На вершине мира - Лазарь Бронтман

Днем свежий ветер принес пургу и леденящую крупу. Все спрятались в самолеты. Каждый корабль превратился в клуб. Идут разговоры о Москве, о Харькове, о Красноярске, о далеких городах родины, волнующую силу которой мы чувствуем даже здесь, на вершине мира, отделенные от страны тысячами километров ледяной безмолвной пустыни. Пережидая непогоду, вспоминаем отдельные этапы перелета, делимся впечатлениями от пребывания на полюсе.

— Очень я разочаровался во время этого полета, — с напускной печалью заявил Фрутецкий. — Оси земного шара, оказывается, не существует. Так он и соскочить может!

Общий смех.

По всем самолетам идет «аврал»: ищут книг. Их чрезвычайно мало. На острове Рудольфа мы безжалостно выкидывали все, кроме груза будущей станции. Молоков обнаружил у себя «Обрыв» Гончарова, преподнесенный пионерами и октябрятами одной московской школы. Немедленно образовалась очередь желающих читать эту книгу в то время, когда Василий Сергеевич уснет. Он не успел еще сомкнуть глаза, как Бассейн уволок драгоценную добычу в свою палатку. [138]

Вчера вечером Спирин определил новые координаты лагеря. Мы находимся на широте 89 градусов 14 минут и западной долготе 40 градусов. Самолеты все еще по ту сторону полюса, в другом полушарии земли. Теоретически, продвигаясь к югу, мы попадаем в датский сектор. Впрочем, это понятие здесь весьма условно. Тому или иному государству принадлежат только острова и земли его сектора, воды за пределами десятимильной береговой полосы считаются ничьими. Но лед — не вода. И сейчас юристы корпят над всевозможными положениями и законами, уточняя, к чему приравнять лед — к твердой земле или зыбкой воде. Одна из английских газет прислала по радио О. Ю. Шмидту запрос: кому по его мнению, принадлежит полюс? Запрос долго дебатировался в палатках лагеря. Шмидт, смеясь, резюмировал наши споры (не оглашая, однако, своего резюме по радио):

— Англичане говорят, что море принадлежит тому, у кого сильнейший флот. Мы можем сказать, что полюс принадлежит тому, у кого сильнейшая авиация.

29 мая — четвертый день на полюсе

Мы обжились и привыкли к полюсу. У всех сложился твердый режим, у экипажей завелись даже свои традиции.

— Быстро человек осваивается, — говорит Водопьянов, — кажется, век тут живем.

Все занимаются своими делами. Зимовщики безустали благоустраивают станцию и одновременно ведут научные наблюдения. Механики ковыряются в моторах, радуясь каждому пустяковому непорядку, лишь бы не сидеть без [139] дела. Штурманы приводят в идеальное состояние дорожные записи.

По обыкновению, с аппетитом позавтракали. На завтрак — гороховый суп, куриные котлеты, какао. Василий Сергеевич, шутя, советует варить невкусно: меньше будем есть. Зимовщики на нартах развозят все свои вещи по трем базовым кучам: если нечаянная трещина поглотит одну, две останутся.

Диксон сообщил координаты Мазурука, мы с ним до сих пор прямой связи не имеем. Командование решило послать на поиски наш самолет. Молоков с готовностью согласился. Начали собираться. Вместе с нами летит Шевелев и самые «глазастые» во всем отряде.

— Василий Сергеевич, палатки и опальные мешки брать с собой?

— Обязательно! И не забудьте винтовки и патроны. В Арктике летаем!

Взяли на всякий случай еще несколько банок папанинских продуктов, все подогревательные лампы, чехлы, стремянки, лыжи, нарты. Спирин принес Ритсланду последние координаты Мазурука: широта 89 градусов 30 минут, долгота западная — 105 градусов. Быстрый разбег, отрываемся легко. Алеша установил солнечный указатель курса. Машину ведет Молоков. В штурманской рубке — Шевелев и Гинкин, в центре фюзеляжа у окон — я и Гутовский, в кабине механиков — Ивашина и Фрутецкий. Все вооружены биноклями. Лед нестерпимо блестит, глаза ломит от яркого света. Впечатление такое, будто кто-то под веки насыпал песку. В поле бинокля — неисчислимое количество подозрительных точек, пятен и тире. Шевелев бегает от одного к другому, проверяет наблюдения. Внизу тянутся большие поля, размежеванные [140] трещинами. Постепенно лед становится мельче, разводья шире. Это странно. На таком небольшом сравнительно расстоянии столь разная ледовая обстановка. Слева от нас высится стена тумана. Солнце подергивается облаками, и вскоре пилоты переходят с солнечного компаса на гироскопические приборы.

Пролетев прямо по курсу около 100 километров, Молоков повернул направо. Самолета нигде не видно, хотя Ритсланд привел корабль точно в пункт, указанный координатами. Стромилов держит непрерывную связь по радио с лагерем и Диксоном, попутно выслушивая чуть ли не весь земной шар. Через шесть минут Молоков снова повернул корабль, на этот раз к лагерю. Таким образом получился треугольник с предполагаемым местом посадки Мазурука в центре. Но в центре Мазурука не было, как не было его и по сторонам. Видимо, координаты были неточны. Молоков высказал предположение, что самолет может находиться слева — в тумане, но искать его там было, конечно, бессмысленно. Лагерь мы увидели на расстоянии 25–30 километров. Вскоре мы были уже над ним. Молоков повел самолет на посадку. Стромилов сматывал антенну и в это время принял следующее:

«Алло алло говорит РК (позывные самолета Мазурука) работаю на волне 625 метров тчк нас все в порядке тчк работу РМ (позывные самолета Молокова) слышу тчк буду работать 20 часов».

Наконец-то мы непосредственно услышали друзей! За четверть часа до назначенного срока Стромилов сел за приемник. Параллельно на флагманском самолете слушал Иванов, на [141] самолете Алексеева — Жуков, в своей рубке — Кренкель. В 20 часов Стромилов заорал:

— Вылезает! Приготовьте передатчик.

По трапу молниеносно поднялся Шевелев.

— Всюду слышат! — прокричал он и исчез. Аккуратов передавал Диксону:

«Принял РМ слушал телефоном тчк возможность приема ограничена слабостью аккумуляторов тчк прошу сроки тчк передаю 10.30 и 22 принимаю в 23 часа не более десяти минут тчк прошу зону и пеленг Рудольфа тридцатого в 11 часов на 20 минут и координаты других кораблей на льдине тчк РК все в порядке здоровы бодры ждем распоряжений начальника экспедиции РК».

Ух, хорошо! Значит, самолет слышал не только наши радиотелеграфные вызовы, но и наш зов по телефону. Включили передатчик, Стромилов уселся удобнее и начал взывать в микрофон:

— Вызываю самолет Мазурука, вызываю самолет Мазурука. Говорит машина Молокова, говорит машина Молокова. Все самолеты находятся в лагере на полюсе. В лагере все в порядке. Скажите, каково состояние вашего аэродрома? Дайте ваши координаты. Повторяю: дайте ваши координаты. Когда собираетесь вылетать? Перехожу на прием. Прием. Прием.