Эверест. Кому и за что мстит гора? - Джон Кракауэр

Команда Холла должна была выйти на вершину 10 мая вместе с экспедицией Фишера. Альпинист-одиночка из Норвегии Питер Неби уже исчез: он тихо и незаметно покинул базовый лагерь и вернулся в Скандинавию после того, как на Юго-западной стене его чуть не убил упавший камень. Группа под руководством американских проводников Тодда Бурлесона и Пита Этанса, коммерческая команда Мэла Даффа, еще одна британская коммерческая команда и тайваньцы клятвенно пообещали не подниматься на вершину 10 мая.

ЯН ВУДАЛ ЗАЯВИЛ, ЧТО ЮЖНОАФРИКАНЦЫ ПОЙДУТ НА ВЕРШИНУ, КОГДА СОЧТУТ НУЖНЫМ, ТО ЕСТЬ, ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНО, И 10 МАЯ, А ВСЕ, КОМУ ЭТО НЕ НРАВИТСЯ, МОГУТ ИДТИ КУДА ПОДАЛЬШЕ.

Холл, которого обычно трудно было вывести из себя, пришел в ярость, когда узнал об отказе Вудала координировать действия своей экспедиции с другими.

– Ох, я даже не хочу близко к горе подходить, когда эти клоуны будут подниматься к вершине, – заметил он.

Глава 11. Базовый лагерь Эвереста

6 мая 1996 года. 5400 метров

Насколько притягательность альпинизма связана с его упрощением межличностных отношений, сведением дружбы к слаженному взаимодействию (как на войне) или подменой этих отношений чем-то другим (горой, сложной задачей)? За жаждой приключений и вольным духом бродяжничества, которые являются необходимыми противоядиями против нашей культуры, помешанной на комфорте, может скрываться некая разновидность юношеского бунта против старения, бренности и неприглядности нашей жизни, человеческих слабостей.

Лучшие альпинисты… могут быть людьми глубоко чувствующими, даже сентиментальными, но только по отношению к погибшим мученической смертью товарищам. Некоторая поразительно схожая холодная отрешенность прослеживается в произведениях Була, Джона Харлина, Бонатти, Бонингтона и Хастона. Это холодная отрешенность профессионала. Возможно, именно это и есть основная черта всех экстремальных восхождений. Человек приходит к пониманию того, что так хорошо выразил Хастон: «Если что-то пойдет не так, ты будешь бороться не на жизнь, а на смерть. Если ты хорошо подготовлен – ты выживешь, если нет – природа возьмет свое».

Мы отправились на штурм вершины из базового лагеря 6 мая в 4.30 утра. Пик Эвереста находился в трех километрах вертикально над нами и казался таким невообразимо далеким, что я решил думать только о втором лагере, к которому мы должны были выйти в тот день. Когда первые лучи солнца упали на ледник, я был на высоте 6100 метров, в недрах Долины Молчания, и радовался, что ледопад остался позади и мне придется проходить по нему лишь еще один раз, во время последнего спуска с горы.

Каждый раз, оказавшись в Долине Молчания, я мучился от жары, и этот переход не был исключением. Я поднимался с Энди Харрисом впереди группы и постоянно напихивал снег под шапку и шел так быстро, как только позволяли мне ноги и легкие, в надежде, что попаду в тень палатки раньше, чем умру от солнечной радиации. Время шло, солнце палило все беспощаднее, и у меня все больше и больше раскалывалась голова. Язык так распух, что было тяжело дышать ртом, и я заметил, что мысли становятся все менее ясными.

Мы с Энди приковыляли во второй лагерь в 10.30. Я более-менее пришел с себя только после того, как выпил два литра напитка для спортсменов Gatorade[18].

– Хорошо, что мы, наконец, на пути к вершине, правда? – спросил Энди.

Почти все время с начала экспедиции его мучили разные кишечные недуги, но вот сейчас, наконец, к нему, кажется, вернулись силы. Он был прирожденным учителем, одаренным удивительным терпением. Обычно ему поручали «пасти» самых медленных клиентов, тянувшихся в хвосте группы, и он был вне себя от радости, когда этим утром Роб разрешил ему пройти этот переход в своем ритме и так, как ему самому нравится. Энди был младшим проводником в команде Холла и единственным среди проводников, который еще не побывал на Эвересте, поэтому стремился хорошо зарекомендовать себя среди закаленных коллег.

– Я думаю, мы победим эту громадину, – доверительно сообщил он мне, широко улыбаясь и пристально глядя на вершину.

Чуть позднее через второй лагерь в направлении базового проследовал двадцатидевятилетний шведский альпинист-одиночка Горан Кропп, выглядевший крайне утомленным. 16 октября 1995 года он выехал из Стокгольма на сделанном на заказ велосипеде, который вез 110 килограммов снаряжения. Горан намеревался совершить путешествие от уровня моря в Швеции до вершины Эвереста и обратно, полагаясь только на свои силы, без поддержки шерпов и не пользуясь кислородными баллонами. Это была задача не из простых, однако у Кроппа были все предпосылки ее успешно решить: он побывал ранее в шести гималайских экспедициях и провел сольные восхождения на Броуд-Пик, Чо-Ойю и Чогори.

