Без обратного адреса - Сантьяго Пахарес

Лежа на полу на комковатом матрасе, Фран томился вялой скукой, ожидая, когда придет сон. Ощущал пустоту и покой. У него в запасе четыре часа настоящего покоя и часов пять, когда можно будет терпеть. Но потом придется искать еще дозу. Любой ценой. Когда нужна доза, он готов продать себя в рабство. Но у него в кармане есть одна в запасе. Времени много.

Сильно сохли губы. Фран вынул сумку, которую подрезал сегодня в метро, и высыпал ее содержимое на матрас: темные очки, гигиеническая помада, бумажные носовые платки, прокладки и книга. Ни цепочки, ни браслета, ни кольца. Ничего, что можно продать. Повертел в руках книгу. «Шаг винта», том первый.

Книга наверняка впервые появилась в этой квартире. Он открыл ее и прочитал первую страницу. Неожиданно понравилось, и понравилось воспоминание о себе в прошлом, когда он еще читал книги. Как давно это было! Никто тогда над ним не смеялся, если он открывал книгу, это было привычно и нормально. Теперь Карлос обязательно бы повторил свое любимое: «Читать – это для бедных». Ну так он, Фран, и есть бедняк. Ничего не потеряет, если прочитает еще главу.

И он прочитал.

Со стороны сцена была несомненно трагикомической. Один лежит в наркотическом трансе, другой, распластавшись на полу, взахлеб читает. Но со стороны смотреть было некому. Фран был внутри, он со всеми потрохами уже погрузился в сюжет, а на забавную сцену в их наркобомжатнике и не захотел бы глядеть, даже если бы и смог. Не на что там любоваться, дерьма он не видел.

Как и сказал им Алекс Паррос, они легко добрались до дома Эстебана по главной улице, которая дальше сменялась хорошо утоптанной широкой тропинкой. Одноэтажный каменный домик под черепичной крышей, уютно обросшей лишайником. Перед домом располагалась веранда, где стойко выдерживал все бури и холода гамак, висевший там, судя по всему, круглогодично. Массивный дверной молоток был единственной связью пришлеца с внутренними помещениями дома. Им открыл запыхавшийся Эстебан, с руками в муке, который тут же повел их в дом, извиняясь за что-то и беспрерывно вытирая руки о передник. По дороге он свернул в кухню, крикнув, чтобы располагались и чувствовали себя как дома. Немного смущенные в чужом доме, они прошли в большую комнату, из которой другая дверь вела в большой сад.

Давид, у которого поиск примет Томаса Мауда стал безотчетной привычкой, внимательно рассматривал обстановку. Два диванчика, покрытых пледами, стояли около горевшего камина и, казалось, так и манили в свои теплые объятия – отдыхать, блаженствуя возле потрескивающих, ароматно пахнущих чистым горящим деревом дров. Взгляд задерживался на полках, уставленных сувенирами, скорее всего привезенными из путешествий – Эстебаном и, наверное, его женой. Чего там только не было – от фарфоровых статуэток до солидных книг, вывезенных, видимо, из дальних стран молодым Эстебаном в матросском его сундучке. Теперь Давид шарил по комнате воспаленным взором, ища пишущую машинку «Олимпия» и рукопись «Шаг винта», возможно, закрытую в ящике стола. Ах, это было бы слишком просто. Так в жизни не бывает, чтобы на трудные вопросы сразу являлись простые ответы.

В глубине большого сада виднелся деревянный забор, отгораживающий владения Эстебана от леса, тянувшегося вдаль в легком тумане осеннего вечера. Почти треть земли Эстебан отвел огороду, ухоженному и красивому. Наступавшую ночь подсвечивал уже разожженный для барбекю костер, и огонь отражался в окружающих гранитных валунах. Рядом стоял один из гостей – то поддувал на угли, то подкладывал топлива. Он помахал им рукой и выразился в том смысле, что они оказались пунктуальнее, чем костер, который никак не хотел хорошо прогореть. Угли для барбекю будут минут через двадцать, тогда и начнут готовить.

Город приучил Давида к пунктуальности, это правда. Он всегда приходил на встречи вовремя, даже не самые важные. На дружеских вечеринках на опоздания хотя глядели косо, но все же прощали их, а вот на работе опоздания означали кражу времени сразу у нескольких занятых людей и были недопустимы. Давид помнил, каково это – идти от двери к своему месту под взглядами уже собравшихся людей в галстуках. Лучше расстрел. Давид всегда рассчитывал время с запасом и предпочитал явиться чуть раньше, чем опоздать. В Бредагосе эти правила, как и многое другое, оказывались ненужными. Здесь можно не так напрягаться.

В комнату влетел Эстебан:

– Простите, небольшие кухонные недоразумения. Надо было срочно вмешаться. Вижу, вы уже познакомились с Эрминио, сегодня он оказал нам честь поработать шеф-поваром. Поверьте, большой знаток барбекю.

