Грета Гарбо и ее возлюбленные - Хьюго Виккерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот период своей жизни Сесиль сделал одно существенное приобретение — купил и отреставрировал «Реддиш-Хаус» в Бродчолке; это был его второй дом в Уилтшире. Сесиль был вынужден покинуть милый сердцу Эшком после пятнадцати лет, проведенных им в этом небольшом приземистом строении, затерянном среди холмов Уилтшира. Битон неплохо изучил Гарбо и поэтому был уверен, что ей наверняка придется по сердцу особняк в стиле королевы Анны в тихой и сонной английской деревушке. Гарбо по своей натуре была одиночкой. Сесиль надеялся, что она изберет этот дом в качестве своего прибежища.
Ближе к концу января в Англии установилась на редкость холодная погода, которая продержалась до 10 марта. Земля промерзла, с востока дул резкий, пронизывающий ветер, долгов время держались морозы, случались даже метели. В самый разгар этого уныния Сесиль начал ухаживать за Гарбо со всей серьезностью, на которую только был способен, и с марта по октябрь 1947 года написал ей двадцать три письма, в то время как она хранила полное молчание. Сесиль отправил ей практически все эти письма, оставив себе одно или два, которые доставил ей прямо в отель во время своего следующего визита в Нью-Йорк зимой 1947 года.
«Воскресенье, 9 марта
(1947 г.)
Моя лапочка!
Наконец мы дождались оттепели! Светит солнце, снег и лед постепенно тают, и улицы стали непролазными из-за грязи. Но зато какое облегчение! Мы промучились целых шесть недель, и каждый день проходил в борьбе с холодом. Приходилось буквально сжиматься в комок, чтобы сохранить крохи тепла, и все это ужасно надоедало. Нескончаемая тревога. Я был на пределе моих сил. Большинство людей тоже. Эта зима была феноменально холодной, птицы замерзали прямо на деревьях, покрываясь коркой льда — и напоминали куропаток в желе. Ветви деревьев покрыты льдом и ломаются с оглушительным треском. Прогулка по лесу превращается в настоящий артобстрел из засады. На севере Англии целые деревни и города оказались отрезанными от внешнего мира, и миллионы овец были буквально похоронены под снегом. А так как в это время года большинство из них котные, то это не просто печальная ситуация, но и весьма серьезная, так как в результате этого на следующий год мы испытаем недостаток баранины.
Правда, наконец-то стало гораздо теплее, и вскоре к нам придет настоящая весна. Когда я пишу это письмо (прямо в постели воскресным утром), куры в соседнем саду радостно празднуют солнечный день, кудахтая на все лады. Я опять простудился. Если не ошибаюсь, подхватил простуду в Париже. Я провел там неделю — к своему великому удовольствию, — где посетил множество замечательных выставок, и когда вернулся домой, то был полон новых идей и задумок. Мне представляется весьма полезным время от времени резко менять обстановку, — поездка в Париж подействовала на меня благотворно. И хотя сельская местность там все еще пребывает в нищете и нужде и многим людям еще не по карману товары черного рынка, тем не менее нельзя не заметить присутствия некой веселости, и даже бесшабашности, которая скрашивает эту удручающую убогость.
Что ни говори, приятно оказаться среди людей, которым присущ столь изысканный вкус. Я отправился в магазин готового платья и был буквально поражен. В Нью-Йорке днем с огнем не сыщешь ничего подобного, я уже не говорю о старом бедном Лондоне — он просто жалок.
День, проведенный в лесах Шантильи, просто незабываем! Диана приготовила омлет с трюфелями. Мы ели икру, холодную ветчину и мандарины (которые я привез из Англии в сетке), а затем бродили по снегу. Кстати, о той отвратительной физиономии, которую я включил в свое последнее письмо (оно сохранилось), — Диана недавно удостоилась щедрых даров со стороны неизвестного поклонника. На протяжении двадцати лет она получала страстные послания от некоего испанского маркиза по имени Эммануэль. Однажды, когда она отправилась за покупками, ей отвесил низкий поклон небольшого роста пожилой мужчина. Сняв шляпу, он представился:
«Я Эммануэль».
Диана решила, что это самый подходящий момент прояснить ситуацию и поэтому сказала:
«Нет, это чушь какая-то, вы и ваши письма. Я вас до этого ни разу не видела и считаю, что настала пора положить всему конец».
Испанский маркиз печально погладил свою козлиную бородку и с печальным вздохом произнес:
«Прошу прощения, если я проявил самонадеянность. Обещаю, что не буду больше беспокоить вас письмами».
Разумеется, письма не прекратились и продолжали поступать до… до этой самой последней войны. Неожиданно адвокаты Эммануэля уведомили Диану, что ее коротышка-поклонник отошел в мир иной и завещал ей солидную сумму. Та даже не стала скрывать своей радости. К сожалению, я весьма сомневаюсь, что она сумеет получить из этой суммы хотя бы пенс, поскольку от нее требуют уплатить налог с наследства в Швейцарии, Англии и Испании, — а все, что после этого останется, приберет к рукам семья покойного. Как все это, однако, странно!
В Париже меня как-то раз пригласили на обед, и я оказался рядом со вдовой Ростана. Трудно даже представить себе, сколько ей на самом деле лет, вообще вид у нее такой, словно она явилась откуда-то из прошлого. Ее светлые локоны (в сущности, не такая она уж и блондинка) ниспадают ей на щеки, чтобы скрыть шрамы от многочисленных подтяжек кожи. Накрашена она, как какой-нибудь клоун, и весьма изысканно обряжена в черное, причем во все виды материй сразу — атлас, бархат, шифон, тюль и леопардовую шкуру. Потрясающая карикатура на самое себя, она только и знает, что предается воспоминаниям о былом великолепии. Как де неожиданно свалилась слава на ее супруга — буквально на следующий день после премьеры «Сирано» — и еще масса подробностей о несравненной Саре.
Она из кожи вон лезла, желая показать мне, как хорошо владеет английским, и вообще, мол, до шести лет говорила только по-английски, но затем ее отправили в монастырь, и с тех пор она не произнесла по-английски ни слова.
«Но, — заявила она, — я до сих пор его отлично помню», — и принялась читать мне «Десять негритят» от начала до конца.
Девять негритят… восемь негритят и т. д. и т. п.
Еще как-то раз за ленчем одна из женщин, которая всегда вместо имени подписывается четырехлистным клевером, написала записку на обратной стороне меню и прислала ее мне: «Дорогой Сесиль, у меня grande nouvelle[4] и к тому же интересная: до меня только что дошло, как мы с тобой похожи. Ты единственный из тех, кого я знаю и кто напоминает мне себя».
Я был ужасно польщен ее словами и горд.
Вот и все, что касается моей поездки в Париж, я снова собираюсь туда в следующую пятницу буквально на пару дней. Возможно, я напишу тебе оттуда еще.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});