Пока он добирался на велосипеде до Катманду (а это 14 000 километров), его ограбили румынские школьники и атаковала толпа в Пакистане. В Иране рассерженный мотоциклист бросил бейсбольную биту Кроппу в голову (к счастью, тот был в шлеме). Так или иначе, в начале апреля он прибыл целым и невредимым к подножию Эвереста и тут же начал совершать акклиматизационные вылазки вверх по горе. А в среду, 1 мая, он вышел из базового лагеря и отправился на вершину.

Кропп дошел до своего последнего лагеря, расположенного на высоте 7900 метров на Южном седле, в четверг после полудня и вышел из него к вершине на следующий день, сразу после полуночи. В тот день в базовом лагере все с нетерпением ждали сообщений о его продвижении. Хелен Уилтон повесила в нашей палатке-столовой плакат «Давай, Горан, давай!».

Впервые за несколько месяцев ветер почти не обдувал вершину, но снега там было почти по пояс, что замедляло продвижение и отбирало силы.

Кропп упорно двигался наверх сквозь заносы, однако к двум часам дня в пятницу вышел только на высоту 8748 метров. Хотя до вершины оставалось 60 минут подъема, Кропп повернул обратно, решив, что если продолжит подъем, то слишком устанет и не сможет безопасно спуститься вниз.

– Быть так близко от вершины – и повернуть назад… – покачивая головой, говорил Холл 6 мая, когда Кропп спустился с горы во второй лагерь. – Это говорит о необыкновенной рассудительности молодого Горана. Я удивлен, и удивлен гораздо больше, чем если бы он продолжил подъем и вышел на вершину[19].

За предыдущий месяц Роб не раз объяснял, как важно повернуть назад в заранее оговоренное время в день штурма вершины – в нашем случае это было в 13.00 или, самое позднее, в 14 часов. Роб говорил: как бы близко к вершине мы в этот момент ни находились, мы обязательно должны повернуть назад и начинать спускаться.

– ПРИ ДОСТАТОЧНОЙ РЕШИМОСТИ И УПЕРТОСТИ ЛЮБОЙ ИДИОТ МОЖЕТ ПОДНЯТЬСЯ НА ЭТУ ГОРУ, – ГОВОРИЛ ХОЛЛ. – ШТУКА В ТОМ, ЧТОБЫ СПУСТИТЬСЯ С НЕЕ ЖИВЫМ.

За добродушным и веселым «фасадом» Холла скрывалось сильнейшее желание добиться успеха, который для него определялся довольно просто: привести на вершину как можно больше клиентов. Чтобы достичь успеха, он уделял самое пристальное внимание деталям: здоровью шерпов, эффективности работы солнечной электростанции, остроте «кошек» его клиентов. Холлу нравилось быть проводником, и ему было больно, когда некоторые известные альпинисты (далеко не только сэр Эдмунд Хиллари) не могли оценить, насколько это трудно, и не выказали того уважения к этой профессии, которого она заслуживает.

Роб сказал, что во вторник, 7 мая, будем отдыхать, поэтому мы встали поздно и расселись во втором лагере, нервно предвкушая близкий штурм вершины. Я ковырялся со своими «кошками» и другими причиндалами, потом попытался читать книгу Карла Хайасена, но мои мысли были настолько сильно заняты предстоящим восхождением, что я пробегал глазами одни и те же фразы, не понимая их смысла.

В конце концов я отложил книгу в сторону, сделал несколько фотографий Дага, позирующего с флагом, который школьники из Кента попросили его донести на вершину, а затем стал выспрашивать у него подробности о трудностях восхождения на Эверест, которые он прекрасно помнил по прошлому году.

– К тому времени, когда мы доберемся до вершины, – нахмурил он брови, – я гарантирую, что болеть у тебя будет все.

Даг был настроен решительно – несмотря на то что его все еще беспокоило горло и силы, казалось, были на исходе. Как он выразился:

– Я СЛИШКОМ МНОГО ОТДАЛ ЭТОЙ ГОРЕ, ЧТОБЫ УЙТИ СЕЙЧАС НИ С ЧЕМ. Я ДОЛЖЕН ВЛОЖИТЬ В ЭТО ДЕЛО ВСЕ.

Ближе к вечеру через наш лагерь прошел Фишер. Он непривычно медленно, стиснув зубы, тащился в направлении палаток своей экспедиции. Обычно Фишер был бодрым и полным оптимизма. Одним из его любимых выражений было: «В плохом настроении никогда не поднимешься на вершину, поэтому, раз уж мы здесь, надо создавать движуху». Впрочем, в тот момент никакой «движухи» Скотт не создавал, а выглядел усталым и подавленным.