– Да, Эстебан, спасибо, мы познакомились.

– Пойдемте, познакомлю вас с Алисией. Эрминио – ее двоюродный брат.

Познакомит с Алисией? Давид занервничал. Это как? Он их представит бесчувственному телу на постели? Может, имеется в виду рассматривание старых фотографий Алисии?

Эстебан провел их по коридору в самую дальнюю комнату. До Давида донесся запах лекарств и болезни и пробудил в нем мучительные воспоминания, которые он счел преодоленными, оказалось – рано. Все всплыло из глубин памяти, как при взгляде на старые фотографии вспоминаешь школу и старых друзей. Только в его воспоминаниях не было ни футбольных матчей, ни экзаменационных аудиторий, ни хорошеньких одноклассниц, которых ждешь после физкультуры. Его воспоминания были о коридорах приюта для престарелых, о запахе дезинфекции, о взглядах, какими его провожали старики, а он только бежал вслед за матерью по черно-белым плитам пола, хватаясь за ее руку, словно спасаясь при кораблекрушении.

Как и тогда, ему остро захотелось выбежать отсюда без оглядки и никогда не возвращаться. Он отдал бы целое состояние, чтобы стрелки часов вдруг перескочили на несколько делений, а церемония представления была уже позади.

Комната Алисии была почти целиком занята огромной, специальной оборудованной медицинской кроватью. В глубине ее почти терялось маленькое, высохшее тельце больной. Увядшее продолговатое лицо цветом напоминало древний пергамент. Окружая его, на подушке лежали каштановые, с сильной проседью волосы. Черты, однако, были приятными и правильными, и Давид подумал, что еще не так давно женщина была очень красивой. Прозрачная трубка, выходя из оливково-зеленого аппарата рядом с кроватью, скользила поперек туловища и тянулась под простыни, а другая свисала изо рта женщины. Эстебан, видя замешательство и смущение гостей, решил объяснить им кое-что.

– Понимаете, при ее болезни, боковом амиотрофическом склерозе, нейроны, выходящие из продолговатого мозга, – он показал себе на затылок, – которые обслуживают двигательные функции, постепенно отмирают. Тогда мускулы, не получая сигналов от мозга, не могут двигаться и слабеют. Тело не может двигаться произвольно, мускулы деградируют. А вот непроизвольные движения тела – пищеварение, дыхание и прочее – происходят довольно долго, даже в развитых фазах болезни. По мере того как мускулы слабеют, затрудняется дыхание, тогда делают трахеотомию. Глотательные движения прекращаются, вставляют трубку, которая проводит питание прямо в желудок. Таким образом сохраняются жизненные функции. Боковым амиотрофическим склерозом страдал знаменитый американский бейсболист, Лу Гериг, иногда ее даже называют болезнью Лу Герига. Я все это говорю к тому, чтоб вы не пугались и не удивлялись.

– Эстебан, вы нас простите, мы действительно растерялись, но тут столько аппаратов, как-то не ожидаешь…

– Не извиняйтесь, Сильвия, я привык. В первый раз впечатление сильное, я знаю.

Он обернулся и представил им женщину, вставшую из кресла за медицинским оборудованием:

– Палома, сиделка Алисии. Именно она ухаживает за женой, когда мне приходится отлучиться.

– Здравствуйте, Палома, очень приятно!

Эстебан подошел к жене и взял ее за руку так нежно, что у Сильвии заныло сердце. Сколько раз он брал ее так за руку? Сколько ночей провел здесь, глядя в ее лицо? В лицо, которое никогда не вернет ему этот молящий, любящий взгляд.

– Алисия, голубка, – мягко произнес Эстебан, склонившись к уху больной, – это Сильвия и Давид у нас в гостях. Они из Вальядолида, у нас в отпуске на несколько дней. Сегодня я встретил их в лесу, заблудились, представляешь? Если бы не я, до сих пор бродили бы там в поисках ручья. – И он улыбнулся, как при намеке на хорошо известную присутствующим шутку.

Несколько мгновений все смотрели на Алисию, ожидая реакции. Сильвия держалась твердо, а вот Давид на несколько минут почти потерял самообладание. Ему казалась невыносимой эта пародия на общение с живым трупом. Никакого знака Алисия не подавала, да и как его было ожидать. Скорее заговорит камень! Эстебан вдруг резко выпрямился:

– Она пожала мне руку. Вы ей понравились.

К удивлению Давида, Сильвия легко присела на край кровати и заговорила мягко и певуче:

– С днем рождения, Алисия! Нам очень приятно, что мы с тобой познакомились. Твой муж показал нам и село, и лес вокруг, мы ему благодарны. И понятно, что у такого душевного человека и жена под стать. Ты прекрасная и выдающаяся женщина, если разрешишь мне сказать вслух то, что думаю.