Эверест. Кому и за что мстит гора? - Джон Кракауэр

– Скотт очень сильный парень, я тоже очень сильный парень, – заявил мне Лопсанг без ложной скромности. – Мы хорошая команда. Скотт платит мне не так хорошо, как Роб или японцы, но мне не нужны деньги. Я работаю на будущее, а Скотт есть мое будущее. Он сказал мне: «Лопсанг, мой сильный шерп! Я сделаю тебя знаменитым!» Думаю, у Скотта в «Горном безумии» на меня большие планы.

Глава 10. Стена Лходзе

29 апреля 1996 года. 7130 метров

Американцам не присуща национальная любовь к горным восхождениям, в отличие от жителей альпийских стран Европы или Британии, которые и изобрели этот вид спорта. В этих странах существовало некое общее мнение, и хотя простой человек с улицы мог и согласиться с тем, что в альпинизме присутствует безрассудный риск для жизни, он все же признавал, что покорение вершины является делом важным. В Америке подобного понимания вообще не было.

Следующий день после нашей первой попытки добраться до третьего лагеря был напрочь испорчен ветром и диким холодом. Вся команда Холла, за исключением Дага (который остался во втором лагере, чтобы лечить больную гортань), предприняла вторую попытку. Я взбирался по полинявшей нейлоновой веревке, протянувшейся на триста метров вверх вдоль необъятного склона стены Лхоцзе. Казалось, этому подъему не будет конца, и чем выше я поднимался, тем медленнее двигался. Я подтягивал рукой в перчатке свой жумар вверх по веревке и повисал на нем, чтобы отдохнуть и сделать два обжигающих, тяжелых вдоха. Затем я поднимал левую ногу вверх, ставил «кошку» в лед и отчаянно делал два глубоких вдоха, потом приставлял правую ногу к левой, делал очень глубокий вдох и выдох, снова глубоко вдыхал и выдыхал и снова подтягивал жумар вверх по веревке.

Вот так я двигался уже три последних часа и предполагал, что буду двигаться и дальше – по крайней мере еще час, до того как смогу отдохнуть. Таким мучительным способом, перемещаясь сантиметровыми шагами, я поднимался в направлении нескольких палаток, которые, как мне сказали, поставили наверху где-то на отвесной стене.

Люди, которые не поднимаются в горы (другими словами, подавляющее большинство), склонны полагать, что этот спорт является всего лишь безрассудной и опьяняющей голову погоней за острыми ощущениями. Однако мнение том, что альпинисты – это подсаженные на адреналин наркоманы, стремящиеся получить свою дозу, является совершенно неверным, по крайней мере в случае с Эверестом. То, чем я занимался здесь, наверху, не имело почти ничего общего ни с банджи-джампингом, ни со скайдайвингом, ни с ездой на мотоцикле со скоростью 180 километров в час.

Выше комфортабельного базового лагеря экспедиция фактически превращалась в некотором роде в самоистязание. Соотношение между страданием и удовольствием было в разы сильнее смещено в сторону страдания, чем во всех других горах, на которых мне довелось побывать.

ОЧЕНЬ БЫСТРО Я ОСОЗНАЛ, ЧТО ПОДЪЕМ НА ЭВЕРЕСТ БЫЛ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ СВЯЗАН С НЕСКОНЧАЕМОЙ БОЛЬЮ. Подвергая себя неделю за неделей изматывающему труду, скуке и страданиям, я понял, что большинство из нас, пожалуй, искали, помимо всего прочего, чего-то похожего на катарсис или молитвенный экстаз.

Бесспорно, у некоторых покорителей Эвереста присутствует и другая, более приземленная мотивация: погоня за славой, профессиональный успех, «массаж» собственного эго, прозаичное стремление к наживе или возможность похвастаться достигнутым. Однако подобные низменные мотивации присутствуют у альпинистов в гораздо меньшей мере, чем предполагают многие критики. И то, что я увидел в течение нескольких недель, заставило меня существенно изменить свое мнение о некоторых товарищах по команде.

Взять, к примеру, Бека Уэтерса, который в тот момент казался крошечной красной точкой на льду, в 150 метрах ниже меня, почти в самом конце длинной цепочки альпинистов. Мои первые впечатления о нем были далеко не самыми благоприятными: шумный и панибратски относящийся к людям патологоанатом из Далласа, менее чем посредственный альпинист. В начале общения мне показалось, что он богатый республиканец, стремящийся поставить приз за покорение Эвереста на полочку вместе со своими другими многочисленными достижениями и наградами. Однако чем лучше я его узнавал, тем больше уважения к нему испытывал.

