Кривой домишко - Агата Кристи

— Все это страшно неприятно, София, — сказал я. — Но тут уж ничего не поделаешь. В конце концов, разве не этой развязки все мы хотели? Помнишь нашу первую встречу в ресторане «Марио»? Тогда ты сказала мне: все будет в порядке, если окажется, что убийство совершил надлежащий человек. Ты имела в виду Бренду. Бренду или Лоуренса.

— Не надо, Чарлз. Ты меня мучаешь.

— Но мы должны рассуждать здраво. Теперь мы можем пожениться, София. Теперь, когда выяснилось, что семья Леонидисов никакого отношения к убийству не имеет, ты не можешь больше мне отказывать.

Девушка подняла на меня глаза — до сих пор я как-то не замечал, насколько они глубоки и сини.

— А ты уверен, что семья Леонидисов никакого отношения к убийству не имеет?

— Моя милая девочка, ни у кого из вас не было и тени мотива.

Внезапно София смертельно побледнела.

— Ни у кого, кроме меня, Чарлз. Мотив был у меня.

— Да, конечно… — Я был ошеломлен. — Но совершенно условный. Ты же ничего не знала про завещание.

— Но я знала, Чарлз, — прошептала она.

— Что?! — Я непонимающе уставился на Софию. Мне вдруг стало почему-то холодно.

— Все это время я знала, что дедушка оставил все деньги мне.

— Но откуда?

— От самого дедушки. Дней за десять до смерти он вдруг совершенно неожиданно сказал мне: «Я завещал все свое состояние тебе, София. Ты будешь заботиться о семье, когда я умру».

Я продолжал неотрывно смотреть на Софию.

— Но ты никогда ни словом не обмолвилась мне!

— Да. Понимаешь, когда все рассказывали, как дедушка огласил завещание и подписал его… Я решила, что, может, он просто ошибся… Или оговорился… Или если такое завещание действительно существовало, то, может, оно потерялось и никогда не найдется. Я не хотела, чтобы оно нашлось… Я этого боялась.

— Боялась? Но почему?

— Не знаю. Наверное, из-за убийства…

Я снова вспомнил выражение дикого ужаса на лице Бренды. И точно такое же выражение на лице Магды, представляющей себя в роли убийцы. София не могла поддаться подобной слепой панике, так как была слишком разумна для этого, но она отчетливо понимала, что завещание Леонидиса делало ее подозреваемой номер один. И теперь я окончательно понял, чем мотивирован ее отказ обручиться со мной и каковы причины ее настойчивого стремления узнать правду во что бы то ни стало. «Я должна знать правду. Я должна знать!» Я помнил, с какой страстью произнесла девушка эти слова.

Мы медленно направились к дому, и вдруг в какое-то мгновение я вспомнил еще кое-что, сказанное Софией в тот вечер.

«Думаю, в принципе я способна на убийства, — сказала тогда София. — Но конечно, для убийства у меня должны быть действительно стоящие причины».

Глава 22

Из-за живой изгороди навстречу нам вышли Роджер и Клеменси. Просторный твидовый костюм шел Роджеру куда больше строгих туалетов делового мужчины.

— Привет! — сказал великан. — Ну наконец-то! Я уже начал думать, что они никогда не арестуют эту мерзавку. Чего они выжидали, непонятно. Ну что ж, теперь она и ее жалкий воздыхатель очутились за решеткой — и, надеюсь, их ждет виселица.

Клеменси нахмурилась.

— Не будь таким жестоким, Роджер.

— Жестоким? Чепуха! Совершено хладнокровное убийство доверчивого беспомощного старика — а когда я выражаю законную радость по поводу поимки преступников, меня называют жестоким. Говорю тебе, я с удовольствием задушил бы эту женщину собственными руками. Она ведь была с вами, когда инспектор Тавернер пришел по ее душу? Ну и как она вела себя?

— Это было ужасно, — тихо ответила София. — Бренда чуть с ума не сошла от страха.

— Так ей и надо.

— Не будь таким мстительным, Роджер, — сказала Клеменси.

— У тебя совершенно нет воображения, — полушутя ответил ей муж. — Представь себе, что отравили меня…

Я заметил, как дрогнули веки Клеменси и руки судорожно сжались в кулаки.

— Не смей говорить такие вещи даже в шутку, — отчеканила она.

— Успокойся, дорогая. Скоро мы будем далеко от всего этого.

Мы направились к дому. Роджер и София шли впереди, мы с Клеменси чуть отстали.

— Полагаю, теперь… нам позволяет уехать? — спросила она.

— Вам так не терпится уехать?

— У меня больше нет никаких сил.

