Журнал «Приключения, Фантастика» 5 95 - Алексей Самойлов

— Ну и что?!

— Пока ничего. Прилетай сам, Ваня…

— Я тебе не Ваня! — процедил Иван. — Я тебе Верховный Главнокомандующий и Правитель Великой России!

Кеша втянул голову в плечи, поморщился. Что он еще мог сказать! Дела хреновые, совсем плохие. Но ведь и Иван разорваться не может — Федерация бескрайняя, это тебе не Видеоинформ, это посложнее будет, а ведь Иван-то обучения специального тоже не проходил, на Правителя экзаменов не сдавал, ясное дело, тяжело ему. Да никуда не денешься, назад поворота нету.

— Надо еще полк послать в усиление, — предложил Голодов, — заодно просмотрят каждый микрон.

— Не надо полка, — отозвался Иван, — не надо лишних жертв! Там дело серьезное! — Он замолчал на минуту в тяжелом и непростом раздумии. Долго длилась эта минута, свинцовой вечностью. Потом сказал: — Я вылетаю в Космоцентр. Через полтора часа. Все! С ударом спешить не будем. Эй, Глеб, просыпайся, остаешься за меня! А вы готовьте вооруженные силы, ни секунды передышки, чтоб полным ходом! Все должны быть наготове, ни одной законсервированной машины! Военные заводы на полную мощь! Короче, не мне вас учить! Все!

Иван уже знал, куда он пойдет перед вылетом.

Иначе нельзя.

Туда!

После полумрака кабинета огромный, возносящийся к синим небесам белый Храм ослепил его. Золотые Купола — Святые, величественные, уходящие в заоблачные, незримые выси. Да, подлинный полет здесь, на Земле — вот он, самый совершенный звездолет, самый быстроходный вселенский крейсер. И незачем отрывать свою смертную, грешную плоть и бежать куда-то, на край Мироздания. Достаточно воспарить духом, чтобы, не сходя с места, оказаться значительно выше… и ближе. Ближе? К кому?!

Иван умерил шаг. Под сводами было тихо и благостно.

Горели свечи. Много свечей под образами.

У самого иконостаса молился человек в длинных темных одеяниях.

Он стоял на коленях, осенял себя широким крестным знамением и склонял седую голову к самым мраморным плитам пола.

Иван прошел вперед. Опустился на колени рядом с молящимся. Закрыл глаза. И мир растворился в небытии. Он остался один во Храме. Один во Вселенной. И он обращался лишь к Тому, кто растворен во всем и пребывает везде.

Господи! Дай силы, еще немного сил и времени. Не помощи прошу, не чуда. Только сил для благих дел, творимых за всех созданных Тобою и во Имя Твое. Не оставь на пути крестном! Услышь мя! Услышь, Господи!

Иван не открывал глаз. Ждал. Он помнил то необыкновенное чувство, когда силы просыпающегося духа поднимают к сводам, делают тело невесомым, парящим… нет, не тело, то душа сама воспаряет и единится с Духом, обитающим под этими сводами. Так было с ним. Было уже не раз. Отправляясь в Систему, на верную смерть, он забрел сюда. Нечто более сильное, чем разум, привело его во Храм. И он поднялся над собою. И он получил благословение.

Иди, и да будь благословен!

И он ушел.

И он вернулся. Вернулся из Иной Вселенной.

И он снова был в Храме.

И снова покидал его и Землю.

Он вернулся с планеты Навей, из Пристанища, из самой преисподней. Это было невозможно, из мира мертвых не возвращаются. А он вернулся.

И попал в земное Пристанище!

Господи, даруй же надежду и веру! Дай сил в последнем восхождении на мою голгофу! Не оставь!

Тяжесть давила на Ивана. Страшная тяжесть. Гнула к мраморным плитам. Не давала воспарить к сводам, обрести облегчение душевное. Он не хотел верить в страшное, не мог себя заставить поверить в это. Ведь сам Архистратиг Небесного Воинства, сам Архангел Михаил благословил его на подвиг и муки. И он взвалил на себя неподъемную ношу. Он отрекся от себя во имя всех остальных. Он взял грех на душу, чтобы иные очистились и вернулись к Богу, к жизни, к возрождению. Так почему же сейчас Дух, растворенный здесь, не приемлет его взыскующей души, не вбирает ее в себя, даруя покаянием и отпущением грехов?! И как ему идти дальше по страшному нуги выбранному?!

