Безрассудный - Конни Брокуэй

Вдруг в его мысли ворвался какой-то шум. Дверь часовни распахнулась с громким, протестующим стуком, и влетела Фейвор.

– Значит, это вы! Мне показалось, что я что-то услышала здесь, внизу, – торжествующе объявила она. – В этой части замка странное эхо, вам не кажется? Клянусь, я слышала, как вы выругались, еще в противоположном конце коридора.

Ее голос звенел от любопытства и был настолько живым, насколько эти вещи были мертвыми. Она принесла с собой всю безжалостную практичность юности. И смыла с его души печаль так же небрежно, как волна прилива смывает все с берега.

– Что вы здесь делаете? – спросил он.

Она подняла голову, оглядываясь вокруг.

– Здесь Макларены устраивали бракосочетания и крестились, и отсюда их уносили на кладбище, – пробормотала она. – Это окно в виде розетки было привезено из Парижа.

– Откуда вам это известно? – сухо спросил он, и ему стало интересно, как она выкрутится после этого разоблачающего заявления. Ясно, что она не может позволить, чтобы кто-то заподозрил в ней одну из Макларенов. Карр тут же выставит ее отсюда, не пройдет и часа.

Но Рейн ее недооценил. Задумчивое выражение исчезло с ее лица.

– О, это все дневники и записки, которые я нашла, – ответила она. – Вот это да! Взгляните, по-моему, это венецианское кружево. Просто преступление, что его оставили вот так гнить.

Удовольствие от задания, к которому он ее приговорил, было необъяснимым и прибавляло ей очарования. Четвертый день она помогала ему искать клад Макларенов, и с каждым днем появлялась все более сияющей. Конечно, если бы он обвинил ее в этом, она бы все отрицала. Но он сомневался, что она не признавалась в этом самой себе. Она была талантливой лгуньей, но, как и все талантливые лгуны, обладала сверхъестественной способностью быть правдивой перед собой.

– Вы пришли рано.

Он назначил ей встречу на полдень, но еще нет и десяти часов, а она уже здесь, полная энтузиазма, потрясающая и уязвимая. Очень, очень уязвимая. Она и понятия не имеет, какие мысли проносятся в его воображении.

– Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим, – коротко ответила Фейвор. Вопреки равнодушному тону глаза ее метали искры.

Черт бы побрал его не вовремя проявившееся благородство. Ему следовало соблазнить ее и покончить с этим. Но он этого не сделает, просто потому что не знает, хочет ли она его. Он чувствовал, что нравится ей, но выросшая в монастырских стенах Фейвор… Неизвестно, как она поведет себя. А он… Впервые он задумался, хочется ли ему насильно склонять женщину к интимным отношениям. С этой юной леди у него столько связано, и не лучше ли теперь, когда их соединила судьба, не испытывать ее, а просто подружиться?

– Ну? – с нетерпением спросила Фейвор, и, судя по ее тону, не первый раз.

– Прошу прощения. О чем вы спрашивали?

– Почему вы на меня так глазеете? – Она в некотором смущении опустила глаза. – Мне не очень хотелось надевать опять это грязное платье, и потом, здесь холодно.

– Я вовсе не глазею. Я пытаюсь решить, как лучше применить ваши слабые навыки в работе.

Она приняла его оправдание, совершенно не задетая критикой. Оглядела комнату и заметила книгу, которую он положил на полку огромного, покосившегося шкафа у двери.

Словно кошка, которую привлек кусочек пряжи, она бросилась к нему. Рейн с удовольствием смотрел, как она с благоговением, осторожно открыла первую страницу. Он специально подсовывал ей разные предметы, чтобы она черпала из них сведения об истории ее рода. Каждый человек имеет право знать о своих предках, а она слишком рано потеряла всех, чтобы представить полную картину своего прошлого.

Если он правильно помнил, Колин, ее отец, был вторым сыном в семье и покинул горную Шотландию совсем молодым в поисках славы и богатства. На чужбине он завел семью – жену и троих детей, отправил их домой, в Шотландию, а сам продолжил погоню за вечно ускользающим богатством.

Через несколько лет он вернулся домой разочарованным и нашел своих сыновей в тюрьме за участие в якобитском заговоре дяди Йена. Йена к тому времени уже казнили, и Колин ненадолго стал лэрдом.

Фейвор, как помнил Рейн, никогда даже не жила в Уонтонз-Блаш. Ее мать предпочитала ждать возвращения мужа в старой, заброшенной башне на холме. В той башне, к которой притащили Рейна так много лет назад.

Это воспоминание погасило прежнее чувство удовольствия. Словно почувствовав перемену в его настроении, Фейвор захлопнула книгу, поморщившись от взлетевшего облачка пыли.

– Это нечто вроде книги расходов с замечаниями. Но она не принадлежит Дуарту Макларену.

– А кто такой этот Дуарт Макларен?

– Тот маленький мальчик, дневник которого я нашла в первый день.

– Понятно. А почему вы решили, что он может принадлежать юному Дуарту?

– О, не знаю. – Она пожала плечами. – Наверное, мне этого хотелось. Я надеялась узнать, что стало с Дуартом, когда он вырос.

– Да, в тот день вы не много наработали, так как не поднимали носа от страниц воспоминаний этого маленького шотландского горца.

– Откуда вы знаете, что Дуарт был маленьким шотландским горцем?

«Потому что то, что интересует тебя, интересует и меня, как оказалось».

– После наступления темноты мне делать нечего. Иногда я читаю. Прошу, попытайтесь сохранить невозмутимое выражение лица, Фейвор, такое открытое изумление свидетельствует о дурном воспитании и не говорит в пользу добрых сестер-монахинь. Я умею читать… Но прошу вас, читайте дальше, я не хочу вам мешать.

Если она и заметила его сарказм, то не подала виду.

– Нет, благодарю. Я прочту это потом, у себя в комнате. – Она склонила голову. – Кто вы такой, Рейф?

После той ночи в карете она никогда не спрашивала его ни о чем личном. Словно опасалась того, что может узнать.

– Вы же сами меня охарактеризовали: шантажист и вор. Мне нечего к этому добавить.

– Для заурядного вора у вас удивительно хорошо подвешен язык.

– Смею надеяться, что во мне нет ничего заурядного, – высокомерно произнес Рейн, что вызвало у нее улыбку.

– Тогда вы должны быть… э… непризнанным отпрыском какой-нибудь выдающейся личности?

– Неужели, мисс Донн, вы спрашиваете, не являюсь ли я внебрачным ребенком?

– Извините, – пробормотала она, густо краснея, и этот неожиданный румянец невольно очаровал его.

– Я рожден в браке. Но мой отец отказывается меня признавать. – Это было очень близко к правде.

– Из-за ваших воровских наклонностей?

Рейн стоял неподвижно и думал. Он мог бы сказать ей правду. Это началось так благородно, так просто. Он мог бы, оставаясь неизвестным, помочь этой девушке, в чью жизнь он привнес трагедию. Но игра стремительно становилась все серьезнее, и он, кажется, не знает, что именно он раскопал и что поставлено на карту. Он обязан рассказать ей, кто он такой, и пусть фишки упадут как угодно.