Отцы наши - Уэйт Ребекка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы так здорово заживем теперь, когда остались вдвоем, — сказала мама. — Ведь правда? Мы, девочки, против всего мира.
Катрина кивнула. Она подумала о Джилл, у которой теперь новая жизнь в Эдинбурге, и о том, когда она приедет навестить их, уже наполовину понимая, что правильный ответ — никогда. И все-таки Катрина испытала облегчение оттого, что мама оправилась, а еще она прямо-таки умирала с голоду, так что задавила колючее чувство беспокойства в груди и уселась за стол, чтобы поесть.
Потом было несколько месяцев «девчачьих поездок», заключавшихся в том, что мама внезапно налетала на Катрину, заставляла ее надевать новую одежду, которую мама ей купила (причем, как с тревогой заметила Катрина, каждое следующее платье было еще вычурнее предыдущего), и они шли гулять. Иногда это было удивительно: они ехали в Глазго, мама Катрины ходила по магазинам, а ей покупала большой молочный коктейль, затем они шли в кино («в кинематограф», как называла его мама, хотя Катрина знала, что так говорят только старики, и считала, что и мама это знает). Или они час добирались до пляжа и, сидя на песке, невзирая на холодный ветер, ели рыбу с жареной картошкой и мороженое.
— Разве мы плохо проводим время? — спрашивала у нее мама, и обычно Катрина соглашалась.
Но в других случаях эти вылазки были более странными, например, когда мама отвела ее в парикмахерскую, они сели рядом в кресла и мама попросила, смеясь своим высоким, звенящим смехом: «Сделайте так, чтоб мы были как сестры». Парикмахерша, очевидно, сжалилась над Катриной и сделала им обеим довольно неопределенную стрижку по плечи, которая была сама по себе недостаточно выразительной, чтобы особенно подчеркивать сходство. Катрине новая стрижка в общем понравилась, хотя она и предпочитала длинные волосы, чтобы заплетать их в две косички.
Некоторые из этих вылазок случались во время школьных занятий, что Катрине не нравилось. Она любила школу и беспокоилась о том, как бы не отстать. Самый худший раз был, когда она собиралась представлять в классе свой проект о Викторианской эпохе. Она работала над ним две недели и создала модель викторианского школьного класса из двух коробок для обуви, разрезанных и соединенных вместе скотчем. Она сделала парты из спичечных коробков и одела кукол из кукольного домика в школьную форму, которую сама сшила из темно-синей ткани. Учитель у доски размахивал спичечной тростью. Но когда в среду утром, в тот день, когда Катрина должна была показывать проект, мама объявила: «У меня для тебя приятный сюрприз», сердце ее упало.
Обычно она молча соглашалась с мамиными планами, но в этом случае стала возражать.
— Я должна рассказывать про свой проект по истории. Мам, я не могу его пропустить. Сегодня моя очередь.
— Не будь такой дурочкой, — махнула рукой мама. Она улыбалась, но это была одна из тех улыбочек, похожих на яйцо в мешочек, жидкое внутри, но застывшее по краям, — Катрина давно уже научилась не доверять этой улыбке. — Это просто скучный школьный проект.
— Но он про Викторианскую эпоху, — возразила Катрина, понимая, что эта реплика не передает всего того, что она хочет выразить.
— Не будь занудой, любимая, — ответила мама, и вопрос был закрыт.
Они поехали в Глазго и пообедали в ресторане, который Катрина назвала бы изысканным и который, как она боялась, был им не по карману. После ресторана мама повела ее в книжный и выбрала для нее книгу о религии Викторианской эпохи, а расплачиваясь, предупредила: «Бери. И только попробуй теперь сказать, что ты пропускаешь школу». Улыбнувшись продавцу, она добавила: «Моя дочь очень ответственно относится к школьным заданиям». Она говорила это с таким произношением, которое иногда использовала, — оно было шикарным, почти английским.
Катрина прекрасно видела, что это книга для взрослых: она была очень толстой и шрифт был очень мелкий. А еще она была в твердом переплете, и ощущение беспокойства в груди у Катрины усилилось, когда она увидела, сколько эта книга стоит. Но она ничего не высказала маме, потому что знала, что если сделает это, то улыбка с маминого лица пропадет и она назовет Катрину неблагодарной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Когда Катрина пришла на следующий день в школу, она спросила учительницу, можно ли все-таки показать проект, но миссис Кристи ответила: «К сожалению, у нас уже нет на это времени. Мы должны переходить к изучению Солнечной системы». Видя смятение Катрины, она добавила: «Но я изучу его очень внимательно, обещаю».
Катрина вручила ей свой проект, но миссис Кристи потом не вернула его и вообще его больше не упоминала. Катрина не получила отметку «отлично», на которую рассчитывала. От некоторых одноклассников она слышала, что накануне все получили «отлично» за свои проекты, и она была уверена, что и она бы получила тоже, и тогда у нее было бы десять «отлично», и директор школы вручил бы ей закладку для книги и значок. Но в той четверти она так и не набрала десяти, так что закладки не получила.
Какое-то время отец Катрины приходил навестить ее. Это были странные, напряженные субботы, они шли прогуляться и съедали по пирожному в кафе за углом. Но мама Катрины обычно хотела непременно присутствовать тоже, чтобы «контролировать», так что все предсказуемо заканчивалось язвительными замечаниями мамы и все более яростными ответами папы, после этого в лучшем случае наступала гнетущая тишина, а в худшем — был скандал. В любом из них Катрина часто оставалась без пирожного. Посещения становились все реже и реже и наконец вовсе прекратились. В общем, Катрина не возражала.
Но с течением времени она все больше беспокоилась о деньгах. Ее мама работала на полставки администратором в оптике и часто жаловалась, что отец Катрины присылает ей недостаточно денег, чтобы хватало на жизнь.
— Если это было неочевидно раньше, — говорила она, — теперь совершенно ясно, как мало он думает о собственной дочери. Наверняка он все пропивает. Хочет, похоже, чтобы мы умерли с голоду.
Катрина никогда в жизни не голодала, но эта мысль угнездилась в ней и вызывала панику. Может быть, скоро деньги закончатся. Поэтому она стала полуосознанно переедать, как будто стараясь наесться впрок на грядущие голодные месяцы.
— Дорогая, если ты будешь продолжать в том же духе, ты станешь жирной, — однажды заявила мама, увидев, как Катрина положила себе вторую порцию картофельного пюре. Она говорила так, как будто стать жирной — хуже, чем голодать, но Катрина не могла перестать. У нее развился страх ложиться спать голодной, поэтому она стала запасать галеты «Джейкобс» у себя в комнате, — она тратила на них карманные деньги и подаренные надень рождения бабушкой и дедушкой. Жирной она не стала, однако мама говорила, что никто на ней не женится, если она так и будет ходить с вечно озабоченным лицом.
— Но в некотором отношении, — добавляла мама, — это может быть и к счастью. Лучше быть старой девой, чем выйти замуж за человека вроде твоего отца.
Через несколько лет Катрина узнала, что Джилл продолжала видеться с отцом дплоть до его смерти от инфаркта в возрасте пятидесяти одного года, когда Катрине было чуть за двадцать и она была уже помолвлена. Именно Джилл сообщила ей о его смерти. Она ощутила прилив грусти, но не более того: сложно было что-то чувствовать по отношению к человеку, который, по сути дела, был для нее посторонним.
— Он был хорошим человеком, — говорила Джилл сквозь слезы. — У него были проблемы, но он был добрым.
Катрине было стыдно за то, как мало она сама переживала. Но в день свадьбы ей вдруг стало очень не хватать отца. Неожиданно, когда она шла по проходу в церкви об руку с мамой, она заплакала, что все восприняли как слезы счастливой невесты, а не как слезы женщины, которая горюет об оставившем ее отце, или, вернее сказать, оторванном от нее.
Учитывая все возрастающую частоту «девчачьих поездок», для Катрины было почти облегчением, когда ее мама вновь проявила интерес к мужчинам. В голове Катрины не вполне укладывалось, как мама может рассматривать потенциальные кандидатуры на замену отца, принимая во внимание то, как часто она радовалась его отсутствию и как сильно она его ненавидела во время его редких визитов. Тем не менее через полгода после развода мама Катрины привела домой первого бойфренда. Его звали Майкл, и мама сообщила, что они встретились в автобусе по дороге на работу. «Это судьба», — заключила она. Майкл был добр к Катрине: когда он приходил по вечерам, он иногда приносил ей пакет «летающих тарелок»[10] и спрашивал, чем они занимались в школе. Но едва Катрина начала надеяться, что он женится на маме и будет их обеспечивать, как он исчез, а на смену ему явился Джо, который никогда с Катриной не разговаривал и даже не смотрел на нее, а потом Алан, который пах сигаретами и потом, и, наконец, Каллум, который разговаривал с Катриной, но в такой озорной и шутливой манере, что она его не понимала.