Последняя империя. Падение Советского Союза - Сергей Плохий

После того как заговорщики выполнили требования Горбачева и восстановили связь с внешним миром, его главной целью, кроме восстановления контроля над армией и органами безопасности, была оценка новой политической реальности. Помощник Горбачева Вадим Медведев, который в тот день ближе к вечеру позвонил из Москвы, вспоминал: “Президент сказал, что сделал уже ряд звонков в Москву, в некоторые республики, и сейчас будет разговаривать с Ельциным”. К полудню 21 августа Горбачев окончательно вернулся в политику. Не только заговорщики, но и демократы понимали, что без него не обойтись. Теперь Горбачев был готов награждать победителей и карать проигравших. Теоретически он мог пойти на сделку – на это и рассчитывали заговорщики. Но Горбачев поддержал Ельцина22.

Неожиданно раздался звонок. Исполняя поручение Брента Скоукрофта, американские военные снова и снова пытались связаться с Горбачевым. Когда Горбачев наконец оказался на связи, они бросились искать Буша. “Есть Бог на свете! – сказал главный коммунист Советского Союза американцу-переводчику Петру Афанасенко. – Я четыре дня провел в крепости”.

Буш, услышав Горбачева, также помянул Всевышнего: “Боже мой! Это чудесно, Михаил!”

“Считаю своим долгом выразить вам свою признательность за вашу позицию, которую вы заняли с первых минут. Вы показали стойкость, – якобы произнес Горбачев. – Спасибо вам за то, что вы прервали отпуск. Своими сильными заявлениями вы поразили всех, кроме разве что Каддафи” (эксцентричный ливийский диктатор не скрывал, что поддерживает переворот).

Вскоре к супругу присоединилась Барбара Буш: “Барбара здесь. Передает Раисе привет”.

Горбачев был растроган: “Я благодарен вам и Барбаре за вашу принципиальную позицию, за вашу человечность и дружбу”. Черняев позднее вспоминал, что стал свидетелем “радостного разговора”.

Горбачев сказал: “Мы хотим и впредь работать сообща. И будем действовать решительно, невзирая на происшедшее. Ведь дело в том, что это было предотвращено благодаря демократии. И это – гарантия для нас”.

Буш был польщен: “Я немедленно передам ваши слова всему миру”.

Не прошло и часа, как Буш уже общался с прессой. Он рассказал корреспондентам в Кеннебанкпорте, что имел беседу с президентом СССР, что состояние здоровья Горбачева не вызывает опасений, тот снова первое лицо в государстве и выражает “искреннюю благодарность народу

Соединенных Штатов и других стран за поддержку демократии и реформ… В общем, это очень, очень положительное событие”. У президента США было немало поводов для радости: его стратегия поддержки нарождающейся российской демократии, не сопровождающаяся скоропалительным сжиганием мостов между ним и заговорщиками, сработала исключительно хорошо23.

Российская делегация, возглавляемая вице-президентом Руцким, прибыла в Форос в девятом часу вечера. Раиса Горбачева, увидев, что Руцкого сопровождают люди с автоматами, поинтересовалась, не для того ли они прибыли, чтобы арестовать президента. Нет, заверил Руцкой, они намерены его освободить. Горбачев сразу принял Руцкого. Анатолий Черняев отметил в дневнике, что встреча Горбачева с “россиянами” останется в его памяти:

Я гляжу на них. Среди них те, кто и в парламенте, и в печати не раз крыл М. С., спорил, возмущался, протестовал. А теперь несчастье мгновенно высветило, что они нечто единое и именно как таковое необходимо стране. Я даже громко произнес, наблюдая эту всеобщую радость и объятия: “Вот и состоялось соединение Центра и России, без всякого Союзного договора.”

Теплый прием рассеял сомнения у российской делегации. До самого конца Ельцин не знал, стоит ли за заговорщиками Горбачев. Руцкому хватило единственного взгляда на измотанную Раису Максимовну, чтобы прийти к заключению, что во всем этом нет и тени игры24.

Горбачев вместе с делегацией Руцкого отбыл в Москву на российском правительственном самолете. Руцкой убедил его, что так безопаснее: заговорщики могли попытаться сбить самолет президента СССР. Именно на президентском самолете прилетело в Москву большинство членов ГКЧП. Язов проклинал минуту, когда связался с путчистами; он принял свой арест с достоинством. У Крючкова на миг появилась надежда, что не все потеряно, когда он узнал, что полетит на том же самолете, что и Горбачев с “россиянами”. Но перед посадкой его обыскали, а в воздухе никто с ним не общался, кроме охраны: ему была уготована роль прикрытия на случай, если он прежде распорядился взорвать самолет. В Москве удивленного председателя КГБ арестовали – не союзные, а российские власти – и переправили в один из охраняемых подмосковных пансионатов. Крючков попросил виски, но не получил его. Времена изменились25.