Не обращая внимания на то, что жесткие неразношенные ботинки превратили его ноги в мясной фарш, Бек продолжал день за днем, хромая, подниматься в гору, почти не упоминая о – наверняка! – ужасной боли, которую испытывал. Он был сильным, мотивированным и терпеливым, как стоик. И то, что я вначале принял за высокомерие и излишнюю самоуверенность, все больше и больше становилось похоже на эксцентричность и избыток энергии. Этот человек, казалось, никому в мире не желал зла (за исключением Хиллари Клинтон). Жизнерадостность и безграничный оптимизм Бека оказались настолько притягательными, что я невольно почувствовал к нему большую симпатию.

Бек был сыном профессионального военного, а именно офицера ВВС, и провел свое детство в постоянных переездах с одной военной базы на другую, пока не поселился в Уичито-Фолс, где поступил в колледж. Он окончил медицинскую школу, женился, обзавелся двумя детьми, обосновался в Далласе и благополучно занялся практикой. В 1986 году, в возрасте около сорока лет, он поехал в отпуск в Колорадо, где неожиданно услышал зов вершин и записался на курсы начинающего альпиниста в национальном заповеднике «Скалистые горы».

Среди врачей часто встречаются люди, постоянно стремящиеся догнать и перегнать, переплюнуть самих себя. Бек оказался далеко не первым среди врачей, которых просто «переклинило» на новом хобби. Однако альпинизм не похож ни на гольф, ни на теннис, ни на другие игры, которыми увлекались люди его круга.

В альпинизме, кроме физического и эмоционального напряжения, существует совершенно реальный риск, поэтому любое восхождение в горы – это не просто игра. Восхождение – это сама жизнь, только в гораздо более сложных условиях, и альпинизм притягивал Бека как никакое другое занятие.

Его жене Пич новое увлечение мужа, отрывавшее его от семьи, не очень нравилось. Еще меньше ей понравилось, когда вскоре после начала занятий альпинизмом Бек объявил, что решил покорить Семь вершин.

Грандиозные намерения Бека можно назвать эгоистичными, но от этого они не станут менее серьезными. Подобную серьезность устремлений я наблюдал у адвоката из Блумфилд-Хиллз Лу Касишке, у тихой японки Ясуко Намбы, которая каждое утро ела лапшу на завтрак, и у пятидесятишестилетнего анестезиолога из Брисбена Джона Таска, который начал заниматься альпинизмом после того, как демобилизовался из армии.

– Когда я оставил службу, то понял, что совершенно потерялся в этой жизни, – жаловался Таск с сильнейшим австралийским акцентом. В армии он был не последним человеком и дослужился до звания полковника спецназа, австралийского эквивалента американских «зеленых беретов». Отслужив два срока во Вьетнаме в самый разгар войны, он оказался совершенно не подготовленным к однообразию и скуке штатской жизни. – Я с ужасом обнаружил, что не умею даже разговаривать со штатскими людьми, – продолжал он. – Мой брак распался. Единственное, что меня ждало в этой жизни, – это длинный темный туннель, в конце которого были болезни, старость и смерть. Тогда я начал подниматься в горы, и этот спорт дал мне то, чего так не хватало мне на гражданке, – сложные задачи, дух братства и новый смысл существования.

По мере того как возрастали мои симпатии к Таску, Уэтер су и некоторым другим товарищам по команде, я чувствовал все больший дискомфорт, вызванный моей ролью журналиста. У меня не было никаких сомнений по поводу того, что я должен откровенно написать о Холле, Фишере и Сэнди Питтман, потому что каждый из них в течение долгих лет настойчиво претендовал на внимание СМИ. Однако с клиентами экспедиции все было иначе. Когда они записывались в экспедицию Холла, никто их не предупреждал, что среди них окажется журналист, который будет постоянно делать заметки и тихо фиксировать их слова и поступки, чтобы обнажить их слабые стороны перед читательской аудиторией.

После того как экспедиция завершилась, Уэтерс давал интервью для телепередачи «Поворотный пункт». Во фрагменте интервью, который не попал в отредактированную версию для эфира, ведущий программы АВС News Форрест Сойер спросил Бека:

– Как вы отнеслись к тому, что рядом с вами был журналист?

Бек ответил:

– Это послужило только дополнительным источником стресса. Меня действительно волновал вопрос, что этот человек вернется и напишет историю, которую, возможно, прочитает пара миллионов людей. Вполне достаточно, что ты демонстрируешь себя не с самой лучшей стороны и выглядишь идиотом в глазах остальных членов своей команды. А тот факт, что кто-то может изобразить тебя на страницах журнала каким-то шутом или клоуном, действует на психику и влияет на то, каких успехов ты добиваешься на горе. Я подозревал, что присутствие журналиста может заставить людей пойти слишком далеко – дальше, чем им самим хотелось бы. Я говорю в том числе и о проводниках. Им просто необходимо было привести людей на вершину горы – ведь о них напишут, а потом будут судить на основе этой информации.