Я удивленно взглянул на нее. Она горько улыбнулась мне и легко кивнула:

— Разве вы не понимаете, Чарлз, что все это время я боролась? Отчаянно боролась за свое счастье. И за счастье Роджера. Я так боялась, что родственники убедят его остаться в Англии и нам придется вечно жить среди них, задыхаясь в плену тесных и прочных семейных уз. Я боялась, что София предложит Роджеру часть дохода и он согласится, так как это означало бы комфорт и покой для меня. Беда с Роджером заключается в том, что он никого не слушает. У него в голове постоянно возникают новые идеи — и всегда абсолютно несостоятельные. Роджер ничего не понимает в жизни. И при этом по природе своей он достаточно Леонидис, чтобы считать: счастье женщины заключается в богатстве и комфорте. Но я буду бороться за свое счастье — буду! Я увезу мужа отсюда и научу его вести ту жизнь, для которой он создан и в которой он никогда не почувствует себя неудачником. Я хочу, чтобы Роджер принадлежал мне безраздельно… вдали от всей его родни…

Клеменси говорила торопливо, приглушенным голосом, в котором звучали горечь и отчаяние, поразившее меня. До сих пор я не догадывался, что она находится практически на грани нервного срыва. И не догадывался, насколько страстным и собственническим было ее чувство к мужу.

Я вспомнил слова Эдит де Хэвилэнд, произнесенные со странной интонацией: «Это чувство граничит с идолопоклонством». Не Клеменси ли она имела в виду?

«Больше всех на свете Роджер любил своего отца, — подумал я. — Даже больше своей жены, хоть он и предан ей всей душой».

Я впервые понял, насколько сильно желала Клеменси владеть Роджером безраздельно. Он был ее ребенком, кроме того, что был ее мужем и возлюбленным.

К дому подъехала машина.

— Привет! — сказал я. — А вот и Джозефина!

Из машины вышли Джозефина и Магда. У девочки была забинтована голова, но в остальном она выглядела прекрасно.

— Как там мои золотые рыбки? — сразу же спросила она и двинулась навстречу нам по направлению к декоративному садику с прудом.

— Дорогая моя! — вскричала Магда.

— Не суетись, мама, — сказала Джозефина. — Со мной все в порядке. И я терпеть не могу излишней опеки.

Магда заколебалась. Я знал, что в действительности Джозефина была готова к выписке уже несколько дней назад и ее держали в госпитале только по просьбе инспектора Тавернера, который не мог гарантировать безопасность девочки до тех пор, пока подозреваемые не окажутся за решеткой.

— Смею предположить, свежий воздух пойдет Джозефине только на пользу, — сказал я Магде. — Я присмотрю за ней.

Я догнал Джозефину по дороге к пруду.

— Тут много чего произошло, пока ты лежала в госпитале, — сообщил я. Джозефина не ответила. Близоруко щурясь, она смотрела в пруд.

— Я не вижу Фердинанда, — сказала девочка.

— Фердинанд это который?

— С четырьмя хвостами.

— Забавная порода. Мне нравится вон та, ярко-золотистая.

— Самая заурядная рыбешка.

— Я вон от той белой, изъеденной молью, не в восторге.

Джозефина одарила меня презрительным взглядом.

— Это шебункин. Такая рыбка стоит намного… Гораздо больше простой золотой.

— Тебе не интересно узнать, что тут происходило в твое отсутствие, Джозефина?

— А я и так все знаю.

— Ты знаешь, что обнаружилось второе завещание, по которому все деньги достались Софии?

Джозефина скучающе кивнула.

— Мама мне сказала. Вообще-то я и без нее это знала.

— То есть ты слышала какие-то разговоры в госпитале?

— Нет. Я просто знала, что дедушка оставил все деньги Софии. Я собственными ушами слышала, как он ей говорил это.

— Ты опять подслушивала?

— Ага. Я люблю подслушивать.

— Подслушивать некрасиво. И запомни, тот, кто подслушивает, ничего хорошего о себе никогда не услышит.

Джозефина как-то странно взглянула на меня:

— А я слышала, что дедушка сказал Софии обо мне, если вы об этом. — И добавила: — Нэнни приходит в страшную ярость, когда застает меня за подслушиванием. Она говорит, что подобные занятия не к лицу юным леди.

— И она абсолютно права.

— Фи, — Джозефина презрительно сморщила нос. — В наше время юные леди давно перевелись.

Я переменил тему разговора.

— Ты немножко опоздала к интересному событию, — сказал я. Главный инспектор Тавернер арестовал Бренду и Лоуренса.

Я ожидал, что Джозефину как юного сыщика страшно заинтересует это сообщение, но она только повторила тем же скучающим тоном: