Приемный покой - Татьяна Соломатина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да. Согласна. – Люда грустно вздохнула.
С минуту они молча курили.
– Женька, ты ведь никогда не делал плодоразрушающих?
– Не делал. Один раз видел, как Петя делал. Причём именно декапитацию. [94] И он мне дал выполнить самый психологически сложный этап. Технически это не так уж и трудно. А хирургического опыта у меня достаточно.
– Ага, психологически несложная для роботов операция.
– Это просто утилизация останков, Людмила Николаевна.
– Ты сейчас меня или себя уговариваешь, Евгений Иванович?
– Я констатирую факт. Ладно, пошли.
– Елена Николаевна с ума не сойдёт?
– Я ей не звонил. Что она сделает? Она на конгрессе FIGO [95] в Южной Америке. Ну, покричит через океан в сотовое пространство. Да и не хочу я лишний раз её тревожить. Она и так баба нервная, и ей сейчас ох как непросто и без всего этого. Когда начмед вернётся, я надеюсь, эта Вересова уже выпишется. Ментов вызвали?
– Вызвали, Жень, как ты и просил. Только я не пойму зачем?
– Затем. На синюю морду фасона «упала с лестницы» принято вызывать, а на такое – нет?
– Да они приедут и все нервы нам вымотают. Тебе в первую очередь.
– Ничего. У меня нервы крепче стальных канатов. Если что – принесу извинения в лучшем виде. Менты – тоже люди. Ласку любят. Чем большим количеством бумаг мы запасёмся, тем надёжнее защищён наш зад. Придёт в себя эта Маргарита, да и подаст на нас в суд, мол, живого ребёнка на куски искромсали. А у нас, кроме историй родов и перинаталки, протокол милицейский: «Поступила тогда-то потому-то». Вызови дежурного врача и бутылку коньяка получше у меня в кабинете разыщи в шкафу.
– Да они любой бутылкой не побрезгуют.
– Сказал, возьми получше. Не обеднею. Всё, пошли. Дежурному объясни, что, если милиция приедет, а я ещё в родзале буду, пусть предложит им кофе-чай и мужика этого, Алексея Вересова, нежно опросить в ординаторской. Не допросить, а опросить. Пусть его переоденут. Менты пусть так идут, подотрём после. Люда, интерны вменяемые на дежурстве есть?
– Есть какие-то, откуда я знаю, вменяемые они или нет?
– Парни?
– Есть двое.
– Пусть их позовут. Такое они вряд ли где-то увидят. А поскольку «домашние роды» и прочая на всю голову «духовность» становится всё моднее, то, боюсь, им придётся овладеть навыком этой операции. Как мне в такие моменты не хватает Зильбермана! Да и вообще мне его очень не хватает. Мы привыкли к тому, что придёт могущественный Пётр Александрович, и всё разрешится по мановению его рук и вибрациями его души.
– Нам всем его не хватает, Евгений Иванович. Но тебя он выучил этому великому искусству.
– Да я, как акушер, мизинца его не стою.
– Не этому. Не акушерству. Хотя и ему тоже. Он научил тебя спокойно решать проблемы.
– Ситуации…
– Что?
– Выходить из ситуации, а не решать проблемы. Смешно. Принимаешь это всё в себя и понимаешь – поздняк метаться. Надо успокоиться. И успокоить.
Звать-то больше некого. Ни срочно в родзал, ни о вечном поговорить. Ты один в поле, Аника-воин. Ладно, Людка. Пошли уже мыться.
Евгений Иванович тщательно намылил руки, смыл, ещё раз намылил, ладным, изящным кошачьим движением расправил на плечах хирургический халат, поданный санитаркой, надел перчатки:
– Табурет!
И рахмановка, и табурет были уже совсем другими. Функциональными, модерновыми. Выбитыми Ситниковой из каких-то фондов, грантов и просто благодарных толстосумов.
– Интерны, становитесь справа, только свет не загораживайте и в обморок падайте куда подальше.
– Да мы, Евгений Иванович, всё время учебы в институте работали!
– Был тут у нас такой. Тоже работал. А наложение акушерских щипцов воочию увидал – и сполз по стеночке, прикрыв глазоньки. – Женька хмыкнул в маску.
Интерны осуждающе зафыркали, мол, они-то уж не кисейные барышни.
– Не кисейные? Шёлковые барышни? Ну что, Сергей Алексеевич? – Он поднял глаза на анестезиолога.
– Можно работать, Евгений Иванович.
– Спасибо, Серёжа. Ну, доктора, что я сейчас должен сделать?
– Плодоразрушающую операцию? – неуверенно промямлил один из интернов спустя мхатовскую паузу, во время которой Евгений Иванович произвёл ещё одно внутреннее акушерское исследование, перебросился парой негромких слов со старшей смены, стоявшей рядом в хирургическом халате, маске и стерильных перчатках, и, обработав наружные половые органы и влагалище дезраствором, ввёл зеркала.
