Жизнеописания византийских царей - Продолжатель Феофана

14. Через некоторое время был назначен охотничий выезд в так называемый Филопатий; согласно правилам перед царем скакал протостратор с царской палицей на поясе, которую обычно именуют вардукием. От шума, поднятого участниками охоты, из лесной чаши выскочил огромный волк, который привел в ужас и напугал почти всех. Василий бросился на зверя и, метнув сзади царский вардукий, угодил волку прямо в голову и рассек ее пополам. Кесарь, следовавший по обычаю за царем и видевший все случившееся, сказал тогда ехавшим с ним близким и знакомцам, что станет, как думаю, сей человек погибелью всего рода нашего. Ибо намекал кесарь на удачливость и везение Василия во всем и проистекающее отсюда расположение к нему царя. Но не только это. Как рассказывают, услышал он от первого тогда знатока всех наук Льва[41], которого часто расспрашивал о таких вещах, что прежде всего вижу я погибель вашего рода в некоем юноше. А позже, когда был Василий уже на виду, Лев, указывая на него пальцем, сказал кесарю, что это тот самый, о ком я говорил и кто должен стать вашим преемником. С тех пор кесарь постоянно подозревал и строил козни Василию, хотя и не в силах был отвратить исполнения неотвратной божественной воли. Ибо предназначенное не столь неожиданно, сколь всегда неизбежно. Все это, хотя и отступление, но рассказу не стороннее.

15. Страстный охотник, царь вскоре вновь отправился ради охоты и небольшой прогулки в место под названием Армаментарий[42], после этого устроен был в тесном кругу пир, за столом которого царь восседал вместе с матерью своей Феодорой, своими родственниками и ближайшими из синклита. Позвал туда по царскому приказу и протостратора, когда же тот уселся, царица принялась неотрывно на него смотреть и взирать, внимательно его оглядывать и изучать. Обнаружив же на нем какую-то примету, она лишилась чувств, так что пришлось обрызгать ей лицо водой и с трудом приводить в сознание розовыми каплями, что... присутствовавшие удалились. Когда же она оправилась от обморока и пришла [100] в себя, ее сын и царь стал допытываться, что с ней случилось и отчего возникла эта внезапная слабость. А она, едва справившись с душевным смятением, сказала, что человек, который, как слышала я от твоего отца, о сын и господин мой, погубит наш род, и есть тот, кого зовешь ты Василием, ибо отмечен он знаками, кои, по словам твоего отца, должны быть у нашего преемника. Все это дошло до моего сознания, воочию представила я себе нашу гибель и, потрясенная, лишилась чувств. А царь, отгоняя от матери страх, возвращая ее к действительности и утешая, сказал: «Неверно рассудила ты, мать, человек он простой и совсем незаметный, у него только силы, как у древнего Самсона, а более ничего. Он в наше время вроде нового Енака или Нимрода[43]. Не имей страха к нему и не питай никаких дурных подозрений». Вот так хранимый Богом Василий избежал в тот раз надвигавшегося на него вала.

16. Был в то время у царя паракимоменом евнух патрикий Дамиан, славянин родом, который из страстной преданности царю нередко доносил ему на разных людей, что де не должным образом распоряжаются они делами, а особенно же на дядю его кесаря Варду, который мол забрал себе слишком много власти, часто выходит за пределы положенного. Он извращал иные из кесарских распоряжений, внушая царю, что дела обстоят иначе. Вот почему кесарь, слушаясь советов и наставлений друзей и близких своих, ополчился на Дамиана, многократно клеветал на него царю и, постаравшись составить убедительные обвинения, переменил настроение царя, отвратил его от благоволения к Дамиану и даже убедил сместить того с должности. И вот Дамиан получил отставку, [101] а должность его какое-то время оставалась свободной. Но когда направляет провидение события по своей воле, бездействует ум и бессильно со всеми своими ухищрениями коварство. Ибо хотя кесарь и многие другие уговаривали царя и втайне старались возвести в эту должность то одного, то другого, тот вопреки всем их надеждам вскоре назначил паракимоменом Василия, которого он к тому же сделал патрикием и женил на чуть ли не самой прекрасной, самой красивой и скромной из всех благороднорожденных женщин, дочери всем тогда известного и прославленного за свое благородство и ум Нигера[44]. Когда это случилось, и любовь царя к Василию росла с каждым днем, кесарь, видя это, терзаясь завистью и опасаясь за будущее, нередко ругал и попрекал тех, кто советовал и побуждал его клеветать на Дамиана, называл их глупцами и дурными советчиками, которым, говорил он, «я поверил вопреки здравому смыслу и, прогнав лису, накликал льва, чтобы он всех нас пожрал и проглотил».

17. Во время похода царя Михаила и его дяди кесаря Варды на Крит кесарь с самого начала держался весьма самоуверенно, в приказах своих превышал власть, и потому ежедневно шли на него беспрерывные и нескончаемые доносы царю Михаилу. По прибытии в Кипы (на фракисийском берегу у Меандра) то ли по случайности, то ли по умыслу установили царский шатер, то бишь палатку, в месте плоском и низком, а кесарский, напротив, на высоком и заметном, и вот давние враги и ненавистники кесаря, воспользовавшись благовидным предлогом, [осыпали его [102] обвинениями][45], что де он насмехается и уже открыто издевается над царем, коли помимо всего прочего ищет для себя чести в том, чтобы шатер самодержца выглядел незаметным и скромным, а его собственный – роскошным и видным. Послушавшись их, царь стал злоумышлять против кесаря, строил планы и вынашивал намерения его убить. Но не мог царь открыто обвинить или обличить кесаря, поскольку был тот чуть ли не равного с ним достоинства и к власти сопричастен[46] (царь опасался всех его сторонников, товарищей и сообщников, ибо все начальники и стратиги преданны были кесарю и почитали его более, нежели царя, ведь кесарь лучше него разбирался в делах и все умел переиначить по своей воле), а особенно потому, что сын кесаря анфипат и патрикий Антигон был в то время доместиком царских схол. Впрочем, и у царя оказалось немало сообщников, обещавших осуществить убийство. Наутро кесарь, как и обычно (хотя и являлись ему дурные знамения), пришел в царскую палатку, дабы обсудить ближайшие планы, и царь, сочтя случай удобным для убийства, кивком велел патрикию Симватию, в то время логофету дрома (муж дочери кесаря, он был посвящен в замыслы царя против тестя), пойти и привести тех, кто обязался умертвить кесаря. Тот вышел и подал условный знак, а был это знак креста, коим осенил он лик свой, но малодушные люди струсили и перед самим ужасным сим деянием, не вынеся тяжести ноши, обессилили, произошла заминка, царь находился в растерянности, а когда от одного из царских спальников узнал, что они боятся, трусят и откладывают дело (а вернее истинное дерзновение ума и отважного, мужественного сердца), послал одного из находившихся там верных своих людей к патрикию и паракимомену Василию и с тревогой сообщил ему, что «если не медля не вселишь ты мужества в людей, отобранных для дела, и не заставишь их взяться за мечи, я хорошо знаю, не миновать мне смерти от кесаря, ибо не укроется от него мой умысел, а вы заслужите славу моих палачей и убийц». Услышал такое Василий, и смятение охватило его, как бы не случилось чего с царем, и быстро, превратил он трусов в храбрецов, боязливых – в отважных и побудил, покориться воле царя. И когда, будто гневом наполнившись, разом ворвались они в царскую палатку, понял кесарь, что по его душу явилась, эта толпа, вскочил с места и обвил царские колена. Оттащили убийцы кесаря и зарубили у самых ног царевых. И случилось это двадцать первого апреля четырнадцатого индикта[47]. Царь тотчас распустил войско и вернулся в царственный город.

18. Провидение искусно вело Василия к поставленной цели, и сразу, после возвращения из похода царь усыновляет его[48] (своего потомства у него не было) и удостаивает светлейшего титула магистра. А логофет Симватий, исходя завистью и не в силах наблюдать, как ежечасно обретает его соперник немалые милости, отказывается от прежней своей, службы, будто не может он жить в царственном городе, и просит назначить его стратигом ионийцев, то есть Фракисиев. Но не выполнил царь, его просьбы и назначил в эту фему другого стратига. Минуло немного времени, и пришли в смешение государственный дела, заколебалась держава и искала себе правителя, ибо к чему угодно пригоден был царь, но [103] заниматься как должно государственными делами не умел (прежде многого не замечалось, ибо разделявший с ним власть кесарь всегда распоряжался чем надо, и на него возложены были дела и все заботы мирского правления), и вот поднялся на царя ропот, началось недовольство и синклита, и гражданского сословия, и чуть ли не всех к управлению причастных и делами занимающихся, а к тому же еще и войска и всего городского люда. Царь об этом узнал от своих ближайших, на какое-то мгновенье с трудом отрезвел, осознал не только собственное легкомыслие и нерадение к общему благу, но и неспособность и непригодность и, опасаясь восстания и возмущения толпы, решил с кем-нибудь разделить и власть и дела. А поскольку незадолго до того он усыновил Василия и знал, что тот многих превосходит не только мужеством, по и умом, что способен он занять пустующее место кормчего мирского корабля и что к тому и ведет его божественное провидение, царь укрепил свой ум в мысли провозгласить Василия царем[49]. И не без Божьего содействия в совете и деле в самый день святой пятидесятницы, когда сошел Святой дух на учеников Христа и Бога нашего, рукой царствовавшего тогда Михаила, судом и велением вечно царствующего Христа в прекрасном и славном храме божественной мудрости венчается Василий царским венцом. И случилось это двадцать шестого мая четырнадцатого ромейского индикта[50].