Часть III

Контрпереворот

Глава 7

Русский бунт

Утром 22 августа чиновники и журналисты съехались в аэропорт Внуково, чтобы встретить президента СССР. Горбачев выглядел уставшим, но довольным. Охранники держали наготове автоматы. Это напоминало о только что пережитых советским лидером и его семьей испытаниях и, возможно, сохранявшейся еще опасности.

За Горбачевым по трапу спустились его жена и другие члены семьи, в том числе внучки Ксения и Анастасия. Раиса Максимовна была подавлена. Рука до сих пор отказывала, и два дня спустя супруга президента легла в больницу. Тридцатичетырехлетняя дочь Горбачева Ирина, врач, в дни путча сохраняла спокойствие. Однако, почувствовав себя в безопасности, она залилась слезами. Происходящее не понимали только внучки. Горбачев вспоминал, что младшая – Анастасия – была озабочена меньше всех: “Она ничего не понимала, бегала вокруг и просилась на пляж”. По пути в Москву девочки мирно спали на полу самолета1.

Пока семья ждала Горбачева в автомобиле, он обратился к журналистам. Он говорил о крымском заточении, пообещав в ближайшие дни рассказать о нем подробнее, и озвучил соображения о новой политической ситуации и своих задачах: “Главное то, что все сделанное после 1985 года имело реальные результаты. Наше общество и народ стали другими, и это было главной преградой на пути авантюры, совершенной группой лиц… и это было главной победой перестройки”. Горбачев поблагодарил Бориса Ельцина за его позицию во время путча и выразил особую признательность россиянам. Заглядывая в будущее, Горбачев акцентировал внимание на сотрудничестве центра и республик для выхода из политического и экономического кризиса. Он не стал призывать к немедленному подписанию нового Союзного договора, ставшего основным поводом для переворота и сошедшего с повестки дня после поражения ГКЧП. Вместо этого речь шла о “понимании”2.

По пути в Москву президент СССР сказал помощникам: “Мы летим в новую страну”. Вероятно, он и сам не понимал, насколько был прав. Ночью 22 августа тысячи москвичей ждали Горбачева у Белого дома, но он не приехал. Возможно, он даже не знал, что его ждут, или просто был измучен. Около четырех часов утра выступил Руцкой. Он рассказал об освобождении Горбачева и арестах путчистов. Президент СССР упустил возможность обратиться к людям3.

Горбачев во многом не понял ситуацию после краха ГКЧП, недооценил стремительно увеличивающийся политический вес улицы. Массы, заполнившие московские проспекты и площади в дни путча и сразу после него, играли самостоятельную роль. Ельцин не боялся выступать перед публикой, направлять толпу и использовать ее в политической борьбе. Горбачев этого не умел. Массовую гражданскую активность породили перестройка и гласность, однако у москвичей, вышедших к парламенту, имелись собственные идеалы. Они хотели не “исправить” старый уклад, а создать новый. Горбачев упустил шанс превратиться в политика нового типа. Он проиграл первый раунд соревнования с Ельциным. Это поражение имело колоссальное влияние на судьбу Союза.

В воспоминаниях Горбачев умолчал о событиях 22 августа. Вадим Медведев позднее назвал 22 августа днем упущенных возможностей. Утром после возвращения президент СССР отдыхал. Днем он приехал в Кремль и собрал ближайших соратников. На повестке дня стоял кадровый вопрос. Горбачев начал отправлять в отставку путчистов и их сторонников, заменяя их лояльными людьми. Указы готовились окружением президента и сразу же шли на подпись. В первую очередь нужно было назначить нового председателя КГБ, министров внутренних дел и обороны. Эти ведомства были столпами президентской власти, и после поражения путчистов Горбачев нуждался в них сильнее, чем когда-либо4.

Желая как можно скорее назначить на вакантные должности новых людей, президент отобрал несколько кандидатур. Речь шла о бывших заместителях министров, которых он не считал участниками заговора. Исполняющим обязанности министра обороны Горбачев предложил назначить генерала Михаила Моисеева. Последний произвел сильное впечатление на Буша во время визита в Вашингтон весной 1991 года. В ходе телефонных переговоров с Ельциным в дни путча президент США дважды интересовался “поведением” Моисеева. По словам Ельцина, тот не вел себя “должным образом”, но Горбачев считал иначе. КГБ был доверен руководителю внешней разведки, специалисту по Ближнему Востоку Леониду Шебаршину. Он провел первый день переворота за игрой в теннис, дав понять, что его работа не имеет ничего общего с устроенным коллегами путчем. Вместо Бориса Пуго в кресло главы МВД сел его бывший заместитель. Не так важно было, что новые руководители силовых ведомств были близки к ГКЧП: они уже не представляли собой угрозу. Куда более значима была их удаленность от Ельцина, теперь главного соперника Горбачева5.