– Что это? – спросил он, показав им какую-то белёсую кожаную плеть. Интерны сделали сосредоточенные лица, заглянули и ни черта, признаться, не поняли.
– Ручка плода. Запущенное поперечное положение, господа, с выпадением ручки. Результат работы «духовных акушеров» не то из «Люльки», не то из «Ляльки», даже знать не хочу. Вам бы не мешало выучить, что следует делать в таких ситуациях.
– Так! Отошли подальше! – безапелляционно прикрикнула на них Людмила Николаевна.
Не из-за санэпидрежима и не потому, что они загораживали свет. А потому, что они не знали! НЕ ЗНАЛИ!!! Не знали даже теоретического алгоритма.
– Евгений Иванович, когда был интерном, наизусть учебники и руководства излагал! – гордо сказала она.
– Ладно вам, Людмила Николаевна. Моей заслуги в этом нет. Ребята будут читать, куда они денутся. Если хотят этим заниматься. Просто смотрите пока и слушайте. Я буду рассказывать. Чтобы выполнить плодоразрушающую операцию декапитации, должны быть соблюдены следующие условия. Первое: полное или почти полное раскрытие маточного зева, и тут оно есть. Второе: отсутствие плодного пузыря – тридцать часов безводному периоду, так что пузыря нет, оболочки разведены, а вот риск инфицирования есть, поэтому на полостную операцию не идём, чтобы сохранить матку, а органосохраняющая в подобных случаях невозможна. Третье: достижимость шеи плода для исследующей руки – сейчас узнаем. – Он извлёк зеркала и ввёл во влагалище сначала два пальца левой руки. – Я левша, – пояснил для интернов, – но в акушерстве априори не существует левшей и правшей – задержавшиеся и успешные становятся амбидекстрами, только если ситуация позволяет – действуй той, что удобна. Четвёртое: отсутствие абсолютного сужения таза, при котором плод невозможно извлечь и после декапитации, – тут такого не наблюдается, нормальный женский таз без всяких сужений и костных экзостозов.
Людмила Николаевна захватила выпавшую из влагалища ручку мёртвого плода и оттянула её к низу. В это же время Евгений Иванович ввёл всю руку в родовые пути.
– Шея плода достижима. Теперь мы должны ввести и разместить декапитационный крючок Брауна. [96] Выполнить собственно декапитацию и, наконец, извлечь расчленённый плод.
Один из интернов вдруг сказал:
– Что-то тут жарко… – и стремительно выбежал из родзала в коридор, даже не закрыв за собой двери.
Послышались характерные для регургитации [97] желудочного содержимого звуки. Санитарка, презрительно крикнув ему вдогонку: «Холодной водой умойся и не жри в следующий раз перед дежурством!» – тихо прикрыла двери.
Происходящее после было оставшемуся зрителю непонятно. Хотя Евгений Иванович перечислил все этапы операции:
– Сначала надо вывихнуть шейные позвонки, затем рассечь мягкие ткани, после чего – извлечь туловище, а после – захватить и удалить головку.
Вторая акушерка подала Евгению Ивановичу длинный, устрашающего вида крючок – видимо, тот самый, Брауна, и он ввёл его туда же, вслед за рукой.
– По руке, интерн, вводим, по руке. Тактильная чувствительность в акушерстве, да и в медицине вообще, одна из самых важных. Акушер видит не глазами. Акушер «видит» руками.
Старшая акушерка, отпустив ручку плода, зачем-то схватила в горсть – как показалось неопытному парню – низ живота женщины, [98] а руки хирурга, плавно и неспешно покружив, извлекли из лона женщины ощутимый неприятный хруст. После чего доктор подтянул к себе нечто, похожее на мацерированную, как после долгого пребывания в воде схватиться за шершавую поверхность, кожу и стал это валикообразное нечто рассекать длинными ножницами с закруглёнными краями. Спустя пару минут ножницы и крючок вернулись на инструментальный столик. Ассистирующая акушерка пошевелилась.
– Люда, я сам. Фиксируй, пожалуйста, головку пока ещё. – Евгений Иванович, потягивая за ручку, извлёк из родовых путей женщины… обезглавленное младенческое тело – тот самый мацерированный валик с неуместно-трогательными отёчно-белесоватыми ручками и ножками.
Как заведующий обсервационным отделением извлекал двузубыми щипцами отделённую от тела головку, оставшийся в родзале интерн уже не видел.
Он обмяк и грузно сполз под стеночку в спасительный обморок.
– И ты знаешь, Жень, я могу его понять! – вздохнув, сказал анестезиолог. – У меня у самого тут ЧСС [99] участилось, а АД [100] упало.
– Главное, чтобы у пациентки было нормальное. Люда, я сейчас ручное [101] сделаю, а ты родовые пути после осмотришь, хорошо?