Лики. Лики. Лики, бесстрастные и сокрушающиеся, взирали сверху. Они были там, а он здесь внизу. И не оживали глаза, не наполнялись скорбью и печалью, напутственным теплом и состраданием.

— Чего ищешь, сын мой? — спросил молящийся подле.

Иван медленно повернул голову.

И встретился взглядом с глазами Патриарха, усталыми, скорбными, ждущими ответа. Почему он сразу не узнал его? Седой, исхудавший, кожа пожелтела — стареет Патриарх. Что же поделаешь, и прочие не молодеют, такова горькая участь смертных.

— Ищу напутствия доброго, — тихо ответил Иван.

Патриарх вздохнул. Отвернулся. Встал с колен. Иван тоже поднялся. Замер рядом.

— Горестные грядут времена, — промолвил старец, — и ты ускоряешь их приход. Большую печаль несешь в мир.

Иван вздрогнул. Не таких слов ожидал он.

Болью сковало сердце.

И пришли из памяти слова старые, слышанные из уст этого старца, изреченные будто в другой жизни, когда его и старцем-то назвать нельзя было. «Боль вырывается наружу и порождает новую боль, обида — обиду, тоска становится неизбывной. Горя жаждой мщения, выплескивая обиду, принесешь Зло в мир, помни об этом. Тебе будет казаться, что борешься со Злом, что ты есть истребитель Зла, но истребляя его и обарывая лишь силой, ненавистью и мщением, будешь умножать его! И настанет день, час, когда ты перестанешь понимать, где кончается Добро и где начинается Зло. И сам станешь воплощением Зла! Это будет страшный день для тебя и для всех, страшный час, не дай Бог, чтобы настал он, ибо не помогут тогда тебе ни Животворящая Сила Креста Господня, ни добрые напутствия. Помни, в какой мир ни вознамерился вступить ты, чего бы ни содеял, не меч в него принести ты должен, не злобу и ненависть, вражду и раздоры, а одну любовь только. Помни об этом!»

Патриарх заглянул в глаза его. И кивнул еле заметно, будто только что повторил вслух слова свои прежние.

— Слишком много горя, слишком много смертей. И будет больше, сын мой. Пусть Бог простит тебя и благословит. Мне же грешному сие не под силу. Прощай!

Старец отвернулся, помедлив секунду. И быстрым шагом пошел прочь. Лишь черные развевающиеся одеяния в последнем порыве коснулись Иванова плеча.

Ушел! Не благословив?!

Иван стоял в оцепенении.

Пора вылетать, он сам назначил срок.

Но и уйти отсюда просто так нельзя.

Он поднял голову, повернул налево, направо — лики! лики!! лики!!!

Вот и Архистратиг.

Лицо иное. Глаза иные. Но это он. Он! Направивший его на путь воина. «Доселе ты был лишь странником — мятущимся, сражающимся, страждущим, ищущим, но странником. А теперь, пройдя через крути испытаний премногие и обретя себя в муках и битвах, да приидешь ты под длань мою! И наречешься отныне воином. Да будет так!» Это он! Сквозь олифу, старые краски, иконописные темные очи прорезались вдруг чудом неизреченным бездонно-серые, всевидящие глаза Небесного Воителя. И узрели Ивана. И вошли чудесные лучи, испущенные ими, в его глаза, и дали силу, веру и надежду. И ощутил Иван себя не одним. Он даже чуть обернулся назад, на легкий, пространный шум, на чистый небесный звон — и в глаза ударило ослепительным сиянием, сверканием золотых доспехов. То под алыми, небесно-голубыми и золотисто-черно-белыми хоругвями и стягами стояли неисчислимые полки, пресветлые рати, тысячи и тысячи дружин. И он был впереди их. И они шли за ним!