льготной цене.

Стоило ли, Владимир, строить такую Русь? Неужели все в мире из-за женщин? Из-за одной любви к дочери византийского императора сменил ты веру. Тысячи своих наложниц оказались ничем перед ней?

Скорпион прохаживался у окна. На голову давил то ли ртутный столбик барометра, то ли невероятная солнечная активность. Родовой сон занял трое суток. Три дня валялся в кровати почти в анабиозе. Организм сам устранял отеки и сращивал опухшие связки.

Проснулся с тоской в душе, но с ощущением здоровья. Провел специфическую бодрящую разминку — танец мышц. Рысь научил во время последнего посещения тайги.

Начал с живота, заставляя работать брюшной пресс. Каждая жилка затрепетала, попеременно напрягаясь и расслабляясь. Было бы похоже на танец живота, если бы не восемь кубиков, уплотненных суплесом в антигравитационной комнате до крепости камня в случае напряжения. Танец продолжился вверх, грудь затрепетала, вибрация пошла к плечам, змейки прошлась по рукам до самых кончиков пальцев, уползли обратно к плечам, пробежались по спине, пояснице и ногам до самых пят. Последним штрихом допустил танец до шеи. Здесь перенапряжение было опаснее всего для мозга и зрения, шею разминать «танцем» следовало в последнюю очередь.